Людмила Петрушевская - Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы
ФЕМ. Заколебала (затыкает уши), больная.
БИ. Да! Сексуальная жизнь детей не должна касаться их родителей! Моя мама, которой семьдесят три года, до сих пор убеждена, что я работала проституткой. Она говорила про меня: «Эта умственно отсталая ни на что не способна, только под мужиками лежать». Она проработала корректором. Все знала якобы.
ФЕМ. Да, это ты мне тоже не раз говорила. Все повторяется.
БИ. Куда ты годишься, говорила она.
ФЕМ. И ты мне так говорила.
БИ. Когда я приехала к маме с твоим папой, Титовым, знаешь, она что ему сказала: «А вы знаете, что вы у нее не первый, учтите!» Титов потерял дар речи вообще на два дня, пока мы там гужевались. Вот что ей было надо? Зависть? Что я красавица, муж красавец, что голос, что в оперном театре, а она корректор? Ненавидела за что? Они с сестрой вдвоем так и остались две профурсетки в Кривом на сторону Роге.
ФЕМ. Не знаю, меня она любила. Бабушка.
БИ. А кто швырнул в тебя ножом, когда ты сказала, что мама блины лучше печет?
ФЕМ. Ну не попала же.
ГОЛОС. Больные находятся на очень высокой стадии распада личностей… Так слышно? Але. И погружены в свои междоусобные отношения. С ними будет работать психиатр. Не слышно? Але-але. Распад семьи. И вечные подозрения в адрес врачей-убийц. Але! Да он не работает, я стучу по нему. Микрофон не работает! Включите! Хорошо. Читаю. На данном этапе возможны пересадки только родственных голов. У нас в распоряжении… Что опять? Ну я даю пробу! (Громче.) У нас в распоряжении оказался труп родственника… Отец одной из больных, ну что там такое? Опять?
ФЕМ. Колин готовит решающую речь.
БИ. Ламара сказала, что съедутся все каналы и газеты. Моего отца давно нет в могиле. Это не мой отец.
ФЕМ. Мы его материал.
БИ. Мы его гордость. Значит, так. Вот ты слышала, что он сказал?
ФЕМ. Да.
БИ. Отец умер. Титов.
ФЕМ. Ты что! О боже, господи, господи! (Плачет, закрывает глаза одной рукой, Би другой рукой помогает ей.)
БИ. Плачь, плачь. Больше всех плакать надо той бабе. Я уже пережила. Я скрывала от тебя все и плакала про себя. Я знаю это с утра. Доктору Колину сообщили, что есть труп, который совпадает по данным. Ты лежала головой набок, закрыв ухо подушкой. Он передал это мне, Галька приходила. Он не задал мне вопроса. Но я сразу поняла, что он спрашивает. Согласна ли я. Я попросила отсрочку до трех дня. До пресс-конференции. Я много думала. Я решилась освободить тебя. Я стану твоим отцом и матерью, только чтобы освободить тебя, я пожертвую собой еще раз! Я уйду, стану мужчиной. Мне все равно. Вторичные половые признаки женщины у меня уже иссякают. Больше не приходит красная армия, куда-то делся блеск глаз, пропадает мягкая кожа, гладкое тело. Скоро, как у моей мамы, у меня появятся борода и усики. Грудь и у мужчин в этом возрасте тоже растет. Это нормальная физиология. Дети и старики не имеют пола. Я вас люблю любовью брата! Любовью брата! Я согласилась и уже обрила себе голову! (Убирает руку с глаз Фем и стаскивает с себя парик.) Галя побрила меня. Операция, видимо, сегодня ночью! Ради тебя, имей в виду! Я никогда не хотела стать мужчиной! Зачем мне эта грубость!
ФЕМ. Ты дура, да? Ты не слышала, да? Что Колин может, что они могут только родственников соединять? Ну? Меня с тобой. А ты же не родственница отцу моему. А я родственница.
БИ. Я не родственница?
ФЕМ. Ты подумай.
БИ. А!..
ФЕМ. Вот.
БИ. Ну тогда все. Мы остались с тобой. (Плачет.)
ФЕМ. Нет.
БИ. Не все? Не остались?
ФЕМ. Я могу уйти и стать отцом.
БИ. Погоди… А как же… Да.
ФЕМ. Стану мужчиной сорока пяти лет.
БИ. Пьющим, гулящим, с трихо этим… заболеванием… И еще неведомо с чем… Инженером без образования. Будешь лазить по пещерам опять. Спать с девушками.
ФЕМ. Еще чего.
БИ. Спать с Мишей.
ФЕМ. Ага.
БИ. Я тебе сказала, у него друг, они живут вместе. Жена от него ушла. У них с другом дача, машина. Одну квартиру они сдают. Оба не трудятся. Это мне его мать обрисовала, это я ей позавчера звонила.
ФЕМ. Ой. Его эта мама…
БИ. Не скажи. Мы с ней подружились. У нее такой сын, у меня такая дочь. Родители нетрадиционных детей.
ФЕМ. И ты ей тоже, что ли… все рассказывала? Про меня? (Би неподвижна.) А кто тебя просил? (Плачет.) Если бы мы дождались другого тела… Я бы все сотворила… Я бы его отняла. Если бы другое тело! А теперь он все знает!
БИ. Не-воз-мож-но. Другое тело невозможно! Только родственные связи позволяют переселять головы. А у нас родственные только еще с моей мамой и сестрой. Сестре уже сорок девять, но она жива и голову не потеряла… И я о них доктору Колину не расскажу.
ФЕМ. Нет уж.
БИ. Маме семьдесят три. Зачем тебе такое тело?
ФЕМ. Нет! Пусть живут. Не говори о них Колину.
БИ. Свекрови под семьдесят. Да хай живе. Да здравствует семья!
ФЕМ. А как отец умер?
БИ. Упал под трамвай. Все было как специально, аккуратно отрезано под шею. Хорошо, что документы были.
ФЕМ. Ужас.
БИ. По которым тут же сообщили доктору Колину. Он держит руку на пульсе всех свежих новостей. Куплены «скорые», пожарные команды, тут же едут, берут анализ. Он мне хвастался. Сразу же, голова еще под колесом, а кровь из вены раз! Не спасать, не домкратом поднимать колесо, а приехали, присели у того же колеса, экспресс-анализ. Так он погиб. Если только его не толкнули под трамвай. И так умело, что тело цело. А? Доктор Колин? Их разыскивает Интерпол! По ящику показывали! Дело об изъятии почки на пляже у брата стюардессы! Обернулся, а почки нет. Международная банда в белых халатах! Но их не посадили. Они сами все поперепогибали. Одного нашли в мясорубке на мясокомбинате, пошел на дно фарша. Другой бросился в печь работающей модели паровоза в музее железнодорожного транспорта. Один, вьетнамец, оказался под перевернутой джонкой почему-то на Яузе. Джонка с крышкой, не вылезти.
ГОЛОС. Организм матери впервые в мире ирариг стерижар гмок! Олрваша сильная деструкция психидуртации иоск сро! Опять первый микрофон спадо ртад жндре. Битюков! Хроера не работазол! Только матом! Жалобы: невыносимая головная золлы срлль, отдает в ухо, стремление уйти, шизохрррпадус. Донорская голова устает сириоит, два головных мозга не могут одновременно руководить дияат. Трудно быть в виде отдельно взятой головыжвоа. Донорская голова готова была погибнуби ио ет, но имитирует одностороннюю парализацисы. Стиктсот! Ну не работает же! Где он, жет ныру? У Бифем типичное психопатическое поведение, мания преследования. Не доверяет медицине. Вот теперь хорошо слышно, работа немсдрок ерлеи хронкхх.
ФЕМ. Так. Голова кружится. Ужас. Господи, что же это? Новая жизнь? Как это? Ценой смерти?
БИ. Может быть, тебе захочется опять сойтись.
ФЕМ. Что?
БИ. Ну, с этой… С его сожительницей. Анна Исхаковна. Все же ей тридцать восемь лет. Работает на обувном базаре. Кормит семью. Я ездила туда, на Пражскую. Культурная женщина. Сказала мне, что жалеет его. И сыну нужен отец. А так, сказала, он ласковый. Подкопят денег, купят ему таблетки. Виагру. А это… трихо, я спросила. Он же болен? Венерическими. Она сказала, что это ей неизвестно. Когда, спросила, болен? Я сказала, что полтора годочка тому. Возбудилась, стала плакать. У них ничего не было уже два года. Живут так просто. Он ей изменяет! Берет у нее на проституток под видом, что на обед. И еще злится, кричит: «Ты мне сколько дала?» Типа, на тебе рубль и ни в чем себе не отказывай, да?
ФЕМ. О господи.
БИ. Но ты будешь другим человеком. Ты верная. Ты будешь верный, будешь бриться. Следи за собой. Она будет стирать на тебя, гладить. Ходи только в чистом. Чтобы козлом не пахло. У отца геморрой. Принимай вазелин натощак. Гадость жуткая. Что еще… Ну, печень у тебя нехорошая. К проституткам не ходи, нахватаешься. А то можешь вообще жить со мной. А меня ты знаешь. Я покричу, но накормлю и постираю, уберу. Все куплю. Я тебе не говорила, я последнее время пела в подземном переходе, псалмы выучила. Вся в черном и с коробкой на груди. Осеняла всех крестом. Вот и накопила. У кого есть голос и слух, тот может петь. Он же не может ничего. А ты будешь со мной ходить всюду, меня защищать одним своим мужским видом. При мужчине женщина угнетена, но защищена. Станут меня гнать из перехода, так ты только скажешь: «Отхлынь, таких, как ты, я через унитаз сливаю!» – и всё. Принесешь мне букет на Восьмое марта и на день рождения… И на Новый год. Если заболею, тоже купишь лекарства, скипятишь воду… Ну и за квартиру будешь платить. Нет, я денег на это тоже дам… Буду тебе ботиночки покупать… Заботиться… При женщине мужчина сыт, обут и одет. Долго живет… А для здоровья ко мне Норкин будет ходить… А ты к проституткам, они вас всех, кто не может, обслуживают, я тебе не скажу как, на всякий случай… Знай, но они тебя заразят… (Плачет.)
ФЕМ (тоже заплакала). Мамочка, пожалей свою доченьку… Господи. Да что же за жизнь…
БИ. Будет и на нашей улице праздник… Тихий ангел пролетит… Начнем в гости ходить… К кому только… (Рыдая.) Но не будет у нас доченьки, любимой моей девочки, красавицы, погибла она у нас… В пещере, была спелеологом… Научным сотрудником… Красавица, умница… Невеста… Не спасли… На могилку давно не ходили… Я же тебя похоронила, вместо головы подушечку… Любила без памяти одну тебя…
