Александр Сухово-Кобылин - Свадьба Кречинского. Пьесы
Варравин (громко). Вы сейчас и известите. (Идет в кабинет .)
В эту минуту двери кабинета размахиваются настежь; показывается князь; Парамонов ему предшествует; по канцелярии пробегает дуновение бури; вся масса чиновников снимается с своих мест и, по мере движения князя через залу, волнообразно преклоняется. Максим Кузьмич мелкими шагами спешит сзади и несколько бочит так,
что косиною своего хода изображает повиновение,
а быстротою ног – преданность. У выхода
он кланяется князю прямо в спину, затворяет за ним двери и снова принимает осанку и шаг начальника. Чиновники садятся.
Варравин (остановясь посреди залы и посмотрев на часы). Господа! Нынче праздник – можете кончить. До завтра. (Кланяется и уходит в кабинет .)
ЯВЛЕНИЕ IIIШум. Чиновники подымаются и быстро убирают бумаги. Во все продолжение этого явления залы канцелярии постепенно пустеют. Тарелкин, Чибисов, Ибисов, Герц, Шерц, Шмерц, чиновник Омега и Шило, со шляпами в руках, составляют группу у авансцены.
Ибисов. Кандид Касторыч, едем вместе (подмаргивая). Туда…
Тарелкин. Нельзя, душа; – дело есть.
Голос Варравина (за кулисою). Тарелкин!!
Тарелкин (повертясь на каблуках). Я!! (Бежит в кабинет.)
Ибисов. А?! Каков мой Кандид!
Омега. Да! Расцвел, как маков цвет! Вот: ни состояния, ни родства, а каково: Станислава хватил.
Шерц. В коллежские советники шаркнул.
Шмерц. Двойной оклад взял.
Омега. Чем вышел, это удивление.
Чибисов. В рубашке родился, господа.
Омега. Стало, по пословице: не родись умен, а родись счастлив.
Шило. Это глупая пословица – по-моему, это по стороне бывает. Вы заметьте: вот в Англии говорится: не родись умен, а родись купец; в Италии: не родись умен, а родись певец; во Франции: не родись умен, а родись боец…
Шмерц. А у нас?
Шило. А у нас? Сами видите (указывает на дверь, где Тарелкин): не родись умен, а родись подлец.
Чибисов (с усмешкою). Изболели вы, батенька?
Шило. Изболел-с.
Ибисов. И много ведомств перешли?
Шило. В двух отказали – теперь в третьем.
Чибисов. Что же?
Шило. Откажут.
Ибисов. Ну, тогда-то как?
Шило. Хочу к купцу идти.
Чибисов. В приказчики – сальными свечами торговать.
Шило. Сальными свечами, да не сальными делами.
Чибисов (берет Ибисова под руку). Пойдем, брат, прочь. (Тихо .) С удовольствием бы повесил.
Ибисов. А я бы веревку купил.
Уходят.
Омега (подходит к Шиле и, взявши его за руку). Кастьян Кастьянович, не зудите их; они вам зло сделают; – плюньте.
Шило. Пробовал! (Заикнувшись.) Слюны не хватает…
Омега. Вы теперь куда?
Шило. Куда?! (Заикнувшись). А на мою аттическую квартиру.
Омега. Почему же аттическую?
Шило. А она (та же игра) не топленная.
Омега. Так не хотите ли ко мне – пообедаем вместе.
Шило. Хочу!.. Ведь я через день обедаю, а мне каждый день хочется.
Омега. Чудесно!.. А вы что любите?
Шило. Эва… все! Только бы костей не было… я пробовал… (Заикнувшись.) Не съешь…
Смеются, берутся под руки и уходят.
ЯВЛЕНИЕ IVТарелкин (выходит из кабинета, держа двумя пальцами ассигнацию, и показывает ее). Благодетель!.. Чем обрадовал; мне ее на извозчика мало. (Сует ее со злобою в портмоне.) Вот толкуют о приказном племени: зачем, говорят, это крапивное племя развели; а этому племени что? Он чай вприкуску пьет; погулять – идет в полпивную: обедать – так съест на двадцать пять копеек серебром – уж и сыт. Ну, а я-то? Аристократ-то? Ведь в полпивную не пойдешь; обедать – все-таки у Палкина; да мне другой раз на перчатки три целковых надо; выходит – петля! Я только долгами и живу, от долгов и околею… Боже мой – ну когда же такая каторга кончится? Ведь вот и тут ничего не будет, – ничего! Оберет он меня, каналья, оберет как липку; как обирал – так и оберет. Хоть бы в щель какую, в провинцию забиться; только бы мне вот Силу да Случай, да я таким бы взяточником стал, что с мертвого снял бы шкуру; право бы снял – потому нужда! Так вот что удивительно: нет вот мне ни Силы, ни Случая. (Задумывается.)
ЯВЛЕНИЕ VВарравин выходит из кабинета. Тарелкин.
Варравин. Что ж, вы еще не повестили?
Тарелкин. Сейчас, сейчас; ведь это вот здесь, недалеко. (Садится и пишет.) А у нас, ваше превосходительство, опять язва завелась.
Варравин. Кто такой?
Тарелкин. Вот этот Шило, что недавно поместить изволили; его выгнать надо; он мне проходу не дает.
Варравин. А вы зачем с ним вяжетесь?
Тарелкин. Помилуйте; он карбонарий, он ничего не признает. Кричит по всей канцелярии об этом деле; – ну, что же мне делать? (Выходит в прихожую.)
Варравин (один, расставляет стулья, укладывает бумаги и садится за стол Тарелкина). Удивления достойно, что это за времена настали: или умен – ну, так такая ракалия, что двух дней держать нельзя; или уж такая дрянь, что, как старая ветошь, ни на что не годен.
Тарелкин входит.
Признаться сказать, хороши и вы-то стали! Ну, на что вы годитесь? Истрепались да измотались – ни одного из вас человеком сделать нельзя. Нет, в мое время был у нас Антон Трофимыч Крек – так человек!.. Из себя был плотный, плечистый, неуклюжий, что называется худо скроен, да крепко сшит. Говорил мало; а если скажет что, точно гвоздем пришьет. Жил он довольно, а и заметить было нельзя; только раз на выходе из бани как хлыстнет его апоплексия – так только вот что сделал (кривит рот и делает гримасу), и весь тут!..
Тарелкин. Я об нем, ваше превосходительство, очень много слышал.
Варравин. То-то, слышал. А ныне что вы за чиновники? Глисты какие-то: худые да больные; скрипит да кашляет, да весь протух; руку ему пожмешь, так точно мокрую плеть какую. Нет, в наше время как, бывало, Антон Трофимыч всю пятерню тебе представит, так задумаешься. Только тебе ее сунет, а сам-то и жмет; – так как около тарантаса и ходишь. Вот так делал дело – не вам чета. Встанет в четыре часа, фукнет в кулак и сядет; да, как бык какой, так и прет. Никого не боялся, несказанное вершил, – ну и состояние оставил: домишко какой на острове, да что наличности, да что безличности. А вы что? Белоручки, перчаточники, по театрам шататься, шалберить да балагурить, а деньги чтоб силой в карман лезли… Нет, дружище, без работы не придут. Так что же выдумал: вы мне, говорит, чины-то дали, а состояния, говорит, не дали.
Тарелкин. Ваше превосходительство, я не в том смысле.
Варравин. Знаю я прежде вас, в каком вы смысле. Состояние?! – А что, вы как думаете, – оно мне даром пришло – а? По́том да кровью пришло оно мне! Голого взял меня Антон Трофимыч Крек, да и мял… и долго мял, пусто ему будь. Испил я из рук его чашу горечи; все терпел, ничем не брезгал; в чулане жил, трубки набивал, бегал и в лавочку – да! А как повесил он мне на шею Анну, так с каждого получения четыре пая положит, бывало, в черновое, да только глазами в тебя вопрет – и слов-то не было.
Парамонов (входит). Ваше превосходительство, проситель – желает видеть.
Варравин. Допусти.
Парамонов уходит.
Ступайте себе; да не подслушивайте – не надо!
Тарелкин также уходит;
Варравин окладывает себя кипами бумаг.
ЯВЛЕНИЕ VIВарравин, уткнувшись в бумаги, пишет.
Муромский входит.
Муромский. Позвольте себя представить – ярославский помещик, капитан Муромский.
Варравин (продолжая писать). Мое почтение.
Молчание.
Муромский (несколько постоявши). Наслышан будучи о вашей справедливости, прошу принять участие.
Варравин (пишет и указывает на стул). Садитесь.
Муромский садится; молчание.
Едва ли в чем могу быть полезен.
Муромский. Благосклонный ваш взгляд всегда полезен.
Варравин (пишет). Ошибаетесь. В ведомстве нашем ход делопроизводства так устроен, что личный взгляд ничего не значит. (Поворачиваясь к Муромскому и закрывая бумаги.) Впрочем… в чем состоит просьба ваша?
Муромский (очень мягко). Вам, конечно, известно дело о похищении у меня солитера губернским секретарем Кречинским.
Варравин (помягче). Оно находится у нас на рассмотрении и несколько залежалось. Не взыщите. Дел у нас такое множество, что едва хватает сил. Со всех концов отечества нашего стекаются к нам просьбы, жалобы и как бы вопли угнетенных собратов; дела труднейшие и запутаннейшие. Внимание наше, разбиваясь на тысячи сторон, совершенно исчезает, и мы имеем сходство с Титанами, которые, сражаясь с горами, сами под их тяжестью погибают. (Оправляется с удовольствием).
Муромский. Потому-то я и стремлюсь обратить внимание ваше.
Варравин. По мере сил, сударь, по мере сил.
Муромский. Дело по существу простое, но от судопроизводства получило такую запутанность, что я даже не могу порядком вам передать…
