Людмила Петрушевская - Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы
САША. Да сидеть еще холоднее.
ГАЛЯ. Я еду в город Брест к мужу, а вы?
САША. Станция Березай.
ГАЛЯ. Меня зовут Светлана Малинина.
САША. А я дядя Саша, муж своей жены.
ГАЛЯ. А у меня сумку свистнули. (Разводит руками.) И чемоданы. Заснула, и всё. В милиции всё записали и освободили. Я из Шубаркудука, еду к мужу. И всё стырили.
САША. Знаю Шубаркудук.
ГАЛЯ. Знаешь? Никто не знает.
САША. Там в ссылке теща проживала.
ГАЛЯ. Как фамилия?
САША. Эрика Тице. Немка.
ГАЛЯ. Немцы жили за разъездом.
САША. Ну вот.
ГАЛЯ. Немцы аккуратно жили. Вернее, немки. Босые ходили, как все, но чисто подметали, даже двор у барака. Там пыль везде. У наших бараков грязно, мухи летают как пчелы. Мы этих немок звали «Гитлер капут».
САША. Теща была антифашист.
ГАЛЯ. Конечно, фашистов там не было. Еще бы. Все антифашисты. Мы тоже с матерью. (Воспроизводит антифашистский жест – рука согнута в локте, кулак обращен к зрителям.)
САША. Вот-вот. Этой моей теще и вернуться было некуда, тесть из ссылки прибыл с новой женой и ребенком. И вскоре скончался. Мачеха эта мою жену и в дом не пригласила помянуть. А моя жена не такой человек, чтобы требовать наследство. И какое там наследство? Ничего вообще не требовала для себя, все для других. До сорока двух лет дожила, ничего не нажила. Ни профессии, ничего, даже денег. Трое детей. Две девочки и мальчик, восемнадцать, восемь и шесть маленькой.
ГАЛЯ. По-нят-но. Есть хочется. (Оглядывается на Лору.)
САША. Денег не дам.
ГАЛЯ. Понятно.
САША. Хлеб с колбасой есть.
ГАЛЯ. Валяйте давайте. (Едят стоя.) Голова прямо как котел. Болит и болит. (Отходит и делится с Лорой. Возвращается.)
САША. Пить надо меньше водку.
ГАЛЯ (оторвавшись от еды). Вы так думаете?
САША. И врать меньше.
ГАЛЯ. Я не врала, ты что.
САША. Вот. А моя жена мне никогда не врет, ни слова не наврала. Я ее избавил от одного там полковника, фамилия Дуб. А что она может, она сама молодая тридцать один год, медсестра. Ничего. Теперь у нас сыну восемь… девять месяцев. Никто не сунется.
ГАЛЯ. У меня температура, дядя Саша. Голова болит. Дайте на билет.
САША. Девочка, ой, смотри, себя потеряешь.
ГАЛЯ. Я студентка.
САША. Ведь ты будущая мать. У тебя будут дети.
ГАЛЯ. Ты что, дяденька. Пугаешь.
САША. Что ты расскажешь им о своем прошлом?
ГАЛЯ. То же, что и ты.
САША. Я воевал! Всю жизнь работал! У меня трое детей, одна как ты. Восемнадцать лет. Даже четверо! (Пауза.) Четверо… детей.
ГАЛЯ. Я тоже работала, это-то я понарасскажу много.
САША. Ну и как же ты дошла, что ни копейки? Трудовой человек?
ГАЛЯ. А судьба.
Входит уборщица Лида.
ЛИДА (весело). Во у меня сторожа. Во как мне лохмотье мое охраняют и швабру. Парочка, свинья да ярочка. А я вас не знаю.
САША. И куда же ты теперь? Эх-ох.
ГАЛЯ. Оставь, отвяжись.
ЛИДА. Он оставит. Покинул волк кобылу, оставил хвост да гриву.
ГАЛЯ. Тетенька, на ночь не пустишь?
ЛИДА. На время иль на час?
ГАЛЯ. На ночь.
ЛИДА. Да я вас не знаю. Одна или вдвоем?
ГАЛЯ. Вдвоем.
ЛИДА. И то. Я приберу в зале. Жди меня. Деньги… пять рублей.
ГАЛЯ. А далеко живешь?
ЛИДА. Жаворонки платформа. Вперед по кочкам.
ГАЛЯ. Далеко.
ЛИДА. Так три рубля давай. Чего.
ГАЛЯ. Ладно.
ЛИДА. Деньги-то дашь?
ГАЛЯ. А откуда я знаю, куда ты с ними пойдешь.
ЛИДА. А я тебя не знаю.
ГАЛЯ. Да я у твоей сменщицы ночевала, у тети Дуси на Лесной. У нее теперь грузины с Палашей живут.
ЛИДА. Если бы я в Москве жила… то я бы тоже по червонцу брала за коечку. С Палашей с рынка, это богатые. С Тишинки тоже, но их Жаворонки не устраивают. Ну, жди тогда. Пока я грязь буду возить.
Входит Московский ХОР. Скорикова раздает партии, раздается отдаленный туш духового оркестра, входит Дрезденский ХОР. Ребята в брючках-дудочках, в куртках в разнообразную клетку, в одинаковых буршевских фуражках. Появляется Катя.
КАТЯ (Лоре). Пошли домой.
ЛОРА. Не пойду.
КАТЯ. Пойдем, я тебя умоляю. Девушка, извините, как вас зовут, пусть она идет домой.
ГАЛЯ. Она придет попозже.
КАТЯ. Что значит позже? Она девочка еще, ей здесь нечего делать… Скорикова! Какой пассаж!
СКОРИКОВА. Погоди. (Оглядывает помещение.) Сейчас некогда.
КАТЯ. Тебе позвонил?
СКОРИКОВА. Кто еще?
КАТЯ. Этот человек.
СКОРИКОВА. Позвонил. Говорил что-то про рубашку и про какие-то блины. Странный какой-то.
КАТЯ. Хочет сходиться.
СКОРИКОВА. С тобой?
КАТЯ. Ты что!
СКОРИКОВА. А меня откуда знает?
КАТЯ. Я посоветовала.
СКОРИКОВА. Ты видишь, сейчас некогда. Я зайду. Баранова, Сулимова, вам на двоих одна партия, вернуть.
КАТЯ (робко Саше, который все время отворачивается). Здравствуй!
САША. Уезжаю.
КАТЯ. До свидания.
Катя отходит, держа в поле зрения Лору, которая уже встала в хор. Скорикова там же, раздает партии.
СТАНИСЛАВ ГЕННАДИЕВИЧ. Мы, Московский хор, рады приветствовать Дрезденский хор! Аплодисменты! (Хоры хлопают, здороваются.)
Входят Лика и держащая ее под руку Эра. У Эры на руке зеленое пальто. Лика в шинели.
ЛИКА (самозабвенно кидаясь к Саше). Я, старая дура, все поняла! Я мчалась, чтобы тебе сказать… Саша, ты был прав. Я еду с тобой.
Саша испытывает неловкость.
Я решилась!
САША (с досадой). Мама, я говорил тебе, там восемь метров.
ЛИКА. Что мне восемь метров! Уж жены-то ехали декабристов, я не понимаю, что матери сидели как пни! Сибирь! Что мне Сибирь! Я и в Березай поеду! Умру хоть по-человечески, рядом с тобой…
ЭРА (уже не первый раз). Мама, переоденьтесь, нате пальто, неудобно!
ЛИКА. Я не могу здесь оставаться, мою сестру выгнали. Если я порядочный человек… Я должна уйти из дома!
САША. Мама, у меня почти двое детей…
ЛИКА. У тебя почти пятеро, но это неважно. Тебе это всегда было раз плюнуть, неважно. Я все решила! Едем. Естественно, без Эры я не могу. Она тебе не помешает. Эра, становись на колени! (Бросается на колени.)
Саша и Эра кидаются ее поднимать, Лика целует руки Саше и Эре.
СТАНИСЛАВ ГЕННАДИЕВИЧ. Бетховен. Девятая симфония! Финал! Обнимитесь, миллионы!
Галя Баранова поднимает руку в антифашистском приветствии. Руководитель Дрезденского хора подошел к ней, сам поднял кулак и пожал ей руку. Два хора поют. Саша и Эра стоят над Ликой, которая не желает вставать с колен и мотает головой.
Конец
1984
Бифем
БИ, женщина 50 лет
ФЕМ, женщина 27 лет
ГОЛОС ИЗ ДИНАМИКА, который время от времени говорит неразборчиво
Появляется БИФЕМ. Это двухголовая женщина.
ФЕМ. Ты зачем надела наш парик?
БИ. Какой это ваш парик. Ваш парик! Ваше величество женщина! Ах, ты же еще девушка! Ты не была замужем! Я же позабыла. Ты девушка. Несмотря на свои сорок любовников. Девушка, а это твой разве парик? Ты разве лысая девушка?
ФЕМ. Ты зачем залезла в мою сумку? Как ворюга? Когда я сплю?
БИ. Моя вещь, я ее и взяла. Мой парик! И не спи, не спи!
ФЕМ. Ты же мне его отдала! Ты мне сама его принесла в подвал и хотела на меня надеть! Но было нельзя! И ты мне его сама оставила, сказала, это для тебя, когда к тебе будут приходить! И принесла мне сумку, это для тебя, и положила парик в мою сумку! И теперь ты, меня не спросив, берешь парик?
БИ. Кто ты такая, спрашивать тебя о моем парике?
ФЕМ. Это была моя вещь.
БИ. Ты его даже не надела ни разу, когда тебя там повесили!
ФЕМ. Отдай! (Пытается сорвать с головы Би парик, но сталкивается с сопротивлением ее руки.) Зачем ты надела парик? Что такое произошло, пока я спала? Я ничего не слышала! Ты можешь мне ответить? Корова!
БИ (торжественно). А ты не спи! Я тебя будила, кстати. Ты ответила мне «му», как сама корова. Мычала как обычно. Тебя же не добудишься! Вот ты и все проспала царствие небесное в прямом смысле слова! Ты не способна утром встать! И не можешь вечером лечь! Ты читала полночи, не давала мне заснуть. Теперь ты видишь, к чему это все привело. Когда-нибудь за все приходится платить!
ФЕМ. Тогда я хочу попросить у тебя одну вещь.
БИ. Нет, курить ты не будешь, травить меня.
ФЕМ. Другое.
БИ. И умереть ты меня не проси. Всё. Всё! (Танцует одним боком, поет.)
ФЕМ. Ну мамка, ну скажи!
ГОЛОС. Ал-але! (Хрип, хруст, скрежет.) Аем наду храгранну.
БИ. Вот оно! Начинается! Начинается!
ФЕМ. Что начинается, мамка? Зачем мы пришли сюда? Зачем ты меня разбудила? Никакой Колин нас не звал! Ты обманула меня!
БИ. Ну и живи, ни о чем не догадываясь. Ура! Да здравствует! (Поет.) Вся я горю, не пойму отчего!
