Александр Андреев - Семь пятниц Фарисея Савла
ЛАЗАРЬ. Ты напомнил мне об Иуде. Он вообразил, что все воскресшие делаются богами, и решил умереть вместе с Иисусом, чтобы с ним и воскреснуть. Иуда рассчитал, что при верховном боге Иисусе, сам он будет чем-то вроде бога войны – при его тайных связях.
САВЛ. С галилейскими мятежниками!
ЛАЗАРЬ. Иуда мечтал стать их вождем. Но его мечты шли намного дальше. После своего воскресения и обожествления он намеревался не только освободить Иудею от римлян, но завоевать сам Рим, стать императором, а Марию сделать императрицей.
САВЛ. Намеревался? Его намерения изменились?
ЛАЗАРЬ. Когда Иисуса вели к Лобному Месту, Иуда пытался пробиться к нему. Солдаты направили на него острия мечей. Иуда налетел животом на меч и умер. Двое легионеров тут же завернули его в плащи и унесли. В этой тьме никто ничего и понять не успел. Потом его повесили в укромном месте… В твоем молчании я слышу вопрос: воскреснет ли Иуда?.. Вряд ли. Иуда одержим демонами власти. Они разрушили его волю и теперь пожирают его где-то, в тесном проходе между мирами. Если они и пропустят его через Врата, он не осмелится вернуться: ему не в чем почерпнуть мужество.
САВЛ. В чем почерпнул мужество ты, Лазарь?
ЛАЗАРЬ. В любви, Савл. В любви. Отчего твоя возлюбленная больше не является тебе?
САВЛ. Она явилась мне только что. Но то была не Юния, то был мой кошмар!
ЛАЗАРЬ. Думаю, это – не так.
САВЛ. Что?! Что ты хочешь сказать? Говори, что ты знаешь о Юнии!
ЛАЗАРЬ. С ней все хорошо. Но не принимай за кошмар то, что ты видел сегодня.
САВЛ. Что же это было?! Скажи мне всю правду! И что с Юнией?!
ЛАЗАРЬ. Что было с тобой, ты поймешь сам, позже. А Юния совершенно здорова. Лука рассказал мне об Андронике. Отчего ты не дашь им благословения?
САВЛ. Гм!.. Скажи, ты бы вернулся из того мира, если бы Мария изменила тебе?
ЛАЗАРЬ. Женщина – не имение! Я отказался от Марии, чтобы обрести ее. Я ведь не был уверен, что вернусь. Но таково было условие моего путешествия туда и обратно: я не должен был касаться Марии до последнего моего вздоха. Я не должен был объяснять ей ничего. И эта мука дала мне силу! И что бы ни делала Мария, значение имела только ее любовь. Разве Юния изменила тебе? Она любит тебя, но покоряется судьбе. Ты спрашивал о вечном брачном чертоге. Быть с нею в вечности – уже не самое важное для тебя?
САВЛ. Что я знаю о вечности? Я знаю, что в мире есть тьма, и что она вездесуща.
ЛАЗАРЬ. Послушай меня. В мире есть Голубка – из чистого белого огня. Это она вездесуща! Обычно человеку не дано разглядеть ее. Когда ты любишь женщину, ты смутно угадываешь в ней эту голубку. Как-то Иисус сказал мне: «Мария – Божье чудо, ибо Святая Голубка сияет в ней так ясно, как ни в ком». И теперь, Савл, я вижу эту голубку в каждой черте Марии, в каждом изгибе ее тела, в колыхании ее одежд, в глазах, в трепете губ! И огонь, что при этом сжигает меня, этот огонь и есть Бог, Савл!
САВЛ. Ты богохульствуешь! Твоими устами говорит грех, Лазарь. Ты поклоняешься плоти, как Богу. Ты обольщен грехом. Твой друг – обольститель, он – не от Бога!
ЛАЗАРЬ. Я дойду до ложа сам, Иосиф, я чувствую силу. Встреть Марию, омой ее усталые ноги.
ИОСИФ. Омыть ноги госпожи Марии! Омыть ноги госпожи Марии! Господи! Это так согревает мое старое сердце – я будто снова, как юный мальчик!
Видение исчезает. Незаметно для Савла входит Никодим.
САВЛ. Грешники! Сластолюбцы, видящие в похоти божественный огонь! Пусть даже ваш учитель был бы от Бога, вы всё подделаете под ваш грех, ибо «грешники» – ваше имя!
НИКОДИМ. Ты опять разговариваешь сам с собою, Савл.
САВЛ. Как твои покупки, равви?
НИКОДИМ. Два тяжелых кувшина. Мой ослик закачался, когда их на него навесили.
САВЛ. И что в кувшинах?
НИКОДИМ. Бальзамирующий настой из смирны и алоэ.
САВЛ. Смирна и алоэ… Мария покупала для него миро, а ты – смирну и алоэ. И ты полагаешь, ему все это нужно?
НИКОДИМ. Это нужно мне. И, думаю, это было нужно Марии.
САВЛ. Зачем?
НИКОДИМ. Человеку необходимо как-то выразить свою любовь.
САВЛ. Значит, ты полюбил его? И поэтому ты все это делаешь? И поэтому хочешь обесславить Совет старейшин иудейских?!.. Как случилось такое с тобой, равви?
НИКОДИМ. Иисус Назарянин сказал мне, что я могу родиться свыше. Родиться от Духа Божьего. Что может быть дороже этого, Савл?
САВЛ. Ах вот оно что! Родиться свыше! Родиться от Духа Божьего! И ты хочешь стать сыном Божьим, Никодим! И ты поддался этому соблазну!
НИКОДИМ. Я пойду: нужно поскорее снять тела… Да, хотел рассказать тебе. Несколько дней назад – это было после прошлой субботы, наутро – я одолжил моего ослика Иисусу Назарянину: он въехал на нем в Иерусалим, желая исполнить пророчество Захарии.
САВЛ. Пророчество Захарии?!
НИКОДИМ. Да, пророчество о том, что истинный царь должен явиться, сидя на осле…
САВЛ. Господи, что за дерзость! За такое побивают камнями! Надо всем, что свято, он глумился!.. Но ты, равви, как ты мог?!!
НИКОДИМ. Иерусалим встречал его ветками пальмы, как царя.
САВЛ. Я знаю! Я знаю! Толпу невежественную кто же не обольстит?! Но ты, учитель Закона, ты потакал поруганию пророчества, обольщению народа, безумию его!!
НИКОДИМ. Ослика моего с того дня будто подменили: он послушен, кроток и вовсе перестал
упираться, лягаться и реветь, что обычно для молодых ослов. Прощай. (Уходит).
САВЛ. (Обратясь к Храму). Господь всемилостивый! Пощади Израиль! Не дай безумию поглотить его! На кого уповать народу Твоему, если учителя его уступают соблазнам? Смущен Твой народ чародеем сладкоречивым, очарован посулами его лукавыми! Зачем попускаешь ему затмевать разум разумнейших, развращать праведность праведнейших Твоих?! Зачем так испытываешь народ Свой?.. Но я – я не соблазнюсь и не отступлюсь от Тебя! Жизни моей не пощажу ради верности Завету Твоему, и пощады моей не узрят враги Твои! Скрижалями Твоими клянусь, Господи!
Проходит и уходит Стражник.
СТРАЖНИК. Пасха в Иерусалиме! Пасха в Иерусалиме! Пасха в Иерусалиме!
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ПЯТОЙ
Пятница шестая
БАЛАГАНЩИК. По прошествии той Пасхи Иисус Назарянин вышел из своего гроба и предстал перед Марией. Он изменился, и она не узнала его. Но едва он заговорил с ней, она заплакала от радости, поняв, что это – он. Много раз после того являлся он ученикам в обновленной плоти своей. Они узнавали его то по словам его, то по иным приметам, которые любовь запечатлела в их памяти. Но он покинул их…
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Они не понимали, зачем ему покидать их, и плакали.
БАЛАГАНЩИК. Он говорил, что его сила должна перейти к ним и умножиться в них, чтобы они благовествовали всему миру спасение в вечную жизнь через любовь.
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Но они любили его, и, когда он покинул их, они скучали по нему до конца своих дней. А один из них, его любимец, скучает по нему уже вторую тысячу лет.
БАЛАГАНЩИК. Они все были им любимы, даже Иуда.
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Иоанна он любил более других: он подарил ему бессмертие.
БАЛАГАНЩИК. Нет! Нет! Он заточил Иоанна в этом мире лишь на время, до своего прихода! Он шепнул ему это в Гефсиманском саду. И Петру он потом сказал так же…
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Петр был очень ревнив.
БАЛАГАНЩИК. Не говори дурно о Петре! Учитель предрек ему смерть на кресте; как же ему было не спросить о том, что уготовано Иоанну?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. И его поставили на место!
БАЛАГАНЩИК. Ты груба и глупа. Учитель ответил ему: «Если я хочу, чтобы Иоанн жил, пока я не вернусь, что тебе за дело? Ты пойдешь моим путем». И Петр обрадовался страшной судьбе, равнявшей его с Учителем. Нет, это Иоанн мог завидовать остальным: Учитель обрек его на разлуку с ними и с собой.
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Его голос ты давно уже не слышишь, Иоанн. Помнит ли он о тебе?
БАЛАГАНЩИК. Кто же, по-твоему, держит меня здесь?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ты не сердишься, что я выдала публике твой секрет?!
БАЛАГАНЩИК. Кто в это поверит теперь? Способность верить слабеет век от века.
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Трудно поверить в твою судьбу, в твой путь от рыбака до богослова, от богослова до царя и от царя до бродячего актера! Ты вспоминаешь Индию?
БАЛАГАНЩИК. Помню ли я Индию! Я не помню ничего лучше – с тех пор, как ушли все, кого я любил. За сотни лет, прожитых в пределах римских я устал от фанатиков и лицемеров, осенявших себя крестом и бубнивших имя Учителя! И услышал я о стране, где люди не верят в Бога, а знают, что Он есть, и только тем и заняты, что упражняются в приближении к Богу! Такой она и оказалась, эта Индия, и даже еще чудеснее!
