Иван Горбунов - Утопленник
Потап.
Что, братцы?
Матвей.
Подержи лодку-то. Чуть было сам не утоп. Какой тяжелой, Бог с ним. Принимай, ребята.
(Потап с Кузьмой выносят труп на берег).
Потап.
Не опущай на земь. Качай так.
Матвей.
Ничего не поделаешь, – мертвый.
Кузьма.
Взаправду, мертвый.
Потап.
А может… (Начинают откачивать). Только, ребята, чтобы не разговаривать, не пужать.
Демка.
Нет, братцы, смотри-ко: спина-то у его как посинела.
(Все смотрят).
Кузьма.
Да.
Потап.
Воды много наглотался.
Демка.
Долго оченно. (Кладут труп на рогожу).
Матвей.
Как ухватил-то я его, еще он, ровно бы, жив был.
Демка.
Подошли-то как мы, еще он держался.
Потап.
Мы видели.
Матвей.
Долго оченно в воде-то я его искал. (Выжимает подол рубашки). Продрог как… Ухватил я его за волосья-то, словно бы маненько шевелился.
Потап.
Какой здоровенной парень-то.
Кузьма.
Надо быть – купец.
Демка.
Купец и есть: ишь какая одежина-то.
Матвей.
И как, братцы, это он попал?
Потап.
Как попал! Может ограбили да бросили. Большая дорога по той стороне-то пошла…
Кузьма (покрывая труп рогожкой).
Отмаялся ты на сем свете, голубчик. (Никитка выходит из шалаша; слышится звон колокола).
Потап.
В монастыри к заутрени ударили. (Все крестятся).
Упокой, Господи, душу раба твоего.
Все.
Упокой, Господи.
Матвей (к Никите).
А ты, что ж не крестишься? Крестись.
Никита (бессознательно).
Упокой, Господи, душу раба твоего.
Потап.
Что ж, ребята, теперь ступай к становому. Объявить надо, так и так…
Кузьма.
Затаскают нас, братцы, теперича.
Демка.
Да, не помилуют. Пожалуй, и в острог влетишь!
Кузьма.
Хитрого нет.
Матвей.
За что?
Демка.
А за то.
Матвей.
За что – за то!
Демка.
Там уж опосля выйдет разрешение…
Матвей.
Коли ежели так, я его опять в реку сволоку.
Демка.
Экой дурак! Ты крещеный ли?
Матвей.
Да как же! За что ж меня в острог…
Демка.
Я сидел раз в остроге-то, за подозрение. Главная причина, братцы, говори все одно, не путайся. Месяца два меня допрашивали. Сейчас приведут тебя, становой скажет: «вот, братец, человека вы утопили; сказывай, как дело было». Ничего мол, ваше благородие, это я не знаю; а что, собственно, услыхамши мы крик, и теперича, как человек ежели тонет – отвязали мы, значит, лодку…
Кузьма.
Ну вот, ребята, слушай да помни. Чтоб всем говорить одно.
Матвей.
Отвязали мы лодку, подошли к энтому самому месту и, значит, вытащили.
Кузьма.
Мертвого?
Матвей.
Вестимо, мертвого.
Кузьма.
То-то.
Демка.
А на счет того, что откачивали – молчи. Потому, скажет: как ты смел до его дотронуться? Какое ты полное право имеешь? Коли ежели человек помер, опричь станового никто не может его тронуть. Так вы это и понимайте.
Матвей.
Ишь ты, лохматый черт, как он судейские-то дела произошел.
Демка.
Я, мол, как свеча горю перед вашим благородием, прикажите хоть огни подо мной поджигать, – я ничего не знаю. «Я, скажет, братец, верно знаю, что это ваше дело». Говори одно: как вашей милости будет угодно, я этому делу не причинен.
Потап.
Так, значит, все так и говори. Баб-то нет, некому над тобой и поплакать-то.
Демка.
Может, матушка родная по ем теперича плачет.
Матвей.
Кто ж, ребята, пойдет?
Демка.
Да я пойду.
Потап.
Ступай, брат. Ты на счет разговору лучше.
Демка.
Я разговаривать с кем хошь могу. (Идет в шалаш).
Кузьма.
Ах, господин честной, хлопот нам твое тело белое понаделало.
Потап.
Богу там за нас помолит.
