Михаил Анчаров - Стройность
Когда он еще только собирался в президенты, его спросили, управится ли он? А он сказал, что привык играть разные роли. Сыграет и эту. Но дело в том, что роль президента, да еще главнокомандующего, сыграть нельзя. То есть, конечно, в кино можно — там сценарий заранее известен. А в жизни это фикция, нуль.
Чтобы в жизни он об этом не забывал и ненароком не вообразил себя приспособленным к президентству, те, которые решили, что для президента годится и киноактер, ему об этом напомнили: кто-то кому-то приказал, кто-то кому-то дал денег, а может и еще что придумали, но только в Рейгана выстрелили. А чтобы он не подумал, что в него выстрелил кто-нибудь из голодных или вообще какой-нибудь неимущий, обуреваемый какой-нибудь идеей усовершенствовать мир, выбрали для этого дела миллионерского сынка. Ну, может быть, он был какой-нибудь нервный и плохо стрелял, но Рейган в одном госпитале выжил, а в другом госпитале стали лечить этого стрелявшего.
И никто ни в чем не виноват. Но Рейган-то понял. Он же человек. И семьянин. И понял он, что его согласны держать в президен-тах, если он не станет зарываться.
Изображай вашингтонского ковбоя сколько хочешь, как в вестерне, но при попытке к бегству, как в хорошем эсэсовском фильме, запомни: шаг влево, шаг вправо — стреляю без предупреждения.
Какое-то время спустя у него в заднем проходе нашли раковую опухоль, и Рейган понял, что он у них окончательно в руках: либо свободно развивающийся рак в заднице, либо возьмут и вырежут что-нибудь не то. И он подписал программу звездных войн, которая расшвыривает по Соединенным Штатам и даже такие упоительные заказы.
С Рейганом ясно. Оставим его. Спустимся вниз, по мраморной лестнице, пропустим все приспособления, которые позволяют американским людям увернуться от смерти. Они достаточно описаны в художественной литературе и прочей литературе, в кинофильмах и диафильмах, и американцы о них сами знают. И посмотрим: кто же и где находится на противоположном от президента конце этой мраморной лестницы процветания.
Нет-нет, вы опять ошиблись: это не человек нищий на вентиляционной решетке, это человек в камере. И из всех людей, умудрившихся сознательно или бессознательно нарушить какие-то там законы и сидящих по камерам, это один человек. Его зовут Пелтиер. То есть на другом конце мраморной лестницы — от президента вниз, вниз, вниз, в никуда, в никуда, в никуда — расположился индеец. Вот об этом и подумаем, если еще осталось время на это занятие.
Все это время я постоянно буду вспоминать и думать про степь. Это отдельно от всех. Потому что от этого слова у меня лично начинается то, что стоит называть работой. А вы в это время, и я с вами, думайте о том, что звезды требуют и ждут гениев, звезды ждут людей. И что это с точки зрения космоса одно и то же.
Мы лежали с ней официально голые, потому что только что расписались. А надо вам сказать, что расписывались тогда мало, потому что шла война. Была осень 41-го года. Я сходил к начальнику своей части, полковнику, и отдал ему рапорт о том, что хочу жениться. Он молча прочел, отдал комиссару, тоже полковнику, полковому комиссару, и они стали смотреть на меня. Они смотрели на меня, на молодого идиота, и, видимо, старались подобрать слова. Слов я не помню. И слава богу! Потому что, если бы я запомнил то, что они мне сказали, я бы не решился это записать. Не отговорив меня, они выдали мне разрешение на брак с гражданкой такой-то…
Гражданка только что кончила ту же школу, что и я. И с этого момента мы могли с ней официально расписаться, спать вместе официально и размножаться… зачем-то.
И вот, проделав все формальности, которые мне теперь вовсе не кажутся трогательными, мы официально разделись догола в пустой квартире, которая вся ушла в бомбоубежище, потому что тревогу уже объявили. Мы вместе легли в постель и должны были бы испытать необыкновенно приятное ощущение, которое тут же кончилось, не начавшись, когда она сказала: «Война только еще начинается, и тебя могут убить. И как же я тогда выйду замуж? Если я не буду невинной! Поэтому давай ничего делать не будем». Вы мне, конечно, не поверите, но тогда мне ее слова показались справедливыми. И я, вместо того, чтобы погнать ее к чертовой матери, сразу же, не раздумывая, всю войну после этого хранил ей физическую верность.
…Что-то взорвалось, кого-то убили… Пейзаж, что ли, подпустить…
Поэтому, когда через несколько лет меня все же не убили, и я вернулся со второй войны, мне сказали, что я огрубел. Огорченный этим обстоятельством, я с другой женщиной решил довести это дело до конца. И довел его с другой женщиной с большим успехом.
— Знаешь, почему я не боялась и действовала так смело? — спросила она меня. — Потому что я беременна, и мне пару месяцев ничего не страшно.
С тех пор, когда я читаю стихи, посвященные женщине, и, извините, стихи, написанные женщинами, я, извините, не верю ни одному слову. Не верится как-то…
Но вот несколько лет назад в журнале «Наука и жизнь» я прочел следующее сообщение, коротенькое и выразительное: в какой-то стране, кажется, в Индии, девочка укусила кобру. Кобра сдохла. Вот это девочка! В это я поверил сразу. Степь… Степь… По-моему, трогательно, вам не кажется?
Певцы раскрывали дипломированные пасти, и в них хотелось закинуть шайбу. В огромных залах зверствовала культура. Остальное доделывала аэробика.
Колумб дрыгнул ножкой и встал с койки. Мужчина в бочке прокричал: «Земля!!!» Бочка висела на фок-мачте, очень высоко. И потому крик был похож на кошачий. Так Колумб открыл Америку, хотя был уверен в том, что открыл Индию. Это было в 1492 году. Как сейчас помню. Про Колумба ходили неясные слухи, что он еврей.
Тоню в больницу привезли поддатую.
— Закусить нету? — спрашивает.
Приехала. Парик нахлобучила, зеленая косынка, юбка незнамо откуда, и в тапочках. Она продавщица в продуктовом отделе, любовник — в овощном, муж — грузчик. Все пьющие. Она пошла к любовнику требовать долг.
— Раньше, — рассказывает, — терпеливый был: я ему коробки на голову надевала. А тут — драться. — Подрались. Он ей дал. Она упала в кусты, сломала ногу. Теперь вот лежит в больнице. Муж навещает. Приходит, упрекает: «У тебя любовник татарин».
Она извиняется.
А раз пришел пьяный и говорит:
— Ничего, я себе тоже нашел. Нужна ты мне.
— Ах, нашел? А ну вали отсюда!
Он вышел в коридор. Раньше бы она за ним: «Геночка, Геночка…», а тут не зовет. Что ты скажешь? А он ей две селедки привез. Вошел обратно. Селедки головами слиплись. За головы взял, разделил и говорит:
— Одну тебе, другую — мне, одну тебе, другую — мне. Селедку брать будешь?
Раздел имущества.
У нее работа такая: три дня работает, три дня гуляет. Поехали в Ленинград. Билеты туда и обратно. Яиц наварили, вина взяли — все путем. А в купе — два парня, лет по тридцать восемь. Муж Тоню спрашивает:
— Где спать будешь?
— На нижней, — говорит.
Ну, выпили все. Ну а ночью он потом слез и по морде ей.
— Ты что? — она понять не может.
А ему почудилось, что он дома, а она с ними блудйт. Она из купе выскочила, он ее в коридоре бить. Ну, парни вступились.
— А-а! Вы заступаться!.. — и еще…
А он маленький, верткий, еле уняли. В Бологом должны высадить… Напугались. Залезли вдвоем на верхнюю полку.
Притворились, что спят. В Бологом пришла милиция: «Где они?» — «Спят…» — «Ладно, в Ленинграде заберем». Но не забрали. Они в туалете отсиделись.
В Ленинграде себя в зеркале не узнала. Все лицо — где синяк, где фингал… Ну, пошли в музей. Народу — тьма. Она у дежурной бабки спрашивает: «Где Петр Первый?» Ходила, ходила, не нашла.
— Я хочу Петра Первого повидать!
Та объяснила. Снова пошла. А там народу… Она растолкала всех. Ее лицо видели — дорогу уступали. Поглядела на Петра Первого. Сидит.
И поехали в Москву.
В Москве таксисты не сажают. От Ленинградского вокзала до Дмитровского шоссе десятку требуют. Она в министерство звонит: «На такси не берут. Большие деньги требуют». Не поверите, через пять минут машина «линейный контроль» подъехала. «Кто? Кого таксисты не берут?» — «Нас…»
Ну, контролеры на ее лицо поглядели — ясно, почему не берут. Однако усадили. Домой приехали, ее родная мать не узнает. Говорит:
— Тоня? Это ты?..
Отвечает:
— Я…
— А откуда ты?..
— Из Ленинграда… Из музея…
Что музей? Ах, музей?.. Что ж, вообразим себе музей, не гордые.
Ряды вельмож, ожидающих послов и выхода Моро и герцога Джан Галеацо.
Вельможи разговаривают негромко:
Послушайте, синьор Пиколомини,
Я человек здесь новый. Расскажите,
В чем странность этой свадьбы. Не пойму:
Супруга не стара, ведь ей шестнадцать,
Что хороша, мы это видим сами,
А что умна — об этом говорят…
И Лодовико — кавалер отменный.
Так в чем причина странных отношений?
И почему же оба новобрачных
Так холодно относятся друг к другу,
Как будто бы супруга — перестарок,
А Лодовико Моро — не боец…
Причина в том, что Лодовико Моро
Любовнице, Чечили Галерани
Недавно подарил поместье,
В котором упомянутая Галерани
В день свадьбы Лодовико с Беатриче
Сумела разродиться сыном,
О чем немедля всех оповестила.
А сына своего от Лодовико
Назвала Цезарем. Не больше и не меньше.
Все видят в этом яростный намек
На некую судьбу сего младенца…
Это было примерно в том же году, когда Колумб открыл Америку.
