Ги де Мопассан - В старые годы
И отвести глаза он хочет грудой хлама.
К чему увертки нам? Поговоримте прямо!
У скряги – сундучок, монеты полный, скрыт,
И сердце каждое всегда свой клад таит.
Что скрыли вы? Портрет девчонки, чуть созрелой,
Так – лет шестнадцати; идиллии несмелой
Воспоминание, что, чуть стыдясь, хранят…
Не правда ль? Но порой как жаждешь кинуть взгляд
На эти образы, померкшие с годами,
Романы юности, пережитые нами…
Пускай нахлынет грусть – отрада в грусти той!
Как в одиночестве ночном влечет порой
В глубь сердца заглянуть и в книжечке заветной
Найти сухой цветок, хранящий чуть заметный,:
Чуть слышный аромат далекой той весны!
Прислушались… еще – и вдруг воскрешены
Слова возлюбленной, и вы самозабвенно
Целуете цветок, чьи лепестки нетленно
В страничках сердца спят, как бы в страницах книг.
Пусть старость скорбь несет – вы счастливы на миг:
В тоску последних дней и в горечь увяданья
Далекой юности влилось благоуханье!..
Граф
Вы правы: только что со дна души моей
Всплыло забытое, – в теченье стольких дней!
Я расскажу его, но будьте откровенны
И вы со мной, мой друг! Условья неизменны:
Капризом – за каприз, и за рассказ – рассказ.
Начните первая.
Маркиза
Ну что ж, начну… сейчас…
Моя история – ребячество простое.
Но чувство, в юности душой пережитое,
Все крепнет, уходя во глубь минувших дней,
Подобное вину: чем старше, тем пьяней.
Историек таких вы, верно, тьму слыхали:
Романы детские у всех девиц бывали;
Их два иль три найдешь у женщины любой,
А у меня – один; таков уж жребий мой!
Должно быть, потому он сердце мне и ранил
И места в жизни всей чрезмерно много занял.
Мне восемнадцать лет исполнилось. Читать
Романы ветхие любила я, мечтать,
По парку старому бродя в густой аллее,
И на луну глядеть, что, призрака бледнее,
Светила между ив, и слушать ветерок,
Что о любви шептал, слетая на листок.
Я, как все девушки, ждала и призывала
«Его», кого судьба лишь для меня избрала!
И вот сбылись мечты: явился мой герой!
Он молод был и храбр, к тому ж красив собой…
И сердце девичье мучительно заныло:
Я полюбила вдруг; меня нашел он милой…
Назавтра уезжал мой рыцарь… Что еще?
Один лишь поцелуй, скользнувший горячо,
Да всё сказавший взор, им – лишь прошла минутка –
Забытый… Он шепнул: «Она мила, малютка».
То голос сердца был. Но пусть накажет бог
Того, кто детскою шутить любовью мог!
Ах! Женщина у вас – безлюба? Лишь желанья
Играют ею?.. Что ж! То ваших рук созданье!
Она могла б любить, – но рады обмануть
Вы первую ж любовь, что ей согрела грудь.
Бедняжка, я была глупа и легковерна, –
Конечно, кажется вам все смешным безмерно –
Раз вам любовь смешна… – я так его ждала!..
Он не вернулся, нет… Я к алтарю пошла
С маркизом. Но, клянусь, я предпочла того бы!
Вот все, что в сердце есть, – груз горечи, не злобы.
Откройте мне свое…
Граф (улыбаясь)
Вам исповедь нужна?
Маркиза
Как! Насмехаться вновь? Хоть с вами я дружна,
Не отпущу грехов, смотрите, будет плохо!
Граф
Итак – Бретань. Была та страшная эпоха,
Что Террором зовут. Дрались по всей земле.
Я средь вандейцев был, в отряде у Стоффле.
Тут начинается рассказ мой. За Луару
Переправлялся враг. Препятствуя удару,
Мой маленький отряд (лишь сотня партизан –
Друзья отважные, да несколько крестьян),
Со мною во главе, отдельными постами
Разбился по лугу, укрывшись за кустами:
Тыл защищали мы, насколько было сил.
Но, дав последний залп, отряд наш отступил,
Рассеялся, и вмиг – нет ни души. Нежданно –
Передо мной солдат из вражеского стана
(Он, верно, меж кустов пробрался к нам ползком!)
Вскочил и – выстрелил. В долгу пред шутником
Не оставаться же! Его я сбил без дрожи.
Две пули мне в плечо всадить успел он тоже!
Мои все далеко… И, на решенье скор,
Коню я изодрал бока ударом шпор
И поскакал в поля. Я мчался как безумный,
И ветер бил в лицо, неистовый и шумный…
Но наконец без сил, измучен, истомлен,
Весь окровавленный, я рухнул. Вижу – склон,
А выше – огонек: там хижина жилая,
Там голоса слышны. Стучусь я, заклиная:
«Во имя короля, откройте поскорей!» –
И, захрипев, без чувств свалился у дверей.
Я весь закоченел, потратя крови много…
Не знаю, долго ли лежал я у порога,
Но на постели и в тепле очнулся я.
Собралась вкруг меня крестьянская семья:
Ко мне склонились все в сочувственной печали
И – не очнусь ли я – с тревогой ожидали.
И вижу вдруг: среди бретонских мужиков,
Как птичка дикая средь вялых индюков,
Стояла девушка. Шестнадцать лет! Ребенок!
Но вся – изящество! Стан небывало тонок!
Прелестное лицо и нежный шелк волос,
Под чепчик спрятанных. За пару этих кос
И королева бы отдать богатства рада.
А ножки! – для графинь и зависть и досада!
Да, в добродетели мамаши до конца
Я не был убежден: на месте бы отца
За право авторства не спрашивал я много!
Но как она мила! А взор, глядевший строго
И целомудренно!.. Три ночи и три дня
Малютке привелось выхаживать меня.
И я за ней следил: вот только села – встанет,
Неслышно отойдет; молитвенник достанет
И молится, О ком? Не обо мне ль, больном?
Иль о другом? Скользнет по комнате потом
Такими легкими, бесшумными шагами
И взглянет на меня янтарными глазами.
Цвет глаз – как у орла – прозрачно-золотой,
И та же гордость в них с бесстрашной прямотой.
Впервые встретив вас, я вновь нашел нежданно,
Такой же самый взор, маркиза! Как ни странно,
Янтарный этот цвет (как будто луч насквозь
В глаза проник) у вас найти мне довелось…
Была она такой прелестной и невинной,
Что, сам не знаю как (три дня ведь – срок недлинный!),
Влюбляться начал я… Тут утром, как назло,
Орудий дальний гул и грохот донесло.
Хозяин мой вбежал весь бледный, потрясенный:
«Беда! там Синие! Видны уж батальоны!
Спасайтесь!» И хоть слаб еще я был тогда,
Но надобно спешить; вскочил я без труда:
Как конь, что весь дрожит, сигнал заслышав к бою,
Так я был весь взбодрен тревогой боевою.
Спешу, но у крыльца – стоит и ждет она,
Вся в черном, капли слез в глазах, бледна, грустна,
И держит мне коня. Готов лететь карьером,
Я все ж, с коня склонясь любезным кавалером,
Превесело ее поцеловал. Тогда
Она отпрянула, зардевшись от стыда,
И – молнии в зрачках, вся выпрямясь надменно:
«О сударь!» – молвила. Тут понял я мгновенно:
Она совсем не то, кем я ее считал!
Ее манеры! Вид! Как я впросак попал!
Дворянской девушке нанес я оскорбленье,
Из рода знатного! Малютку, без сомненья,
Скрывала старых слуг почтенная семья,
Пока ее отец сражался там, где я.
Признаться, в глупое попал я положенье!
Но – Дон-Кихот в душе (к тому ж воображенье
Полно романтикой наивных старых книг) –
Я соскочил с коня и перед нею вмиг
Колено преклонил: «Мадмуазель, простите
Безумный мой порыв! Поверьте и поймите,
Что этот поцелуй – не лгу я никогда! –
Не ветреником дан. Вы верите мне? Да?
И коль позволите, – он дан в знак обрученья.
Я вновь сюда вернусь, лишь кончатся сраженья,
Чтобы залог любви, что отдан вам, найти». –
«Пусть так, – она в ответ, – счастливого пути!
Прощайте, мой жених! – шлет поцелуй воздушный, –
Готова я вину простить вам простодушно,
Но, незнакомец мой, вернитесь поскорей!»
И тут я ускакал…
Маркиза (печально)
Вы не вернулись к ней?
Граф
Увы!.. Но почему – мне не найти ответа!
Я думал: любит ли меня малютка эта?
Ведь виделись мы миг! А я люблю? Я сам
Не знал. Не мог решить. Ну, я вернусь, но там –
Что я найду? – Ее в замужестве счастливом,
Любимую другим, в кругу детей шумливом…
Что ж, предложение поспешное глупца
Скользнуло без следа по ней, как бред юнца;
Воспоминания, возможно, и остались…
Да и найти ль ее мне там, где мы расстались?
Не обманулся ль я? Не сохранить ли мне
Воспоминание нетронутым вполне,
Чтобы жила она в моих мечтах такою,
Какой ее видал?.. Вернуться к ней? Не скрою, –
Боялся, что, взглянув, разочаруюсь я…
Но смутная печаль с тех пор томит меня,
Как наваждение, она мне сердце гложет:
Ведь счастье жизни всей я оттолкнул, быть может…
Маркиза (с рыданием в голосе)
А может быть, она любила вас сильней?
Но, впрочем, все равно: вы не вернулись к ней…
Граф
Мой друг, я совершил большое преступленье?
Маркиза
Я только что от вас слыхала рассужденье,
