Иван Буковчан - Антология современной словацкой драматургии
Разными способами трактуются проблемы человеческой разобщенности в современном мире, распада семей, взаимного непонимания близких людей, формализации отношений в пьесах «Третья эра» (2002) Додо Гомбара (р. 1973), «В мире реалити-снов» (2010) Яны Юранёвой (р. 1957) и «Семейный блюз» (2010) Иветы Горватовой (р. 1960). Основные действующие лица в драме Гомбара сгруппированы по парам, схожим до двойничества: это пожилые супруги, их сын с партнершей, его друг с молодой женой, двое старых богемных пенсионеров. Каждый не удовлетворен и самим собой, и своими близкими. Молодые — рутинной работой и запутанными отношениями, пожилые — отсутствием любви и надежды на будущее. Автор использует в пьесе как традиционные формы высказывания — диалоги и развернутые монологи, так и своего рода исповеди от третьего лица в сценах, когда у героев, по словам одного из них, открывается «нижний уровень подсознания».
Гендерный аспект темы отчуждения и поисков путей сближения мы видим в пьесе Яны Юранёвой[5]. Ее героини — Мать, Старшая и Младшая дочери, сестра матери Божка (только у нее есть собственное имя, да и то с оттенком метафоры) — все они живут в замкнутом мире, напоминающем телевизионное шоу или латиноамериканский сериал. Авторские ремарки при этом относятся не столько к психологическим деталям, сколько к сценографии: подробно описывается интерьер с многочисленными и многофункциональными дверями, в которые не только входят и из которых выходят действующие лица, но и заглядывают олицетворенные комплексы Матери, возникают параллельные пространства, в которых Мать с пультом в руках просматривает сцены неспокойной семейной жизни дочерей. Мужчины играют при этом второстепенную, вспомогательную роль, поэтому все три мужских персонажа по воле автора представляет один актер, а роль виртуального покойного отца семейства выполняет вешалка с мужской одеждой. Хеппи-энда не предполагается, хотя в финальной сцене все четыре женщины выходят из своих мирков и воссоединяются в общем речитативе о смысле жизни.
И. Горватова ведет свой «Семейный блюз» голосами четырех персонажей, у которых также условные имена — Мать, Отец, Сын и Дочь. Постаревшие родители уже не находят общего языка ни друг с другом, ни с взрослыми детьми. Члены семьи постоянно ссорятся, общаясь более или менее мирно только на расстоянии — через «Skype» или по мобильному телефону, ставшему (особенно для Дочери) не только каналом связи с миром, но и своего рода идолом. Поэтому общее примирение и блюз семейной любви в финале воспринимается скорее как несбыточная мечта, подобие катарсиса.
В книге представлена и монодрама — это сатирическая пьеса Карола Горака (р. 1943) с красноречивым названием «Бабло, гулянка и вечный свет» (2005), в которой все роли предназначены для одного актера. Перевоплощаясь или «мимикрируя», он произносит монологи пяти закадычных приятелей. Это однозначно отрицательные типажи, чей род занятий и характер выражены в их кличках — Гробовщик, Грабитель, Игрок, Нищий, Киношник. Главными ценностями их далекой от духовности жизни давно стали деньги («бабло») и развлечения. Даже «вечный свет», как выясняется в последнем монологе Гробовщика, произнесенном им перед случайной гибелью во время попойки с друзьями, — это не спасительный божественный свет, а фонарь — новинка в сфере похоронных принадлежностей, привезенная из Америки. Действие в пьесе сведено к минимуму, зато монологи содержат развернутые рассказы о случаях из жизни героев; при этом автор использует в их речевых характеристиках язык, изобилующий просторечными и сленговыми выражениями.
Иными средствами драматургии пользуется Душан Вицен (р. 1966) в соавторстве с артистами своего театра «SkRAT»[6], затрагивая в своей пьесе «Хищники и слизняки» (2011) схожую проблему бездуховности, формализованности и регламентированности отношений между людьми. Здесь нет последовательного действия с завязкой, кульминацией и развязкой; сюжет построен на чередовании отдельных картин из жизни «офисного планктона» некоего абстрактного предприятия. Точные и развернутые авторские ремарки определяют не только сценическое, но и музыкальное, шумовое, световое оформление каждой из восемнадцати картин; его повторяющиеся элементы создают впечатление монотонной и бессмысленной деятельности, что подтверждают и диалоги персонажей. Действующие лица названы условно (на самом деле это имена актеров), они меняются ролями, представляя модели коммуникации двух типов характеров — активно-агрессивных и слабых, лабильных, произвольно их перемешивая. Автор применяет в ряде сцен прием шока («убийство», «кровь» на сцене, копирайтеры с «актуальным» фирменным слоганом «Arbeit Macht Frei» (нем.)[7] и т. д.), использует аллюзии — например, в последней картине с названием «Чехов» происходит ритуальная рубка «вишневого сада».
Эти и другие экспериментальные художественные приемы, в том числе касающиеся сценического языка, и сам по себе отстраненный, иной раз безжалостно-жесткий взгляд на современную действительность — все это отличает пьесы молодых словацких авторов, творчество которых развивается в русле «новой драмы»[8] — течения конца 1990-х — начала 2000-х гг., яркие образцы которого мы можем видеть и в русской, и в мировой драматургии.
Пьеса Михаила Дитте (р. 1981) «Собачья жизнь» (2011) отражает реалии современной Словакии после распада Чехословацкой Республики, связанные с проблемами безработицы, нищеты, убогих условий существования определенной части ее населения. Однако мы имеем дело не с сухой фактографией «физиологического очерка», а с образом конкретных судеб, в которой социология уступает место художественному обобщению. Автор в нескольких сценах прослеживает стадии деградации бедной провинциальной семьи, отражая этот процесс в изменении способа общения родителей и детей, в переходе от простой бытовой лексики к вульгарной и даже обсценной, а на уровне сценографии — в нагнетании через авторские ремарки мотива бытовой (и нравственной) грязи, постепенно засасывающей людей. Картина общего разложения и отупения заканчивается фантасмагорическим образом — санацией трущоб и принудительной эвакуацией его обитателей, которую осуществляет таинственный спаситель бедняков в белоснежном костюме, с замашками ответственного чиновника и с тем же лозунгом «Arbeit Macht Frei».
В поэтике «новой драмы» написаны и пьесы самых молодых из представленных драматургов — «О вони терпимости и о лоне» Лукаша Брутовского (р. 1988) и «Сортирологи» Микаэлы Закутянской (p. 1987)[9]. Пьеса Брутовского, по авторскому определению — «коллаж», несет на себе явные признаки буффонады с элементами абсурда. Женские персонажи действуют на сцене в параллельных пространствах, сходясь лишь в финале и иллюстрируя три значения любви, три связанные с ней проблемы. Эффектен контраст лирики и гипернатурализма: в эмоциональных репликах нагнетается тема смрада, после тура вальса из дамских туфелек льется кровь, одна из героинь в отчаянии таскает по сцене гигантский вибратор.
Пьеса М. Закутянской «Сортирологи» напоминает по своей стилистике документальный театр с его техникой вербатима (Verbatim) — дословного воспроизведения рассказов обычных людей на определенную тему. В данном случае это «неудобная» и «неэстетичная» тема женской физиологии, которую решаются обсудить четыре женщины разного возраста и занятий. Сидя в туалетных кабинках, они по очереди произносят монологи, в которых повествуют о драматических случаях, произошедших с ними в этой сфере. Своеобразная групповая психотерапия завершается для ее участниц освобождением от душевных травм и комплексов.
Многие из современных драматургов, с произведениями которых знакомит данная книга, являются не только авторами, но и театральными режиссерами, а некоторые — и артистами театров, где ставятся их пьесы. Поэтому при восприятии текстов нужно учитывать их особый интерактивный характер, а в целом — специфику драматургии как рода литературы, предполагающего сценическую реализацию и интерпретацию. Хочется надеяться, что представленные произведения привлекут внимание российского читателя, а возможно — и будущего зрителя своими художественными достоинствами, близостью и узнаваемостью ситуаций и характеров, обусловленной, помимо их общечеловеческого содержания, еще и славянской родственностью и схожим по своему драматизму историческим опытом.
Людмила ШироковаИван Буковчан
Страусиная вечеринка
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
МАРЕК.
ШЕРИФ.
МОНИКА.
ДОКТОР.
ЛУПИНО.
БЛАНКА.
ФИЛИПП.
СВЕТАК.
СИРИУС.
ДЕВУШКА.
________________ Перевод А. Машковой Ivan Bukovčan. Pštrosí večierok (tragikomédia) © Наследники Ivan Bukovčan / LITA, 2014Действие 1
