Проспер Мериме - Жакерия
Разбойники нагружают себя разным скарбом и трогаются в путь. Вильфрид, Оборотень и его помощник отстают.
Вильфрид. Одно слово, Оборотень.
Оборотень. Чего тебе?
Вильфрид. Я сказал не все новости. Ждал, чтоб они ушли.
Оборотень. Говори.
Помощник. Какая-нибудь беда?
Вильфрид. Жирар-тележник попался. Латники д'Апремона напали на его след.
Помощник. Наш лазутчик? Скверно! Где же он укрылся?
Вильфрид. В аббатстве Сен-Лёфруа.
Оборотень. Дурень! Ему бы убежать в лес.
Помощник. Либо монахи его выдадут, либо Жильбер нарушит право убежища[12]. Жирара можно считать погибшим. Его повесят. Что ты на это скажешь, Оборотень?
Оборотень. Что ж, смерть как смерть!
Помощник. Придется кое-что отложить из первой же добычи, какая нам достанется, и заказать обедню за упокой его души.
Оборотень (помолчав минуту). Я сам отслужу по нем кровавую обедню! Сам буду править ее и вот чем стану священнодействовать. (Показывает палицу.) А теперь — в пещеру! У меня в глотке горит, как, бывало, в моем горне. Пойдем, выпьем по чарке. (Уходит с песней.)
Вильфрид (обращаясь к помощнику). Недобрая весть!
Помощник. Ничего не поделаешь! Сегодня один, завтра другой. Идем ужинать.
Уходят.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Готическая зала в аббатстве Сен-Лёфруа; она освещена множеством факелов и великолепно убрана.
Капитул[13] монахов, собравшийся для избрания настоятеля. На авансцене — брат Игнатий, брат Годеран, брат Сульпиций.
Брат Игнатий (с письмом в руке). Он выражается ясно. «Выберите в настоятели моего кузена», — говорит он нам. Письмо очень настойчивое, запечатано оно его гербовой печатью, а вот его крест вместо подписи[14]. Что делать?
Брат Годеран. То же, что делает тростник при ветре. Мы лишь слабый тростник, а Жильбер д'Апремон неистовее аквилона.
Брат Игнатий. Знаю, Годеран, вы противник крайних мер. Но все же и вам следует помнить, что мы у смертного одра покойного аббата Бонифация поклялись избрать брата Жана, его любимца. И разве мы затем не подтвердили эту клятву самому брату Жану?
Брат Сульпиций. Вот уж ни к чему эта щепетильность! Я, давая клятву покойному настоятелю, потихоньку тут же от нее отчурался[15]. Притом брат Жан — простой мужик, а нам не мужика надо в настоятели.
Брат Игнатий. Полегче! Он очень полезен нашей общине.
Брат Годеран. А Жильбер д'Апремон еще полезнее. Он наш сторожевой пес, наше копье. Положитесь на меня: будем благоразумны и выберем в настоятели, как он того желает, Оноре, его кузена.
Брат Сульпиций. И разве мы не обойдемся без брата Жана? Так ли уж он полезен аббатству?
Брат Игнатий. Чрезвычайно. Для нас его познания — сущий клад.
Брат Сульпиций. Так-то оно так, но он хочет сам всем заправлять, хочет заставить всех плясать под его дудку. Покойный настоятель Бонифаций — да пошлет господь мир его душе! — ни в чем не выходил из его воли. Каждому свой черед. Наконец, повторяю, нам пришлось бы повиноваться человеку низкого происхождения!
Брат Годеран. А где он сейчас?
Брат Сульпиций. В лаборатории, за своими ретортами. (Насмешливо.) Скромность не позволяет ему присутствовать на собрании капитула, где, как он думает, избирают его.
Брат Игнатий. А брат Оноре?
Брат Годеран. Где же ему быть? Молится в своей келье! День-деньской он только этим и занят.
Брат Игнатий. Право, боюсь, что когда он станет нашим аббатом, то введет более строгий устав. При брате Жане нам по крайней мере жилось бы свободнее.
Брат Сульпиций. Как знать! Не будет ли он хуже?
Брат Годеран. Видите ли, брат Игнатий, если избрать Оноре, то открывается вот какая возможность: он будет занят только спасением своей души, а вы, Сульпиций и я будем водить его за нос.
Брат Сульпиций. А при брате Жане это было бы немыслимо.
Брат Годеран. Да вот и он. Я так и знал, что у него лопнет терпение.
Входит брат Жан.
Брат Жан. Ну, досточтимые отцы, вы что-то засиделись. Или вы еще ничего не решили?
Брат Игнатий (брату Жану). Вот это письмо мессира д'Апремона нас задержало. (Подает ему письмо.)
Брат Жан (прочтя письмо). Как! Вы не знаете, что ему ответить?
Брат Годеран. Это не так-то просто.
Брат Жан. Что? Не просто? Чего он суется не в свои дела? Разве мы его вассалы, чтобы повиноваться ему? И что общего между славным аббатством Сен-Лёфруа и каким-то Жильбером д'Апремоном?
Брат Сульпиций. Если мы наживем себе врага в лице Жильбера д'Апремона, кто тогда защитит нас от англичан, наваррцев[16], мародерских шаек и всякого сброда, шатающегося по стране?
Брат Годеран. Не говоря уж о нашем соседе Оборотне.
Брат Жан. Но, клянусь святым Лёфруа, на что нам его покровительство? Разве наши стены не высоки? Разве нет у нас восьмидесяти человек, способных выдержать перестрелку с сильнейшим из отрядов этой вольницы?[17]
Брат Сульпиций. Вам легко так говорить, брат Жан: вы были солдатом. Но мы-то, остальные, мы умеем только молиться, а перестрелка нам не по душе. Можно быть хорошим монахом и не уметь натянуть тетивы.
Брат Жан. Что ж! Если вы боитесь стрел, у вас есть Жак-Простак[18], он будет драться за вас; обращайтесь получше с вашими крепостными, и вы найдете в них преданных солдат. Но довольно об этом. Я догадываюсь, почему вы хотите изменить слову: Оноре, которого вы собираетесь избрать вместо меня, — сын дворянина.
Брат Игнатий. По правде говоря, брат Жан, не в этом дело.
Брат Годеран. Не все ли мы на земле братья, особенно здесь, в аббатстве Сен-Лёфруа?
Брат Жан. Полноте, со мной ни к чему эти уловки, я вас отлично знаю. Вы, Годеран, — сын мелкопоместного дворянчика из Артуа. А вы, Игнатий, и вы, Сульпиций, — внебрачные дети каких-то там баронов да еще хвастаетесь этим. Вы не хотите подчиняться сыну мужика вроде меня. Да, я сын мужика, но зато могу не краснея говорить о своей матери. (Расхаживает большими шагами, с гневными жестами.)
Брат Годеран (Игнатию, тихо). Видите, какой у него запальчивый нрав! Чуть что — сейчас браниться. (Сульпицию.) Собирайте голоса, пора кончать.
Брат Жан. Оноре! Брат Оноре — настоятель монастыря Сен-Лёфруа! И вы думаете, он сумеет хотя бы отслужить мессу?
Брат Игнатий. О, если бы в аббаты выбирали за ученость, то, конечно, выбрали бы вас!
Брат Годеран. Надо жить в добром согласии со своими соседями. Прежде всего мир.
Брат Жан. Оноре! Да ведь это курам на смех! Скажите на милость: разве он добудет вам денег, пуская пыль в глаза и мужикам и дворянам? По совести, кто из вас умеет творить чудеса? Кто другой сумел бы сделать такую раку святому Лёфруа, что ежегодно в день его праздника на ней выступали капли пота? А терновый венец, — кто сможет сделать так, чтобы он расцветал каждую Пасху? Разве он не приносит вам пятьсот флоринов в год? Мне одному открыты тайны чудес. А без чудес в наше время и веры не станет и в кружке святого Лёфруа не будет приношений. В десяти милях отсюда, у монахинь святой Радегунды, есть терновый венец. А что толку? Они ничего не смыслят в алхимии, вот он и не приносит им ни гроша.
Брат Игнатий. Мы надеемся, что вы и впредь не откажете нам в добрых услугах ради пользы веры и нашей общины.
Брат Жан. Считали вы, да не спросясь хозяина! Что я вам раб, что ли, и должен работать на господ?
Брат Сульпиций (собрав голоса). Все голоса за брата Оноре; недостает еще только ваших трех.
Брат Игнатий (брату Жану). Видите, я ничего не могу поделать. Подаю голос за брата Оноре.
Брат Годеран. И я также.
Брат Сульпиций. Высокочтимые отцы! По внушению духа святого мы единогласно избрали брата Оноре д'Апремона настоятелем нашей обители. Да хранит его богоматерь и святой Лёфруа!
Все (кроме брата Жана). Аминь!
Брат Жан (с горькой усмешкой). Единогласно! А я не подавал голоса. (Сульпицию.) Отчего вы не обратились ко мне?
Брат Сульпиций. Ах, виноват, забыл...
Брат Жан. Я подаю голос за досточтимого брата Сульпиция.
Брат Сульпиций. Весьма благодарен, но он мне ни к чему, и брат Оноре от этого не перестанет быть нашим настоятелем. Поднесем же ему, как полагается по обряду, знаки его власти. Да вот он и сам.
Входит брат Оноре.
