Владимир Войнович - Трибунал
Лариса. Леня, зачем ты так? Ты даже не знаешь этих людей, а такие слова говоришь.
Подоплеков. А что я говорю? Я ничего такого не говорю. Я говорю только, что если можно петь под фанеру, торговать своим телом, писать в книгах всякие слова, показывать по телевизору секс — значит, можно воровать, насильничать, грабить и убивать.
Председатель. Вы считаете, можно?
Подоплеков. Что можно?
Председатель. Вы сказали, можно воровать, насильничать, грабить и убивать.
Подоплеков. Вы, господин артист, как-то выворачиваете и как бы даже вырываете мои слова из контекста.
Прокурор. О, какой эрудит! Знает даже слово «контекст».
Подоплеков. Ну конечно, знаю. Я все-таки, слава богу, человек интеллигентный, образованный и любознательный.
Председатель. И верующий.
Подоплеков. Я?
Председатель. Вы сказали «слава богу». Неверующий так не сказал бы.
Подоплеков. Ну да. Сейчас мы все как бы верующие. А как же. Раньше были атеисты, кресты с колоколен сбивали, иконы топором рубили, в церкви свиней загоняли, а теперь все такие набожные, православные просто жуть. Кресты носим, со свечками под образами стоим. А я вообще-то, честно сказать, не очень. Но когда о том о сем думаю, как оно все так получилось, то в голову невольно что-то закрадывается. Трудно, знаете, как-то представить, чтобы все это, ну, я имею в виду, люди, коровы, собаки, ну и всякие другие звери, лягушки и насекомые — сами по себе, так вот, ну как бы из пыли, возникли. Я думаю, там, может быть, какой-то такой вроде как высший разум как бы все-таки есть.
Председатель. Думаете, все-таки что-то такое имеется?
Подоплеков. Да, иногда думаю, что что-то все-таки такое есть.
Прокурор. А иногда думаете, что ничего нет?
Подоплеков. Ну да, иной раз такое тоже приходит в голову. Вот не далее как вчера пошел в супермаркет, пятисотенную бумажку взял, ну набрал в тележку триста грамм колбасы, двести сыра, пачку масла, гречку расфасованную, полез в карман расплачиваться, а моей пятисотки нет. Проверил правый карман, левый, в брюках, в пиджаке — нигде нет, Ну, думаю, значит, сперли, или потерял. И так обидно мне стало. Ну, думаю, бога нет. А тут какая-то тетенька говорит: мужчина, это не вы потеряли денежку? И подает мне мою пятисотенную. Нет, думаю, все-таки есть он. Но вы извините, я вас, вероятно, задерживаю. А вы кого, собственно, судить собираетесь?
Председатель. Что? Кого судить? Нам все равно, кого. Ну, допустим, вас.
Секретарь. Да, допустим, вас.
Подоплеков. Меня? (Смеется). А почему меня?
Председатель. А почему не вас?
Секретарь. Вот именно. А почему?
Подоплеков. Потому что меня вроде не за что. Я такой это, так сказать, самый простой человек. Инженер. Хожу на работу, смотрю по телевизору КВН, «Минуту славы», «Ледниковый период», а ничего такого как бы не совершал. (Садится на место).
Председатель. Всякий человек, который живет, что-нибудь совершает.
Секретарь. А который не живет, тот ничего не совершает.
Председатель. Ну, что же вы сели? Поднимайтесь сюда.
Секретарь. И не стесняйтесь.
Подоплеков (встает, смущается). Я? Да ну что вы! (Смеется). Я перед публикой выступать не умею. Все-таки, как бы сказать, не артист.
Председатель. Ну почему же не артист? Знаете, Шекспир сказал: «Весь мир — театр, и люди в нем актеры». Поднимайтесь, и посмотрим, актер бы или не актер.
Подоплеков (смущаясь еще больше). Да что вы! Да какой уж из меня актер! Если вам нужен из зрителей какой-нибудь такой ассистент, вы уж, как бы сказать, пригласите кого-то другого. Потому что я перед публикой просто теряюсь. Ну, вы начинайте, начинайте. (Садится).
Председатель (смеется). Чудак-человек! Да как же мы можем без вас начинать? Мы же трибунал. Нам нужен подсудимый.
Секретарь. А трибунал без подсудимого — это все равно что свадьба без жениха. (Смеется).
Председатель. Поднимайтесь, поднимайтесь!
Подоплеков (вскакивает). Ну, мне это, в конце концов, надоело. Я думал, вы шутите. А вы из меня хотите какого-то, понимаете, клоуна сделать. А я вам вовсе не клоун. Вы выступаете, вот и выступайте, а я буду смотреть. А если что, и вообще уйду и потребую у администратора: пусть мне даже деньги за билет вернут. (Ларисе). Пойдем, Лара! Я даже и вовсе этот спектакль смотреть не хочу, довольно, я бы сказал, дурацкий.
Прокурор. Вы слышали? Он сказал, спектакль — дурацкий.
Председатель. (Прокурору). Что? Что?
Прокурор (волнуясь, встает). Ваша честь, я вот смотрю на то, что происходит, и думаю: ну как же вы позволяете этому человеку так нагло себя вести?
Председатель. Ну а как же. Если даже человек совершил преступление, мы должны вникнуть во все подробности, понять, что его толкнуло на этот поступок, учесть смягчающие вину обстоятельства. Мы же, в целом, гуманные люди.
Прокурор. Ваша честь, гуманизм, как всем известно, является важнейшей чертой нашего общества, но при этом никто не должен воспринимать наш гуманизм как слабость. Вы просите его по-хорошему, а он издевается, нам мешает, публику задерживает. А публика ждет.
Подоплеков. Вот именно, что публика ждет. Публика ждет от вас нормальных, увлекательных спектаклей с глубоким содержанием, а вы какой-то чушью занимаетесь. Театр, понимаете ли, абсурда. Глупость такую придумали — зрителей на сцену таскать. Да я такую мерзость и смотреть не желаю.
Лариса. Я же тебе говорила, не надо ходить на всякую современную чепуху. Лучше бы Чехова посмотрели или Островского.
Подоплеков. Ну откуда же я знал, что чепуха? Я думал, раз такое название, «Трибунал», значит детектив какой-нибудь про бандитов, ментов или чекистов. Пойдем отсюда, ну их!
Председатель. Я вам последний раз говорю: поднимитесь сюда, или я прикажу вас доставить силой.
Подоплеков (пробираясь к выходу). Как же, прикажешь. Приказатель нашелся.
Председатель (полицейским). Доставьте его сюда!
Трель полицейских свистков. Полицейские Горелкин и Юрченко в бронежилетах, в касках с прозрачными забралами спрыгивают со сцены, перегораживают Подоплекову дорогу. Завязывается борьба.
Подоплеков (сопротивляясь). Только без рук! Я буду жаловаться! Помогите! Люди, куда же вы смотрите? Что же вы молчите? Разве вы не видите, что здесь происходит? О господи, народ безмолвствует. Лара, хоть ты меня слышишь?
Лара. Слышу, Леня!
Сопротивляясь, Подоплеков слегка ударяет ладонью по забралу Горелкина.
Прокурор. Ваша честь, прошу заметить, он ударил полицейского. Кажется, он его убил!
Председатель. Убил или кажется?
Прокурор. Кажется, убил.
Председатель. Чтобы не казалось, надо сделать вскрытие и убедиться.
Прокурор. Совершенно, ваша честь, с вами согласен.
Защитник. Я протестую. Мой подзащитный никого не убил. Полицейский жив, он еще сопротивляется.
Председатель (глубокомысленно). Если сопротивляется, значит, очевидно, все еще жив.
Прокурор. Но если сделать вскрытие, он жив не будет.
Председатель. Тоже верно. В таком случае пусть посопротивляется, а потом уже сделаем вскрытие.
Прокурор. Но пока он вот. Всегда готовый к подвигу простой русский человек, сержант Горелкин.
Сцена вторая
Горелкин и Юрченко доставляют Подоплекова с завернутыми за спину руками на сцену и тут же начинают обыскивать. Стаскивают пиджак, выворачивают карманы, раздирают подкладку. Выворачивают карманы брюк, вытаскивают ремень, спарывают пуговицы. Снимают ботинки, вытаскивают из них шнурки.
Горелкин (составляя протокол, перечисляет изъятые при обыске предметы). Паспорт общегражданский, выданный на имя Подоплекова Леонида Леонидовича, — один. Паспорт заграничный с визой турецкой, с визой болгарской — один. Театральные билеты — два. Водительские права одни. Сигареты «Мальборо», зажигалка, расческа, нож перочинный — один.
Прокурор. Зачем так длинно писать: «нож перочинный»? Напишите просто: «нож».
Горелкин. Просто нож один.
Председатель. А что это у вас, Горелкин, под глазом?
