Григорий Горин - Шут Балакирев, или Придворная комедия
Тихо ты, глупенькая... Яблоко же уроню...
Анисья Кирилловна
(Бурыкиной)
Зачем привела Дуняшу? Кто велел?
Бурыкина
Как – зачем? На такое дело идти – и с женой не попрощаться?! Креста на тебе нет, Анисья Кирилловна!
Дуняша
(падает на колени перед Екатериной)
Государыня-матушка! Не дозволяй ему под пулю вставать! Это он с жизнью покончить хочет! Из-за меня и сыночка нашего. Фрейлины, стервы, нашептали ему: мол, не его это ребеночек... А я говорю – его! Мне лучше знать! Твой мальчишка, Ваня! Твой!
Балакирев
Конечно, мой, Дуня... Ну что ты?
Дуня
Ты ж ко мне из тюрьмы прибегал. Во сне... Сам же рассказывал.
(Плачет.)
Балакирев
Конечно, прибегал. Потому что – люблю. Встань. Не срамись... Люди же кругом... Отведи ее, маменька...
Анисья Кирилловна оттаскивает плачущую Дуняшу.
Стреляй скорей, царевич! Не томи! Яблоко перезреет – само упадет!
Голштинский
Ахтунг!
(Поднял платок.)
Фойер!!
Грохнул выстрел. Яблоко, развалившись на куски, слетело с головы Балакирева. Возгласы ликования. Только Дуня, вскрикнув, упала в обморок. Бурыкина бросилась к ней, обмахивает веером.
Шапский
Ура! Попал!! Ядрена вошь! Попал!
Лакоста
Браво, царевич!
Голштинский
Вундербар! Виват Вильгельм Телль!
Балакирев
(пошел к царевичу)
Ай да Петруша! Ай да стрелок! Позволь обнять!..
(Обнимает царевича.)
Теперь мы с тобой судьбой, царевич, повязаны. Значит, дружить должны, как яблоко с яблоней... Но сперва поклонимся царице! Уж она, сердечная, так за нас перживала! Так перживала...
Екатерина
Еще бы! До сих пор руки дрожат, черти вы эдакие!!
(Целует Петрушу, Балакирева, потом и Голштинского.)
Думаю, это дело обмыть надо – или как?
Голштинский
Натюрлих! Алле геен тринкен!
Екатерина
(смеясь)
«Тринкен»! От тебя, принц, другого слова и не услышишь... Спаиваете вы, немцы, нас, русских... Ох, спаиваете!!
Екатерина, Голштинский и Петруша уходят, весело переговариваясь. Балакирев бросается к Дуне.
Балакирев
Дуня! Голубушка!.. Да что с ней?!
Бурыкина
Упала в бесчувствии... Да я сама чуть не померла со страху... А ну как пристрелил бы царевич?
Балакирев
Кто пристрелил? Кого?
(Анисье Кирилловне.)
Маменька, вы их не предупредили, что ль?
Анисья Кирилловна
Бурыкиных предупреждать – только дело портить. Они ж у нас честные! Врать не могут, а правдой своей дурацкой – угробят...
(Обмахивает Дуняшу веером.)
Ну очухивайся, Дуня! Некогда тут разлеживаться!
Дуня
(открывая глаза)
Живой Ваня? Живой?
Анисья Кирилловна
А то какой? Ты что, дурочка, и правда решила, что я сына на смерть пошлю?! Я ж тебя учила – судьбу свою пытай, да умом притом шевели... Ружья гренадеры во дворце холостыми заряжают – всем известно. А яблочко – оно на ниточке... Лакосте только дернуть – так и любой не промахнется...
Балакирев
Ты, Лакоста, кстати, плохо в этот раз дергал... Принц еще только поцелился, а ты уже – дерг-дерг...
Лакоста
Я дергал правильно. Это Ушастик яблоко склеил плохо... Я еще даже и не дернул, а гляжу – оно уже рассыпается...
Ушастик
Чего?
(Приложил руку к уху.)
Лакоста
(кричит)
Яблоко клей правильно! И не на ровные половинки режь, дурак!
Ушастик
Я склеил правильно... Это Иван головой тряс...
Шапский
Точно! Тряс! Я тебя, Иван, как ентому «Вильгельм-Телю» учил? Яблочко сгрызть только на треть...
(Берет яблоко, сгрызает.)
Облизни и клади на самое темя...
(Ставит Балакиреву огрызок на голову.)
Вот! А потом зорко следи за стрелком. Когда чувствуешь – мол, пора, палец отпускает, – тут Лакосте делаешь знак глазами...
(Балакирев выразительно вращает глазами.)
Во так! Да!
(Балакирев снова завращал глазами.)
Шапский оборачивается и видит в глубине сцены принца Голштинского и Петрушу с пистолетом в руках. Они уже изрядно выпили.
Голштинский
(радостно)
Нох ейн мал? Гут!
(Вынул платок.)
Ахтунг!
Балакирев
Погоди, принц... Какой «ахтунг»? Это ж мы ж так... просто обсуждаем... Стой! Не маши рукой, дурак!.. Не маши!
Голштинский
Фойер!
Махнул платком. Раздался выстрел. Балакирев схватился за грудь, стал медленно оседать. Яблоко упало с его головы и покатилось по сцене...
Картина седьмая
Картина эта возникла как бы в затуманенном сознании Балакирева.
...Увидел он поле на берегу реки. На краю поля сидел бородатый музыкант и печально играл на каком-то диковинном инструменте, напоминающем древний фагот. По полю кругами бродили странные люди, изредка поглядывая на толстую веревку, спускающуюся прямо с неба. Иногда кто-то из них подпрыгивал, пытаясь ухватиться за конец веревки. Но веревка была высоко, и человек падал в траву, а бродившие, равнодушно переступив через упавшего, продолжали свое тупое круговое движение. Среди этих людей Балакирев с изумлением увидел Монса, державшего свою отрубленную голову под мышкой. Рядом были шуты Карлик и Педрилло...
Балакирев
Виллим Иванович, вы, что ль? Здравствуйте.
Монс не ответил.
Здравствуйте, говорю...
(Шутам.)
Карла! Педрилло! Здорово, братцы!
Монс
(недовольно)
Что он такое говорит?
Монс, Карлик и Педрилло остановились, молча уставились на Балакирева.
Карлик
Здоровканье на другом свете осталось, Иван! Здесь говорят: упокой Бог душу!
Балакирев
Где «здесь»?
Карлик
Мы же мертвые, Иван!..
Педрилло
(с улыбкой)
Ми а ля морте...
Балакирев
(испуганно)
А я?
Монс
(с улыбкой)
И ты, Иван.
Балакирев
Не может того быть!..
Монс
Все так думают... Как это: «я» – и вдруг умру... А потом – р-раз! – голова в руках.
(Протянул голову Балакиреву, тот испуганно отпрянул.)
Балакирев
Ладно шутить-то. У меня-то все на месте, слава богу!
Карлик
Так не бывает.
(Подошел к Балакиреву.)
Вон же дырка у тебя в груди...
(Пригляделся.)
а там пуля сидит... под самым сердцем. Мертвый ты, Ваня, мертвый! Даже и не сумлевайся!.. Тебе на панихиде не сказали, что ль?
Балакирев
(кричит)
Какая панихида?! Не было панихиды!
Все испуганно задрожали.
Монс
Не ори! Петр Алексеевич услышит – разгневается!
И правда: от реки быстро шел Петр – босой, но в шляпе и с удочкой за плечами.
Петр
Кто орал, нелюди?! Я ж просил: на рыбалке – тишина!
Монс
Новенький прибыл, Петр Алексеевич... Порядку еще не знает.
Петр
Иван?
(Подошел к Балакиреву.)
Вот сурприз! Даже не знаю, как и сказать: скажу «рад, что помер» – нехорошо, «не рад» – неправда! Молча обнимемся, Ваня! Ко всему подойдет!
(Обнял Балакирева.)
И как же ты к нам вдруг перекинулся, Ваня?
Карлик
Пуля в ем... Под самым сердцем сидит!..
Петр
Кто убийца?
Балакирев
По глупости все получилось... По пьянке...
Петр
Стало быть, сам в себя пальнул? Грех!
Балакирев
Стрелял не я.
Петр
Какая разница, кто стрелял? Под глупую пулю подставился – стало быть, самоубийца... Здесь, Ваня, мы все самоубийцы... Своими руками жизнь, дарованную Богом, загубили...
(Повернулся к Монсу.)
Вот он меня в гнев ввел, а я его казнил. А теперь оба здесь мучаемся – зачем это учинили?
(Монсу.)
Прости меня, брат Виля!
Монс
Ты меня прости, Алексеич!
Петр
Нет, говорю: ты прости!
Монс
Сперва – ты...
Петр
(строго)
Не зли меня, дурак!
(Схватился за голову.)
