Марсель Ашар - Дура
Жозефа. Нет.
Севинье. Он меня больше не интересует. Я не могу основывать свое обвинение на не поддающихся проверке словах человека, которого уже нет в живых.
Мари Доминик. Мне не очень нравится формулировка «не поддающихся проверке».
Севинье. Вашему мужу она тоже не нравилась.
Мари Доминик. Скажите уж сразу, что эти слова он придумал.
Севинье. Я скажу, что один из вас спокойно мог их придумать.
Мари Доминик. Ах, так и меня тоже это касается?
Севинье. Каждый из вас постарался, чтобы дело касалось другого.
Мари Доминик. Мужское самолюбие не имеет границ. Он думал, что ему изменяют, и отомстил, как сумел.
Севинье. А разве он не имел оснований думать, что ему изменяют?
Мари Доминик. В любых других обстоятельствах ваш вопрос…
Севинье (прерывая). А в этих, что вы ответите?
Мари Доминик. Что он глубоко заблуждался.
Севинье. А как в отношении того поцелуя, который видела мадемуазель?
Мари Доминик. Ей было плохо видно.
Жозефа (тихо). На вас был серый вечерний костюм. И этого мужчину вы целовали так страстно…
Мари Доминик. Кто здесь следователь, вы или она?
Севинье. Простите, дорогая мадам, но сейчас я устраиваю вам очную ставку. Мадемуазель говорит то, что знает. Или что ей кажется, что она знает.
Жозефа. А я знаю немало. И гораздо больше, чем она думает.
Мари Доминик. В самом деле?
Жозефа. Я и не подозревала. Но получается так, что я знаю все.
Мари Доминик (иронично). Она знает все!
Жозефа. Задавайте мне вопросы, господин следователь!
Мари Доминик. Какие?
Жозефа. Вот видите, мадам это тоже интересно. Спросите меня, например, какие у нее были причины желать смерти своего мужа.
Мари Доминик. Я это у вас тоже спрашиваю.
Жозефа. У нее был тот, которого она целовала.
Севинье (мягко). Мсье д'Азерг.
Мари Доминик вздрагивает.
Жозефа. Ну, конечно, что я за дура! Мсье Анри д'Азерг. Мне и в голову не приходило! А ведь бросалось в глаза!
Мари Доминик. Глупейшее обвинение!
Жозефа (к Севинье). Но кто вам это сказал?
Севинье (доставая бумагу). Мсье Стюрмер. Он поведал мне о великой любви мсье д'Азерга к мадам. И о любви мадам к мсье д'Азергу.
Мари Доминик. И даже если так! Разве это достаточная причина? Что, всегда убивают мужа, когда заводят любовника?
Севинье (соглашаясь). Нет.
Жозефа. Но здесь причина есть. Мсье д'Азерг очень беден. И деньги мадам ему нужны позарез.
Мари Доминик. Это уже что-то новое.
Жозефа (к Севинье). Вы знаете, что такое покер?
Севинье. Смутно.
Жозефа (к Севинье). Но, надеюсь, достаточно для того, чтобы знать, что четыре короля сильнее трех тузов?
Севинье. Уж конечно!
Полицейский. Четыре короля! Я думаю!
Все осуждающие смотрят на него.
Жозефа. Так вот! Однажды вечером дома… то есть, на улице Фэзандери, играли в покер. Ставка была сто тысяч франков. И мсье д'Азерг объявляет три туза. Мадам говорит: «Что поделаешь!» и бросает закрытые карты. А у нее были четыре короля. Дала ему заработать – какая разница, каким образом.
Севинье. Откуда вы знаете?
Жозефа. А я стояла за ее спиной – я разносила виски.
Мари Доминик. Придумать можно что угодно!
Жозефа. Как и вы: «Жозефа, зачем ты это сделала?» Нет. Нет, мадам. У меня был свидетель, мсье Стюрмер. Он все видел. И он сказал об этом Бореверу. Он сказал: «Твоя жена не умеет играть в покер. Она тебя разорит».
Мари Доминик. Признаться, мне в картах никогда не везло.
Жозефа. Особенно, когда играли против мсье д'Азерга. Теперь вы понимаете, что если убить мсье Боревера, мсье д'Азерг может преспокойно жениться на деньгах мадам.
Мари Доминик. А что вы думаете, на мне нельзя жениться ради меня самой?
Жозефа. Я этого не говорю. Я говорю только, что миллионы – они очень греют. Во всяком случае, мсье д'Азерга – точно!
Севинье. Поскольку вы так были уверены в отношениях между мадам и мсье д'Азергом, как же вам смогло показаться, что накануне вечером у входа она целовала своего мужа?
Мари Доминик. Блестящий вопрос! Спасибо, господин следователь!
Жозефа. Ревность слепа. И потом мсье д'Азерг немного хромает.
Мари Доминик (с невольной гордостью). Неудачный прыжок с парашютом.
Жозефа. Так вот! В тот вечер он не хромал! Но ведь когда целуют женщину, маршировать не надо! Вот почему я и приняла его за мсье Боревера!
Севинье. Вы, разумеется, отрицаете этот поцелуй?
Мари Доминик. Разумеется.
Жозефа (возмущенно). Так страстно, так пылко его целовала!
Мари Доминик. Мое слово – против ее слов.
Севинье (делая вид, что соглашается). Мадам отрицает. Приведите другой пример.
Жозефа. О! У меня широкий выбор. Спросите ее, почему в тот страшный вечер она одела красное платье?
Мари Доминик. Потому что оно мне идет.
Жозефа. Тогда спросите это же у меня!
Мари Доминик. Спросите это же у нее, потому что здесь, кажется, она ведет расследование.
Жозефа. Потому что она велела мне отдать серый костюм в химчистку. А теперь спросите: «Почему в химчистку?»
Молчание.
Так я вам это скажу, хотя никто меня и не спрашивает. Потому что юбка была длинная и подол запачкан машинным маслом.
Севинье (потрясенно). Машинным маслом?
Жозефа. Я не видела связи. Мне все открылось только что, когда вы говорили о револьвере и сказали, что любой мог взять его в гараже.
Мари Доминик. Какое гнусное предположение!
Жозефа. Мне Мигель сказал, что в «кадиллаке» картер подтекает. И когда мадам брала револьвер, ее платье попало в лужу. Вот почему на следующий день она велела мне приготовить красное платье.
Мари Доминик. Ее убить мало.
Жозефа (насмехаясь). И меня тоже?
Севинье. Что вы можете сказать на это обвинение, мадам?
Жозефа. Лакост и Баржетон скажут. В химчистке «Лакост и Баржетон», авеню Виктор Гюго, пятьдесят шесть. Они вам скажут, было ли это машинное масло!
Севинье (раздраженно). Дайте сказать мадам!
Мари Доминик (очень естественно). Это и в самом деле было машинное масло. Я в тот вечер ходила в гараж.
Жозефа (восторженно). Вот видите!
Мари Доминик. И даже открывала в машине ящик для перчаток. Но взяла я там не револьвер. Я взяла перчатки, которые там оставляла. Я полагаю, ящик для перчаток предназначен прежде всего для того, чтобы там лежали перчатки.
Жозефа. Какие перчатки?
Мари Доминик (иронически). Новые перчатки, господин следователь, которые я купила в тот день в магазине на Фобур Сент-Оноре.
Жозефа (категорично). Нет.
Мари Доминик. Как – нет? (К Севинье.) Пошлите инспектора. Он найдет их в шкафу.
Жозефа. О! Вы быстро находите, что сказать. Голова у вас работает четко. Но, к несчастью, моя тоже!
Мари Доминик (недоверчиво). Что еще?
Жозефа. Новые перчатки вы купили в день убийства.
Мари Доминик (таким же тоном, как и Жозефа). Нет.
Жозефа. В среду! Я видела, как вы их клали в шкаф в среду.
Мари Доминик. В среду я просто их перекладывала.
Жозефа. А где они были раньше?
Мари Доминик. В прихожей.
Жозефа. В прихожей?! И, убирая, я их не заметила? Ну нет! Ну нет!
Севинье. Мадам, одно нам, во всяком случае, ясно: то, что вечером в среду вы ходили в гараж. И вы там взяли перчатки.
Жозефа. Это она так говорит!
Севинье. Значит, вы могли свободно взять там… и револьвер.
Мари Доминик. Совершенно свободно. Если бы он там был.
Севинье (без выражения). А его там уже не было?
Мари Доминик. Кто-то его уже прибрал к рукам. Либо мой муж, либо эта девка.
Севинье. А вы не сказали мсье Бореверу, что не увидели револьвера на его обычном месте?
Мари Доминик. Да… нет…
Севинье. А странно, почему?
Мари Доминик. Не могу сказать… Не знаю.
Пауза.
Севинье. Мне очень неприятно за вас, мадам, но одна деталь меня огорчает. А именно: в ваших первых показаниях, записанных инспектором Кола, вы как раз говорили об этих перчатках!
Мари Доминик. Ну и что?
Севинье. А вот что: вы сказали по этому поводу слова, из которых можно сделать вывод, что права мадемуазель!
Мари Доминик (высокомерно). Какие слова?
Севинье. Вы сказали… Морестан, точный текст!
Морестан (читает). Мадам Боревер: «Мои перчатки были все в крови. Новые перчатки. Я их в тот день купила».
Напряженная пауза.
Жозефа. Мы, женщины, всегда слишком много говорим!
Севинье. Согласитесь, мадам, что я вас предостерегал. Слишком много подробностей… Подробности – они-то всегда и выводят на чистую воду.
Мари Доминик (возмущенно). Меня вывели на чистую воду, меня?
Севинье (не отвечая). Вы ходили в гараж. И не взяли там ни перчаток, ни револьвера. Зачем же вы туда, в таком случае, ходили?
