Александр Сумбатов-Южин - Джентльмен
Рыдлова. Детей бог пошлет — ими жить будешь…
Кэтт (дрожа всем телом). Не знаю, не знаю, точно все ломается во мне… Надвигается что-то новое… Сил моих… нет… (Падает к ногам Ольги Спиридоновны, глухо рыдая.)
Рыдлова. Плачь, детка моя, плачь… из женских горьких слез много хорошего выросло… Поплачем вместе, подумаем да помолимся… Бог вразумит.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Декорация второго действия.
Явление первое
Чечков сидит направо, Рыдлов ходит из угла в угол.
Рыдлов. Странно, дяденька, сосете вашу сигару и совершенно равнодушны к моему несчастью. Даже как будто очень довольны. А между прочим, у меня такое настроение, которое бывает перед самоубийством.
Чечков. Что ж, жизнь моя, как тебе угодно. Только бы не при мне.
Рыдлов. Вопиющий эгоизм! Ну, наконец, ведь тут честь фамилии.
Чечков. Какой?
Рыдлов. Нашей, Рыдловых.
Чечков. А я, дорогой мой, Чечков.
Рыдлов звонит. Входит лакей.
Рыдлов. Никто не приезжал?
Лакей. Никак нет-с.
Рыдлов. Если кто-нибудь приедет — проси.
Лакей. Слушаю-с. (Уходит.)
Чечков молча курит.
Рыдлов. Дяденька!
Чечков. Ну!
Рыдлов. Посоветуйте.
Чечков. Насчет чего?
Рыдлов. Странный вопрос. Насчет жены.
Чечков. Мой совет — сиди смирно.
Рыдлов. То есть в каком смысле?
Чечков. В самом обыкновенном. Коли уж не хватило ума удержать, так не мечись, как угорелая кошка. Ты всю Москву взбудоражил. А что случилось? Только то, что твоя жена у родного отца переночевала.
Рыдлов. Если бы вы умели понимать сложные душевные эмоции, дяденька, вы бы знали, что в такие минуты необходим друг.
Чечков. Так ведь не восемьсот же друзей, мой ангел.
Рыдлов. Зачем восемьсот? Я только ближайшим. И потом ведь это трагическое положение, как вы не понимаете? Я лишился не только жены, но и друга. Ах, какая ирония судьбы! Положим, писатель должен пережить все…
Чечков. Вот он и переживает на твой счет.
Рыдлов. Я про себя говорю.
Чечков. Ах, да-а! Ну, переживай, переживай.
Рыдлов. Я собираюсь к ней съездить. Свидание между нами необходимо. Я уж три раза мимо ихней квартиры проезжал и в окно смотрел. Тоска берет. Но я предполагаю выдержать характер.
Чечков. Выдерживай, пока она к Остужеву не переедет.
Рыдлов (вскочив с места, бессмысленно смотрит на Чечкова. Тот курит. Молчание). Да бросьте вы вашу соску, дяденька. То есть беспримерное положение. Хоть ты тут удавись.
Чечков. Да ты чего хочешь-то?
Рыдлов. Чтоб она опять вернулась.
Чечков. Зачем?
Рыдлов. Как — зачем?
Чечков. Тоскуешь по ней?
Рыдлов (с неподдельной грустью). Тоскую… В ней мало утонченности, это правда, но уж очень я привык… Должно быть, успел не на шутку влюбиться. Особенно как подумаю, что она чужая, а не моя… Или что ушла совсем… Согласитесь, дядюшка, великолепная женщина. Просто хоть погибай. Но должна же она раскаяться.
Чечков. Фью!
Рыдлов. Почему фью! Русская женщина всегда грешит, а потом кается. Это неизбежно, и вся литература это отметила. А кроме того, она сделала это со зла, из мести и ревности… Мотив совершенно достаточный для ограниченной натуры. Увидела, как я вчера объяснился с Эм…
Чечков (подняв брови). С кем?
Рыдлов (путаясь). С этой мм… м…
Чечков. Да ты не мычи! С Эммой Леопольдовной?
Рыдлов. Ах, вовсе нет!
Чечков. Ну, нет так нет. (Курит.) Так ты объяснялся, а жена должна раскаиваться?
Влетает Люба.
Явление второе
Люба. Ларя, поезжай к Кэтт.
Рыдлов. Эй! Коляску! А примет?
Люба. Ты не докладывайся. Кажется, примет. Я ее так напугала, что она даже затряслась. И Риц там теперь ее пугает, читает ей, кажется, свое четырнадцатое утро.
Чечков. Душеспасительная книга. С удовольствием читаю каждый раз, как в Париж еду.
Люба. Для чего это вам-то?
Чечков (усмехаясь). От грешных мыслей отвлекает. И развлечение в дороге. Спасибо его сиятельству за подарочек.
Рыдлов (ходивший по комнате). Стой! Надо ли ехать?
Люба. И как можно скорее.
Рыдлов. Ты, Люба, всегда трепыхаешься. Тут надо тонко обсудить и не пропустить момент. Ежели она до того перепугана, что даже трясется, значит, сама первая приедет.
Чечков (с нежностью). А ты, Ларион Денисович, не совсем того… Смекалка у тебя есть. Эх, кабы не полез ты в эту литературу, хороший бы из тебя купец вышел. Не продешевил бы в товаре.
Рыдлов. Ну, прошу вас… Купец! Здесь не в том дело, а в знании человеческой души. Теперь я — господин положения, и уж я ее приведу к одному знаменателю.
Люба. Ах, как ты глуп, Ларька. Вовсе она не так напугана, чтобы первой. Пожалуйста, ты много о себе не воображай.
Рыдлов. Вот две чашки весов: одна — я, другая — Остужев. Что на моей стороне? Во-первых, я муж. Во-вторых, капиталист. В-третьих, она передо мной виновата. В- четвертых, я литератор не хуже его, и, кроме того, в своей газете я его всегда могу обесславить и с грязью смешать. Начну каждый день его ругать, и ей буду посылать номера. Не может она этого не понимать. Что же, спрашивается, на его чашке? Пух! И, значит, придет и еще наплачется. Так. (Садится.)
Люба. Так-то так, только он умнее тебя.
Рыдлов. Ты чего не понимаешь, молчи уж лучше. Тоже об уме разговаривает.
Люба. Да уж увез ее у тебя из-под толстого носа.
Рыдлов. Позволь тебя спросить, если бы твой граф на твоих глазах изъяснился бы в любви другой, как бы ты поступила?
Люба. Он? Он не может.
Рыдлов. Душа коротка, запросов духовных нет. Ну, а если бы?
Люба. Правду сказать — от души бы обрадовалась.
Рыдлов (щелкнув языком). Вот то-то. Потому, что ты в него не влюблена. А она влюблена в меня, ну со злости и кинулась на шею первому встречному.
Люба. Да ты разве…
Рыдлов (самодовольно). Да-с, разве. Извините, chere comtesse, таких, как я, сами не бросают. Я всегда первый сумею рога наклеить. А теперь уж мы ее подождем. Да-с! Поговорим. Да-с!
Входит Лебедынцев.
Явление третье
Лебедынцев (очень расстроенный). Ужасное известие…
Рыдлов (самодовольно). Пустяки, Егор Егорович. (Отводя его в сторону.) Сейчас приедет прощенья просить. Оказывается, одно недоразумение. К отцу поехала от ревности… меня приревновала…
Лебедынцев. Ах, не в том дело. Не разрешили.
Рыдлов. Кого?
Лебедынцев. Не кого, а газету.
Рыдлов (всплеснув руками). Быть не может.
Лебедынцев. Вот телеграмма! Сергей Павлович из банка с нарочным прислал.
Рыдлов (читает). «Ходатайство отклонено. Подробности письмом». А я семь тысяч авансами роздал.
Лебедынцев. Бросайте все, поезжайте, умоляйте, хлопочите…
Чечков. Пристукнули? Ах, ах, ах!.. Вот не вовремя-то!.. Вот уж с твоей чашки одна гирька-то и свалилась.
Лебедынцев (с глубоким отчаянием). Что ж мне теперь… Я от корреспонденции в Петербурге отказался, на мое место взяли другого. Ведь у меня восемь человек на шее. Я за четыре фельетона в месяц 200 рублей получал… Что ж теперь?..
Чечков. Рано отказались, друг мой Егор Егорович! Синица-то…
Лебедынцев (огрызнувшись). Хорошо вам шутить с набитыми карманами… А как тут шесть человек детей обуй, одень, накорми да воспитай… (Садится, запустив пальцы в волосы.) Эх, не жизнь, а мотанье!.. Пропасть бы куда-нибудь! И кой черт… Что ж мне теперь?
Чечков. Я вас устрою, Егор мой друг Егорович. Человек вы смышленый, и языками владеете, и тертый калач, только в Москве замотались… Дельце у меня начинается в Париже: парчовой магазин открываю, хотите — три тысячи вам на первое время в год положу. Развернете дело — прибавлю. Только… не при кассе, Егор мой Егорович, а для внешних сношений…
Лебедынцев (вглядываясь в него). Под купецкую лапу? Что ж, видно, все там будем. Благодарю. А жаль изданьица. Всю Москву бы завоевали.
Рыдлов. Верить не хочу! Что ж это за наказанье! Вся слава…
Лебедынцев. Дым, Ларион Денисович. Прикажете к вам в контору, Василий Ефимович?
Чечков. Завтра утром явись, голубчик мой. Получишь инструкции.
Лебедынцев. И аванс?
Чечков. Авансы вот он раздает, а у меня это иначе называется.
Лебедынцев (почтительно кланяясь). До свиданья, Василий Ефимович.
Чечков. Прощай, голубчик мой…
Лебедынцев. До свиданья, графиня.
Люба кивает головой, перелистывая альбом.
Гм… (Протягивая руку.) Ларион Денисович! Будете в Париже…
Рыдлов. Я вам тогда сообщу, если вы мне понадобитесь.
Лебедынцев (вздрогнув, как от оплеухи). Ну-с, позвольте вам выразить, Иларион Денисович, мое глубочайшее…
Рыдлов. Я, любезный, тут ни при чем. Благодарите дяденьку.
Лебедынцев…мое глубочайшее презрение…
