Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов
«Пьеса Завалишина снята как „от начала до конца тенденциозная и классово-враждебная по существу“. О чем она говорит? О том, как якобы сбываются меньшевистские пророчества касательно перерождения партийного руководства» (Адамович О. Почему снят «Партбилет»? Меньшевистская клевета на ленинскую гвардию // Лен. правда. 1929. 19 декабря. № 2940). Ту же мысль высказал и А. Пиотровский: «Пьеса произвела впечатление клеветы и оказалась объективным проводником меньшевистской контрреволюционной философии. <…> Художественный метод, которым пользовались автор и театр, метод психологического реализма и догматической фабулы, оказался неспособным поставить отдельные явления „разложения“ в правильную закономерную связь с общей тенденцией социалистического роста» (Тематика реконструктивного периода // Жизнь искусства. 1929. № 52. С. 2–3).
В Москве, в Театре Революции, спектакль все-таки дошел до премьеры, но был единодушно обруган критикой. «Если принять всерьез грустную историю разложения старого партийца <…> в поведении которого в конце концов проявляет себя меньшевистское нутро, то из этого можно сделать два вывода: либо мы имеем дело с явлением типическим в рядах старой гвардии, и тогда пьеса является совершенно нелепой, клеветнической и бессмысленной; либо перед нами авантюрист, меньшевик, карьерист <…> и тогда перед нами явление случайное, единичное, не типическое и, следовательно, недостойное обобщения, не стоящее того, чтобы ему посвящать пьесу и спектакль», — «диалектически» рассуждал рецензент (Розенцвейг Б. «Партбилет». Театр Революции // Коме, правда. 1930. 5 марта).
Автор пытался опубликовать свое сочинение. Сохранился нетривиальный отзыв Б. В. Алперса, получившего пьесу для заключения: «Тема, так как ее ставит автор, звучала в определенных условиях лет пять тому назад, сейчас же она политически неверна, и пьеса могла бы принести вред, если бы она была поставлена. По этим соображениям считаю, что пьесу печатать не следует», — читаем на 11-й странице документа. Если же перевернуть страницу, то на следующей перед читателем предстанет противоположный вывод: «при <…> недостатках пьеса все же представляет собой хорошее по качеству литературное сценическое произведение. Ее следует принять к печати» (Алперс Б. Отзыв на пьесу А. И. Завалишина «Партбилет» // Отзывы на произведения А. И. Завалишина. 4 окт. 1929 — 13 февр. 1933. РГАПИ. Издательство Федерация. Ф. 625. Оп. 1. Ед. хр. 109. Л. 11–12).
В результате пьеса напечатана не была.
Афиногенов А. «Ложь», 1933Данная редакция пьесы печатается впервые.
В РГАПИ хранится пять машинописных перепечаток пьесы, отличающихся существенными разночтениями. К публикации избрана первая, нецензурованная редакция пьесы 1933 г. — авторизованный машинописный экземпляр с правкой И. В. Сталина: РГАЛИ. Ф. Афиногенова А. Н. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. 124 л. (Вторая, цензурованная редакция пьесы напечатана в изд.: Современная драматургия, 1982. № 1. С. 190–223).
Афиногенов начал работу над пьесой в конце ноября 1932 г. в Гаграх, и уже в начале 1933 г. первый вариант «Семьи Ивановых» был закончен. Читка пьесы во МХАТе 2-м прошла 28 марта 1933 г. (Афиногенов А. Н. Письма, дневники: В 2 т. Т. 2. М.: Искусство, 1977. С. 593). 2 апреля 1933 г. автор отправляет ее Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Посылаю вам пьесу „Ложь“, о которой пять месяцев тому назад я писал Вам и говорил с Вами. Буду счастлив каждому Вашему указанию, каждой пометке на полях, если Вы найдете ее заслуживающей внимания. В Москве пьесу хотят ставить МХТ 1-й и МХТ 2-й — параллельно. Хотелось бы услышать Ваше мнение и по этому поводу. С коммунистическим приветом! А. Афиногенов» (РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 1). А спустя четыре дня, 6 апреля, пишет Горькому в Сорренто: «С трепетом и страхом посылаю Вам свою пьесу. <…> Страшновато мне потому, что пьеса эта для меня является откликом на многие и многие вопросы моей жизни как писателя. <…> Вопросы эти не дают мне покоя…» (Афиногенов А. Н. Письма, дневники… С. 47).
Оба отзыва были отрицательны. Реакция литературного патриарха сурова: «Партийца Вы наделили фамилией Сероштанов. <…> Да и все фигуры пьесы сероваты. Все — устали, ни в одном из них не звучит пафос бойцов за социализм. <…> Партийно мыслящих Вы показали как примитивно мыслящих» (Горький А. М. — Афиногенову А. Н. // Горький и советские писатели. Неизданная переписка // Литературное наследство. Т. 70. М.: Наука. 1963. С. 32).
Сталин высказывается еще резче, его интонации выдают едва ли не личную задетость: «Почему-то все партийцы у Вас уродами вышли, физическими, нравственными, политич<ескими> уродами (Горчакова, Виктор, Кулик, Сероштанов). Даже Рядовой выглядит местами каким-то незавершенным, почти недоноском» (Сталин И. Записка на полях пьесы «Ложь» // РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 118). Тем не менее он не просто внимательно читает пьесу, но и работает с текстом как редактор.
Основная сталинская правка сосредоточена на коррекции образа старого большевика Накатова, недавнего сторонника «правой оппозиции», теперь вроде бы вернувшегося на верный путь. Сталин усиливает «враждебность» и коварство бывшего друга. Наибольший же протест вождя вызывают два ключевых события пьесы: эпизод с выстрелом Нины и смерть Рядового. (Что вполне объяснимо: Сталин был легко угадываемым прототипом героя.) Эти сцены Сталин вычеркивает практически целиком, не пытаясь редактировать частности. До первого эпизода (монолог Нины у Рядового) видно, что влиятельный читатель готов принять пьесу, почистив ее. После него отношение Сталина к тексту меняется. Но все же он не отвергает гипотетической возможности его переделки, предлагая Афиногенову «поговорить»:
«Тов. Афиногенов!Идея пьесы богатая, но оформление вышло небогатое. <…> Единственный человек, который ведет последовательную и до конца продуманную линию (двурушничества) — это Накатов. Он наиболее „цельный“.
Для чего понадобился выстрел Нины? Он только запутывает дело и портит всю музыку.
Кулику надо бы противопоставить другого, честного, беспорочного и беззаветно преданного делу рабочего (откройте глаза и увидите, что в партии есть у нас такие рабочие).
Надо бы дать в пьесе собрание рабочих, где разоблачают Виктора, опрокидывают Горчакову и восстанавливают правду.
Это тем более необходимо, что у Вас нет вообще в пьесе действий, есть только разговоры (если не считать выстрела Нины, бессмысленного и ненужного).
Удались Вам, по-моему, типы Отца, Матери, Нины. Но они не доработаны до конца, не вполне скульптурны.
Почти у каждого героя имеется свой стиль (разговорный). Но стили эти недоработаны, ходульны, неряшливо переданы. Видно, торопились с окончанием пьесы.
Почему Сероштанов выведен физическим уродом? Не думаете ли, что только физические уроды могут быть преданными членами партии?
Пускать пьесу в этом виде нельзя.
Давайте поговорим, если хотите.
Привет!
И. Сталин.
P. S. Зря распространяетесь о „вожде“. Это нехорошо и, пожалуй, неприлично. Не в „вожде“ дело, а в коллективном руководителе — в ЦК партии. И. Ст.»
(Записка на полях пьесы «Ложь» // РГАЛИ. Ф. 2172. Оп. 3. Ед. хр. 10. Л. 118–119). (Выделено автором. — В. Г.)Драматург сел переделывать пьесу, по-видимому, не оценив в должной мере рискованность своего сочинения. В письме к Н. В. Петрову: «Работаю часов восемь ежедневно, и дело идет столь успешно, что завтра, 1-го, думаю уже садиться за текст. Я женил, разводил, убивал и воскрешал вновь. Исписал гору бумаги, пока не поймал мучительным путем ползучего эмпиризма основные положения пьесы» (Афиногенов А. Н. Письма, дневники… С. 49). «Кончил два акта, сажусь за третий, — пишет Афиногенов матери 28 июля. — К 15 августа пьесу сдам наверняка». (Цит. изд. С. 48–49.) Уже летом и МХАТ, и МХАТ 2-й получили исправленный текст, причем для двух театров драматург сделал два, несколько отличающихся один от другого, варианта пьесы.
Во МХАТе 2-м репетировал И. Н. Берсенев, были заняты два состава артистов, декорации готовил В. А. Фаворский. «Это были скорее намеки на места действия, чем изображения их. И конструктивный принцип был един <…> Загородный дом Ивановых, заводской парк, кабинет руководящего лица решались поставленными углом двумя стенками, похожими на раскрытую книгу, на которых была написана мебель, плакаты, портреты, часть пола и т. п. Столь же легко, „набросочно“ сделан пейзажный задник. И лишь силуэты тонких стволов деревьев на первом плане (аппликация черным бархатом) строили ритм и вносили некую тревожную ноту» (Михайлова А. В. А. Фаворский // МХАТ Второй: Опыт восстановления биографии. М.: Моск. Худ. театр. 2010. С. 515).
