Бото Штраус - Время и комната
Элизабет (повторяет, почти печально). Наивный дурачок.
Владимир. Не смей так говорить, а то получишь! Ты и в себе-то разобраться не можешь. Сама не знаешь, что несешь. Себя не помнишь, когда говоришь. Не знаешь, как выглядишь. Как ходишь. Понятия не имеешь о впечатлении, которое производишь. Сидишь тут и болтаешь о «разоблачительном факте», а сама — всего-навсего простенький факт, жалкое имя существительное. «Моя мать» — несознательная старуха. И, конечно, ты совершенно не замечаешь того, что я тебе так старательно показываю. Вращаю плечами, гремлю костями, даже потею. А ты и не спросишь, что я тут пишу. Слушай. Нелли может убивать кого угодно. По мне, так хоть и тебя. Пока я не ощущаю боли, когда она рядом, она останется моей единственной любовью.
Элизабет (повторяет безвольно, как эхо). Останется моей единственной любовью.
Владимир. Вот именно. (Повторяет то, что только что сказал, словно бы в первый раз). И, конечно, ты совершенно не замечаешь того, что я тебе так старательно показываю. Вращаю плечами, гремлю костями, даже потею. А ты и не спросишь, что я тут пишу. Неужто совсем отупела?
Элизабет (беспомощно). Что же ты пишешь?
Владимир. Записываю все, что сказал. (Записывает предложение.)
Элизабет. А то, что сказала я?
Владимир. Этого я не записываю.
Элизабет. Не представляю себе, как ты собираешься жить один. Долгие годы. Пока Нелли будет сидеть в тюрьме. Отец считает, ты должен перебраться к нам в деревню.
Владимир (на минуту-другую немеет от отвращения; говорит холодно и спокойно). Ответ на это — спокойное, медленно наполняющееся отвращением удивление. Холодный блеск широко раскрытых глаз. А во рту (отпивает глоток молока) на краешке нёба он придерживает глоток виски. Сказать что-либо в ответ, возразить он не может. Ему бы пришлось прибегнуть к описаниям, употреблять слова в «переносном смысле». Чтобы хоть как-то сдвинуться с мертвой точки.
Элизабет (тревожно). Ну, скажи что-нибудь.
Владимир (испуганно оглядывается). Как? Разве я молчу? Я ведь не молчу, не молчу.
Элизабет (ерзает в кресле). Что? Говори громко и ясно. Что это за ужасный шум? Я тебя не понимаю. (Встает, закрывает дверь веранды. Поворачивается к Владимиру.)
Владимир (цепляется за стул; кричит). Потому что я люблю Нелли до исступления.
Элизабет (печально глядя на него). Мальчик мой, ты опять корчишь рожи.
Владимир (неистово декламирует). «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»{7}.
Элизабет. Ты корчишь мне рожи. Ужас какой. Прекрати.
Владимир записывает фразу, которую только что процитировал. Со страницами в руке спускается к Элизабет, подает их ей. Садится в плетеное кресло, укрывает ноги пледом. Элизабет читает первую страницу. Начинает тихо плакать. Садится Владимиру на колени. Он опять забирает страницы себе. По галерее бесшумно — босиком — идет Нелли. Неожиданно появляется в комнате.
Нелли. О, я вам помешала. Я приду попозже.
Элизабет выпрямляется. Нелли она не видит, потому что сидит к ней спиной. Когда Нелли договаривает свою реплику, она поворачивается и смотрит Владимиру в лицо.
Владимир (к Элизабет). Останься здесь. Она тебя не слышит.
Элизабет отворачивается, закрывает уши ладонями.
Нелли (говорит беззвучно, отчетливо шевеля губами). Она знает, чего хочет этим добиться.
Владимир (громко). Что ты говоришь?
Элизабет (тихо, про себя). Твою Нелли я видела босиком. Она выглядит так неприлично.
Нелли (тихо). Она знает, чего хочет этим добиться.
Владимир (прислушивается у правого уха Элизабет). Нет-нет. У нее шумит в ушах. Кратковременное нарушение слуха. Можешь говорить все, что хочешь.
Нелли. Я буду говорить без обиняков. Вы прямо как два голубка.
Владимир (протягивает ей страницы). Можешь прочесть, что я ей ответил.
Нелли берет страницы, читает. По галерее быстро входит Вера.
Вера. Заказное письмо для вас, сударыня. (Подает Элизабет письмо.) Дать курьеру на чай?
Элизабет достает монету из ридикюля, висящего у нее на правом запястье и вручает Вере. Та смеется и поспешно уходит.
Нелли. Дунь ей как следует в ухо. Вы же сидите так близко.
Владимир напуган откликом Элизабет на Верин вопрос о чаевых. Он не хочет, чтобы Элизабет услышала замечание Нелли, и кричит Вере вдогонку, прежде чем Нелли успевает договорить.
Владимир. Вера! Вы вчера накачивали кактусы воздушным насосом?
Вера (из галереи; громко смеясь). Конечно, господин Владимир. А ирис я побрызгала коричневым лаком. Я ведь знаю ваш изысканный, противоестественный вкус.
Нелли смеется. Элизабет неожиданно поворачивается к Нелли.
Элизабет. Якоб прислал мне письмо.
Как только Элизабет бросает взгляд на Нелли, та сразу же выпускает из рук страницы. Элизабет читает письмо. Владимир заглядывает ей через плечо, читает с ней вместе.
Он приедет завтра к обеду. Счастливый будет день. К письму он приложил этот миленький флакончик с нюхательной солью. (Протягивает флакончик Нелли.)
Нелли (берет в руки серебряный флакончик). В самом деле, прелестный флакончик с духами.
Элизабет. Нет, Нелли. Это не духи. В нем яд. На тот случай — так пишет наш отец, — «если тебя мучают смертельные сомнения, от которых можно спастись только самоубийством и которые зачастую внезапно одолевают даже бесстрашного преступника».
Нелли цепенеет, роняет флакончик. Поднимает его и подает Элизабет. Вместо Элизабет флакончик берет Владимир. Отвинчивает крышку, нюхает. Оживляется.
Владимир. Мне вспоминается один русский офицер, помешанный на запахах. Его маленький нос был поражен загадочным обонятельным бешенством. Что бы он ни понюхал — всё это сплошь были запахи его счастливой юности. Запахов, окружавших его в данную минуту, он вообще не воспринимал. Так, долгие годы он пользовался изысканным одеколоном, который — из-за каких-то повреждений — успел превратиться в вонючую жижу. Каждое утро этот офицер брал в руку милый сердцу флакончик и вдыхал драгоценный аромат воспоминания. А на самом деле смачивал лоб и затылок испорченной смрадной эссенцией. В один прекрасный день он упал и умер. Вообразил, что задохнулся от газа. И перед тем, как утратить все ощущения, он понял, что с ним случилось. Я вдруг вскочил…
Владимир вскакивает, Элизабет падает с его колен.
…и мне стало ясно: все кончено. Что-то во мне корчится, дрожь, нервная судорога, последняя мысль настигает меня: газ течет из дырявой трубы; но поскольку мои вкусовые и обонятельные ощущения совершенно притупились от выпитого накануне вечером виски, я не чувствую запаха газа, не чую ничего. Но теперь уже слишком поздно.
Владимир падает в кресло, бьется в судороге, сникает. Неподвижно обмякает в кресле. Нелли подбегает к Элизабет, которая сидит на полу, хватает ее обеими руками и яростно трясет. Элизабет безропотно терпит.
Элизабет (робко). Опасность не так велика, как ему кажется. Поэтому он всегда слишком рано прикидывается покойником.
Затемнение.
3Около шести часов утра. Владимир сидит за письменным столом. Перед ним на стенке аквариума карта Индонезии. Владимир читает книгу, время от времени поглядывая на карту и тыкая пальцем в то или иное место. Внезапно на галерее раздаются шаги. Владимир снимает карту, складывает ее, гасит свет и прячется в кровати, занавешенной белым пологом. Входит Нелли.
Нелли (останавливается рядом с софой; осторожно). Владимир?
Владимир (тоже осторожно). Нелли?
Нелли (забирается к Владимиру в кровать. Обоих не видно. Немного погодя). Ты только что работал.
Владимир. Откуда ты знаешь?
