Жан Ануй - Эвридика
Орфей (вначале не говорит ничего, потом глухо, не глядя). Ты здесь?
Голос Эвридики . Да, любимый. Как долго ты шел.
Орфей. Мне позволили прийти за тобой… Только я не должен смотреть на тебя, пока не наступит день.
Эвридика (появляется). Да, любимый. Я знаю. Они мне это сказали.
Орфей берет ее за руку и ведет за собой, не глядя на нее. Они в молчании пересекают сцену, подходят к диванчику.
Орфей. Иди сюда. Здесь мы дождемся утра. На рассвете к первому поезду явятся официанты, и мы будем свободны. Мы закажем горячий кофе и что-нибудь поесть. Ты будешь живая. Тебе было не слишком холодно?
Эвридика . О да. Главное, холодно. Ужасный холод. Но мне запретили рассказывать. Я могу говорить обо всем только до того момента, когда шофер улыбнулся в свое зеркальце и когда автоцистерна ринулась на нас, точно дикий зверь.
Орфей. Шофер повернулся, чтобы улыбнуться в зеркальце?
Эвридика . Да. Знаешь, эти парни с Юга воображают, что все женщины только на них и смотрят. А мне не хотелось, чтобы на меня смотрели.
Орфей . Он тебе улыбался?
Эвридика . Да. Я потом тебе все объясню, любимый. Он круто вывернул руль, и все пассажиры разом закричали. Я увидела, как автоцистерна подпрыгнула, а шофер уже не улыбался, лицо его исказила гримаса. Вот и все. (Пауза. Добавляет слабым голоском.) А дальше я не имею права…
Орфей . Тебе хорошо?
Эвридика . О да, ведь ты рядом.
Орфей . Накинь на плечи мой плащ. (Накидывает ей на плечи плащ.)
Пауза. Им хорошо.
Эвридика . Помнишь официанта из «Комеди Франсэз»?
Орфей. Мы увидим его завтра утром.
Эвридика . А прекрасную молчаливую кассиршу? Может быть, наконец мы узнаем, что она о нас думала. Как удобно воскреснуть… Словно мы только что встретились. (Спрашивает, как в первый раз.) Добрый ты или злой, как тебя зовут?
Орфей . (улыбаясь, вступает в игру). Орфей, а тебя?
Эвридика . Эвридика… (Потом тихо.) Только на этот раз мы предупреждены. (Опускает голову; после небольшой паузы.) Прости меня. Ты, верно, так испугался…
Орфей . Да. Вначале ощущаешь рядом с собой чье-то неуловимое присутствие, чей-то неотступный взгляд, кто-то слушает, как ты разговариваешь. А потом вдруг прыгает на тебя точно зверь. И ты несешь на плечах этот груз, который становится все тяжелее, а потом он начинает шевелиться, раздирает тебе затылок, душит тебя. Смотришь на других, которые так спокойны, на других, которым не вцепился в хребет этот зверь, им но страшно, они говорят: «Да нет, все в порядке, она, верно, опоздала на трамвай, заболталась по дороге…» Но зверь теперь уже рычит, раздирает тебе лопатку. «Разве в жизни так бывает, чтобы опоздали на трамвай? Нет! Соскальзывают под колеса, сходя со ступенек; попадают под трамвай, перебегая улицу. Разве в жизни болтают по дороге с первым встречным? Нет! Людей внезапно охватывает безумие, их похищают, они убегают…» К счастью, вошел коридорный и освободил меня от этих мук, так ясно у него на лице была написана беда. Когда я увидел тебя внизу, распростертую на грузовичке, сразу все прошло, я перестал бояться.
Эвридика . Они положили меня на грузовичок?
Орфей . На полицейский грузовичок. Уложили тебя на заднюю скамейку, один полицейский сел рядом с тобой, словно схватили воришку.
Эвридика . Я была уродливая?
Орфей . У тебя на виске застыла капелька крови. Казалось, ты спишь.
Эвридика . Сплю? Если бы ты знал, как я бежала. Я как безумная бежала все вперед и вперед. (Замолкает. Небольшая пауза.) Тебе, верно, было больно?
Орфей . Да.
Эвридика . Прости меня.
Орфей (глухо). Не надо.
Эвридика (после паузы). Меня принесли в гостиницу, потому что я еще сжимала в руке письмо. Я написала тебе письмо в автобусе, дожидаясь, когда он отправится. Тебе передали?
Орфей . Нет. Полиция, должно быть, оставила письмо у себя.
Эвридика . Ах так. (С внезапным беспокойством.) Как ты думаешь, они могут его прочесть?
Орфей . Возможно.
Эвридика . А нельзя ли им помешать прочесть? Нельзя ли немедленно что-нибудь сделать? Послать туда кого-нибудь, позвонить, сказать, что они не имеют права?
Орфей . Слишком поздно.
Эвридика . Но ведь я писала это письмо тебе, ведь все это я тебе говорила. Как же можно, чтобы кто-то другой прочитал письмо? Чтобы другой шептал мои слова? Какой-нибудь толстяк с грязными мыслями, уродливый, самодовольный толстяк. Он будет смеяться, наверняка будет смеяться над моим горем… О, пожалуйста, помешай ему, помешай ему прочесть письмо, умоляю тебя! Я словно стою совсем голая перед чужим человеком…
Орфей . Может быть, они не распечатали конверт.
Эвридика . Но я ведь не успела его запечатать! Я как раз собиралась заклеить конверт, когда мы столкнулись с цистерной. Конечно, поэтому-то шофер и посмотрел на меня в зеркальце. Я высунула язык, он увидел и улыбнулся, а я тоже улыбнулась…
Орфей . Ты тоже улыбнулась. Значит, ты, ты могла улыбаться?
Эвридика . Да нет, я не могла улыбаться, ты ничего не понимаешь! Я закончила это письмо, где писала, что я тебя люблю, что мне очень больно, но что я должна уехать… Я высунула язык, чтобы лизнуть клей на конверте, шофер отпустил обычную свою шуточку… Тогда все вокруг заулыбались… (Замолкает, упав духом.) Ах, когда рассказываешь, все получается не так. Как трудно. Ты видишь, все слишком трудно…
Орфей (начинает глухим голосом). Как ты попала в тулонский автобус?
Эвридика . Я хотела убежать.
Орфей . Ты получила записку от Дюлака?
Эвридика . Да, поэтому я и уехала.
Орфей . Почему ты не показала мне записку, когда я вернулся?
Эвридика . Я не могла.
Орфей . О чем он тебе писал?
Эвридика . Чтобы я поехала с ним поездом восемь двенадцать, иначе он явится за мной сам.
Орфей . Из-за этого ты и убежала?
Эвридика . Да. Я не хотела, чтобы ты его видел.
Орфей . А ты не подумала, что он придет и что я его все равно увижу?
Эвридика . Да, но я струсила, я не хотела быть при этом.
Орфей . Ты была его любовницей?
Эвридика (кричит). Нет! Он так сказал тебе? Я знала, что он тебе это скажет и что ты поверишь ему! Он меня долго преследовал, он ненавидит меня. Я знала, что он будет говорить с тобой обо мне. Я боялась.
Орфей . Почему ты не призналась мне вчера, когда я просил тебя все рассказать, не призналась, что была любовницей еще и этого типа?
Эвридика . Я не была его любовницей.
Орфей . Эвридика, теперь лучше сказать все. Ничего не поделаешь, мы сидим с тобой на этом диванчике, несчастные, израненные, и разговариваем, даже не видя друг друга…
Эвридика . Что же я должна сказать, чтобы ты поверил?
Орфей . Не знаю. Понимаешь, это как раз и ужасно… Я уже не знаю, смогу ли я тебе когда-нибудь поверить… (Пауза. Тихо, смиренно.) Эвридика, чтобы потом я мог не беспокоиться, когда ты будешь говорить самые простые вещи,- что ты, мол, вышла, что хорошая погода, что ты пела,- скажи мне теперь правду, даже если она чудовищна, даже если она причинит мне боль. Вряд ли это будет сильнее той боли, от которой я задыхаюсь, с тех пор как узнал, что ты мне солгала… Если слишком трудно сказать, лучше не отвечай, только не лги. Этот человек говорил правду?
Эвридика (после едва заметной паузы) . Нет. Он лгал.
Орфей . Ты никогда не принадлежала ему?
Эвридика . Нет.
Пауза.
Орфей (глухо, глядя прямо перед собой). Если ты сейчас говоришь правду, это не трудно узнать, глаза твои прозрачны, как вечерние лужицы. Если же ты лжешь или не уверена в себе, вокруг зрачка у тебя темно-зеленый ободок, и он все сжимается…
Эвридика . Скоро рассветет, любимый, и ты сможешь взглянуть на меня…
Орфей (внезапно кричит). Да! Заглянуть в самую глубину твоих глаз, как в воду! Окунуться в твои глаза до самого дна! И там остаться, утонуть в них…
Эвридика . Да, любимый.
Орфей . Ведь, в конце концов, немыслимо, когда двое! Две оболочки, две взаимно непроницаемые эпидермы разделяют нас. Каждый за себя, хоть на крик кричи - у каждого свой кислород, своя собственная кровь, каждый крепко заперт, бесконечно одинок в своей шкуре. Прижимаешься друг к другу, трешься друг о друга, чтобы хоть чуть-чуть выйти из этого чудовищного одиночества. Мгновенная радость, мгновенный самообман, и снова ты одинок, со своей печенкой, со своей селезенкой, со всеми своими потрохами - вот они твои единственные друзья.
