Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски
— Во-от он где-е-е, наш брезгливый чистю-ю-юлечка! — злорадно протянула Люба. — Наконец-таки, нашёл для себя достойное местечко. Ай да старший сержант Штопоров! Высший пилотаж показал, спикировал, куда следует! Долго и упорно, много лет шёл к цели, все преграды преодолел, но достиг! А как же иначе? Да чтобы свинья да грязь не нашла!.. Ну так если без помоев жить не можешь, то и оставайся в них!
Люба схватила ведро с пищевыми отходами, стоявшее тут же, рядом с чаном, и вывалила его содержимое на голову Василия.
— Эй, куды, куды, это я для свово кабанчика приготовила, — закричала Зубанчиха. — Вот же зараза, самые лучшие объедки!
Перепачканный помоями Вася бежал по улице вслед за Любой.
— Сама виновата, — кричал он. — То она кровати сдвигает, то она кровати раздвигает! То сдвигает, то раздвигает! Сколько лет уже!
Люба не отвечала, не останавливалась.
Навстречу им мужик, настолько пьяный, что не удержался на ногах и, цепляясь за чей-то забор, рухнул без чувств прямо в грязную, мутную лужу.
— Я плохой, да, я плохой? А этот лучше? — кричал Вася, показывая на пьяницу. — Мне таким быть, да? Это нормально! Это привычно! Это наш антураж!
Люба бросила через плечо на ходу:
— Ты грязнее его!
— Сама виновата! — бежал за ней вслед Василий. — Я же ведь предлагал — давай без обмана, открыто, и не в одностороннем порядке, а на паритетных началах! Не надо бы было скрываться. Всё, как у цивилизованных людей. Как у шведов! Да за такую свободу я б тебя ещё больше ценил!
Но Люба сквозь слёзы ответила на ходу:
— Теперь мне нужен другой оценщик. Дом я выставлю на продажу. А ты забудь туда дорогу.
Василий остановился. Тьфу ты! Ну и куда теперь идти? Повернул назад, потом снова развернулся, потом ещё пару раз покрутился на месте, как кобель за своим хвостом.
— А, теперь уж всё равно! — взвинчено рубанул он воздух ладонью и побежал в сторону столовой. Распалённый-то ого какой от поварихи выскочил!
Входная дверь столовой по-прежнему была на запоре. Разгорячённый Василий быстренько вбежал в ворота и нырнул в чёрный вход.
Быстро-быстро прошмыгнул мимо ведёр и больших кастрюль, мешков и ящиков в коридоре — и на кухню. Зубанчиха подняла голову от стола, где измельчала петрушку. Он, прерывисто дыша, не говоря ни слова, подбежал к ней, выхватил у неё нож, отбросил в сторону, развернул повариху к себе спиной и толкнул вперёд, на разделочный стол.
… Потом молча застёгивал ширинку.
— Я к тебе больше не приду, — только и сказал.
На что она спокойно улыбнулась, сверкнув стальным зубом:
— Не ты первый, не ты последний. Иди, Вася, а то наши счас с овощами прыедуть.
Взяла кастрюлю и понесла её к плите. Поставила на конфорку с огнём. Обернулась:
— Што ж не уходишь?
— Водки налей. Полный стакан.
Она молча подошла к шкафу, налила полстакана.
— Мало, — сказал Василий.
— Пей, што дають. Тибе и от этого развизёть, как соплю.
— Полный! — рявкнул Василий. — Если я «грязнее» последнего пьянчуги, то этот очиститель как раз для меня! Налить, я сказал!!!
Она испуганно налила:
— На! Тольки проваливай!
Расстроенная Люба уже подходила к своему дому, когда заметила, что напротив, через улицу, Петя у своего двора возится с калиткой — чинит щеколду. В белой майке, мускулистый.
Люба остановилась, уткнулась взглядом в землю. А в следующую секунду произошло то, чего Люба от себя самой никогда не ожидала. Она гордо тряхнула головой, во взгляде злая решимость появилась.
— Петя, — позвала она.
Петька не слышал — как раз стучал молоточком.
— Пётр!
Да он оглох что ли?
— Петя-Петюн! — настойчиво повторила Люба.
Вот «Петюна» он услышал, оторопев, поднял голову. Этим словом, — только не «Петюн», а «питюн», что означало мальчишескую пипиську, — этим словом его зло дразнили в детстве пацаны с соседней улицы. Ох Петька же и лупил, кого удавалось поймать. Петька аж приоткрыл рот, уставившись на Любу.
— Валя где? — требовательно спросила Люба
— В магазин за селёдкой пошла.
— Ну так иди сюда, пока селёдки не наелся.
Петя аккуратно положил молоточек, вытер руки о чистую тряпочку, потом слегка провёл ладонями по майке на боках, подошёл, улыбнулся, выжидающе посмотрел.
— Чего, Любанчик?
— Шифоньер передвинуть надо.
— А-а… — Петька уже шёл следом за ней по двору. — А Василий что же, обессилел совсем?
— Ага, — она обернулась, очень странно для Петьки, мельком, но как-то цепляющее скользнула взглядом по его фигуре. — Обессиленный сейчас. Да ты-то покрепче будешь…
— Ну, не знаю, — смущённо ответил Пётр, в самом деле не зная, что на это отвечать. Что-то здесь не то.
Но они уже вошли в дом, прошли через прихожую, а когда оказались в спальне, Люба тут же захлопнула за ним дверь и повернула в ней ключ.
— А шифоньер где же? — глупо спросил Пётр.
— Нету. И не было никогда. У нас стенка. А зачем он тебе? — спросила Люба, подошла вплотную, взяла Петькины большие ладони, потянула к себе, и вот уже его руки оказались на её мягкой и тёплой талии.
— Люба… я… шифоньер… А Василий?
Но какой там Василий, когда Люба и Петя уже падали на кровать!
… Петька неистово гладил её, осыпал, шею, тело поцелуями, задыхался:
— Сладкая… сладкая…
О, невероятно, непостижимо, неужели эта чужая, приятная, мягкая и упругая женщина — его? Ёлки-палки, так быстро и просто, как с неба свалилось, хоп — и нате вам, да ещё ж пять минут назад он мордохался с калиткой и ни о чём таком не помышлял (ну разве только вообще, в заднем уме, но не конкретно) а теперь вот он обладает ею, в натуре обладает — о-о-о! — , не сон ли это? Он хочет и в губы целовать, но почему она отворачивается, глаз не открывает, молчит? Почему из-под ресниц сползают слёзы?
— Да чего ты, Любонька, ты ж сама захотела?.. Ох, сла-а-адка-я-я-я-я-я-я!!!…
… Расслабленный, Пётр несколько минут лежал зажмурившись. Люба уже сидела на постели одетая, ждала. Потом он смущённо, отведя глаза, одевался.
«Елки-палки… А Валя?.. Я ж ей изменил, первый раз изменил… Ох, как же нехорошо заныло в груди-то».
У Пети до свадьбы, конечно, кое-что было с другими девушками, но совсем немного, можно сказать, ничего. Не разбалованный он был, а потом Валю встретил…
— Значит, сладкая? — Люба искоса наблюдала.
— Ну… да…
— А Валя?
— Зачем про это спрашивать?
— Ну всё-таки?
— И Валя сладкая.
«Как же я теперь Вале в глаза посмотрю?»
Люба схватила со спинки кровати вафельное полотенце и размашисто стебанула им по спине Петьки. Он вскочил.
— Так чего же вы, кобели, тогда ищете, чего на сторону глаза косите, чего не хватает вам?
Она била его полотенцем, слёзы текли из её глаз
— Ты, Люба, это… — говорил Петя, защищаясь ладонями и пятясь назад, — ты только Вале не говори, ладно? Успокойся, прошу… Я ведь не… это… я ж мужчина, в конце-концов, зачем провоцировать?… Ты сама…Я вообще первый раз изменил…
— А я тоже! За каким чёртом ты оказался сегодня возле своей калитки?! Пошёл вон!
Петька ошпарено выскочил с Любиного двора, даже калитку не закрыл за собой.
«Домой сейчас не пойду, нельзя. Не! Да Валя лишь в один глаз посмотрит, так сразу и… Ох, елки!..Остыть надо, обдумать всё… За околицу, на утиный пруд пойду!»
Пётр быстро развернулся в сторону околицы, где неподалёку был утиный пруд. Вот там-то он и отсидится.
Но в этот момент на своё крыльцо вышла Валя, у неё в руке был хвостик от селёдки.
— Кис-кис, — позвала она. — Мурка, ну-ка попробуй солёненького!
Повернула голову — и через дорогу Петю заприметила.
— Пе-еть!
— Ась? — испуганно остановился Петя. Так и стоял на своей стороне, дорогу не переходил.
— Ты куда это, солнце моё?
— Да тут… попросили. Скоро буду.
— А щеколду на калитке не доделал! Инструменты на земле валяются.
— Да скоро я!
— А чего попросили-то, я не поняла?
— Да рыбы наловить.
— Рыбы?! — Валя несказанно удивилась. — А кому это? Любе что ли?
— Почему это Любе?
— Ты ж от неё вышел-то.
— А-а… не, не для Любы.
— А у неё что делал?
— Да это… шифоньер передвигал.
— Это у нас шифоньер. У них стенка стоит.
— Ну, это я так назвал. По привычке.
— Дак она ж тяжёлая. С Василием вдвоём что ли?
— Не, Василий как раз на пруду меня ждёт — у них на работе комиссия с проверкой, ну вот, Василий решил, что хорошо бы гостей на уху пригласить. Он уже там снасти готовит, побегу я…
— А-а-а… — Люба понимающе кивнула. — А на каком пруду, на дальнем или на ближнем? Вы в тот раз на дальнем ловили, да маловато…
— На ближнем, на утином… Здесь рядом, Валюш…
— Ну давай… А как же ты сам стенку-то передвинул? Силёнок хватило?
