Константин Симонов - Парень из нашего города
Сергей. Да, тут недавно во время бомбежки одна их птичка в землю уткнулась — вот принесли мне кусок пропеллера. А то ведь здесь на триста верст ни одного порядочного дерева нет!
Врач (разглядывая палку). Ох, и терпение у вас!
Сергей. Ну, это когда как.
Пауза.
Что ж, Бурмина-то нет, а?
Врач. Может, начальнику по телефону звонили, пойду спрошу.
Сергей. И правда, сходили бы.
Врач уходит. Долгое молчание. Сергей рассеянно строгает палку. За сценой слышны голоса. Сергей прислушивается. Встает. Голос Аркадия: «А я вам говорю — сюда!» Двое санитаров вносят на носилках Аркадия. Он очень бледен. Рядом с носилками идет врач.
Аркадий (хриплым голосом). Отстань, тебе говорю. Не хочу я под брезентом… Здесь положите.
Санитары ставят носилки.
Под голову повыше.
Ему подсовывают что-то попавшееся под голову.
Врач. Может, попробовать извлечь?
Аркадий. Что там извлечь! Что я, ребенок, что ли! Не знаю… когда… Сережа, скажи ему, чтоб отстал! (Врачу.) Будешь ковырять, а что толку? Отстань, дай три минуты пожить спокойно.
Врач. Аркадий Андреевич, может быть, все-таки…
Аркадий. Ну, жалко вам меня, ну, понимаю, но глупости-то зачем предлагать? Ведь видите сами… Сережа…
Сергей (наклоняясь над ним.) Аркаша, как?
Аркадий. Так. Шляпы. Нашему сделал операцию, стал пленного перевязывать, — так, шляпы, маузер у него взяли, а другой, маленький, в комбинезоне, не заметили. Всадил, — вот прямо когда нагнулся над ним. (Замечает вопросительный взгляд Сергея, обращенный к врачу.) Все, Сережа, все. Ты что его спрашиваешь? Ты меня спроси, я же лучше знаю. Он ординатор, а я профессор.
Пауза.
Везти сюда не хотели, боялись, а я велел. Тебя видеть хотел. Нагнулся над ним… а он… Пристрелили его, так и надо.
Сергей. Аркаша, ты не дури, слышишь! (Врачу.) Ну, что вы стоите! Сделайте же что-нибудь.
Врач за спиной Аркадия делает безнадежный жест.
Аркадий. Ничего он не может. Я только по дороге, что не доеду, боялся. А сейчас… Почему опять голову опустили? Поднимите.
Сергей поднимает его за плечи.
Сторожить не буду… удерешь теперь, да?
Пауза.
Что молчишь? Знаю… удерешь… Письмо прочел?
Сергей. Прочел.
Аркадий. Изорви. Пусть не знает, а то еще хуже. Изорви, слышишь?
Сергей. Слышу.
Аркадий. Нагнулся к нему, а он… Ты их…
Долгое молчание.
(Почти шепотом.) Это хорошо, что бреда у меня нет. Повыше… Выше… (Запрокидывает голову.)
Сергей медленно опускает его на носилки. Врач и санитары снимают фуражки. Долгое молчание. Сергей, встав, рукавом стирает с глаз слезы, оглядывается на врача и санитаров.
Врач. Я скажу начальнику, что родным вы напишете.
Сергей. Напишу.
Санитары поднимают носилки и молча уходят вместе с врачом.
(Механически, не замечая их ухода, повторяет.) Напишу. Напишу. А что я им напишу?
Входит Сафонов.
Сафонов. Ну, как, был обход, товарищ майор?
Сергей. Был.
Сафонов. Хирург-то вас не задержит?
Сергей. Теперь не задержит. (Смотрит себе на ноги.) Сапог у вас нет каких-нибудь?
Сафонов. Есть, только старые, ношеные, они вам просторны будут.
Сергей. Вот и хорошо. (Поднимает палку и, прихрамывая, идет вслед за Сафоновым.) Разобьем их, Сафонов?
Сафонов. А то как же, непременно разобьем, товарищ майор!
Сергей (угрюмо). Разобьем их! Чтоб и праху от них не осталось! Чтоб в урнах домой везти нечего было!
ЗанавесКАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Вечер следующего дня. Степь. Наполовину зарытая в землю машина — «эмка». В глубине палатка. За сценой женский голос поет последние слова какой-то арии. Аплодисменты. На заднем плане видны фигуры расходящихся после концерта бойцов. Входят Севастьянов и Гулиашвилн.
Севастьянов. Что же ей говорить?
Гулиашвили. То же самое, дорогой: вызвали к командующему, уехал па три дня. И коротко, и на правду похоже.
Севастьянов. Не поверит.
Гулиашвили. Хорошее известие будет — правду скажем, а пока нельзя.
Севастьянов. Когда Сафонова послали?
Гулиашвили. Вчера в девять. Два дня. Не знаю, что и думать, дорогой. Хорошо думать — не могу. Плохо думать — не хочу.
Севастьянов. Боюсь, проболтается кто-нибудь.
Гулиашвили. Если я не проболтаюсь, никто не проболтается.
Входит лейтенант.
Лейтенант. Товарищ капитан, артисты в палатке, ужинают. Какие будут приказания?
Гулиашвили. Сейчас покушают, потом спать лягут. Утром в машину посадим, на другое место повезем. Куда им завтра?
Лейтенант. В политотдел.
Гулиашвили. В политотдел свезем. Пойдем посмотрим, как кушают. (Направляются к выходу.)
Навстречу идет Варя.
Куда? А кушать?
Варя. Я не хочу, я потом…
Гулиашвили. Нельзя потом. Сейчас вернусь — уговорю.
Лейтенант и Гулиашвили уходят.
Севастьянов (сажая Варю на крыло «эмки»). Это наша с Сережей штаб-квартира. Комаров всех выкурим и спим в ней ночью. Если скучно — радио заводим, там радио есть. Хорошо вы пели. Испытал я удовольствие. И читали тоже хорошо.
Пауза.
Этот толстенький смешные рассказы читал, — он что, новый в труппе?
Варя (рассеянно). Да. Что вы спросили?
Севастьянов. Я спросил: этот толстенький — новый в труппе?
Варя. Да, новый. Комик.
Севастьянов. Вы что, значит, с самолета — и прямо к нам?
Варя. Нет, мы уже утром в политотделе были, а потом у зенитчиков. У нас ведь свое расписание. Мне просто повезло, что в первый же день — сюда.
Севастьянов. Очень большое наслаждение приносят бойцам такие концерты.
Варя. А мы так и подумали. Пошли в политуправление округа и сказали: «Ваша бригада на фронте, мы тоже хотим туда свою бригаду послать». Вот и приехали. Правда, наша бригада немножко меньше вашей, всего пять человек.
Входит Гулиашвили.
Гулиашвили. Зато какие люди!
Варя. Я, когда пела, смотрела — у вас много новых лиц, а знакомые не все. Где капитан Стасов? Я ему письмо от жены привезла.
Гулиашвили. Нет его. Погиб.
Варя. А она посылку хотела — и опоздала. Я видела, как она по платформе бежала, когда поезд уже тронулся.
Молчание.
Вано, где Сережа?
Гулиашвили. Я же русским языком сказал тебе, что его в штаб армии вызвали.
Варя. Петр Семенович, это правда?
Севастьянов. Безусловно. Он тут безусловно если не завтра — послезавтра будет, — сами убедитесь.
Гулиашвили. Ну, подумай сама, Варя, зачем я тебя обманывать буду? Сама увидишь, сама спросишь, — сам тебе скажет — правдивый человек Вано!
Севастьянов. Ну, что вы волнуетесь, Варвара Андреевна?
Варя. А я не волнуюсь, я просто должна сегодня видеть Сережу. Непременно сегодня.
Гулиашвили. Ну, а если завтра… нет, я, конечно, понимаю…
Варя. Нет, Вано, ты не понимаешь, ничего не понимаешь. Я должна его видеть, потому что…
Гулиашвили. Что потому что? Ну, говори же, что потому что? Я так не могу…
Варя. Мы были в политотделе утром, и там… там…
Гулиашвили. Что там? Что там? Или я сейчас пойду звонить туда… что там?
Варя. Там не знали, что я… и при мне сказали, что Аркаша погиб.
Севастьянов. Как погиб! Как он мог погибнуть? Глупости там болтают! Не верь им!
Варя. Они сказали, что профессор Бурмин погиб при исполнении обязанностей и что надо кого-нибудь вместо него. Вместо него… Аркаша… Но ведь он… я же думала, что увижу его, а оказывается, тогда последний раз был на вокзале, а я не знала, что последний, я шутила с ним, что он смешной очень в военной форме. И над Сережей тоже шутила, что он так долго меня обнимает, что проводники боятся — увезет с собой без билета. Но его я увижу! Увижу! Да?
