Жан-Поль Сартр - Мухи
Электра. Солнце...
Первая эриния. Ты никогда не увидишь солнца, Электра. Мы застим тебе солнце, как туча саранчи; куда б ты ни пошла — над твоей головой будет ночь.
Электра. Оставьте меня! Не мучьте!
Орест. Их сила в твоей слабости. Посмотри: мне они не смеют ничего сказать. Послушай: ты предалась неведомому ужасу и отделилась от меня. А разве ты пережила что-то иное, чем я? Стоны матери? Или ты думаешь, что они замолкнут когда-нибудь в моих ушах? Ее огромные зрачки — океаны, вышедшие из берегов, — на мелово-бледном лице; думаешь, они изгладятся когда-нибудь из моих зрачков? А тоскливый страх, грызущий тебя? Думаешь, когда-нибудь он перестанет снедать меня? Но что мне до всего этого — я свободен. Пусть тоска, пусть страшные воспоминания. Свободен. Я в согласии с самим собой. Не нужно ненавидеть себя, Электра. Дай мне руку: я тебя не покину.
Электра. Пусти мою руку! Эти черные суки вокруг меня — страшны, но ты еще страшней.
Первая эриния. Видишь! Видишь! Не правда ли, куколка, мы тебя пугаем меньше, чем он? Мы нужны тебе, Электра, ты наше дитя. Тебе нужны наши когти, чтоб терзать свое тело, тебе нужны наши зубы, чтоб кусать свою грудь, тебе нужна наша каннибальская любовь, чтоб забыть о ненависти к себе, тебе нужны страдания плоти, чтобы не думать о страданиях души. Приди! Приди! Спустись всего на две ступеньки, и мы примем тебя в объятия, наши поцелуи истерзают твое хрупкое тело, и наступит забытье, забытье во всепожирающем, чистом огне боли.
Эринии. Приди! Приди!
Медленный танец, как бы околдовывающий ее. Электра встает.
Орест (хватая ее за руку). Остановись, умоляю тебя, ты погибнешь.
Электра (яростно вырываясь). А! Ненавижу тебя! (Сходит по ступенькам.)
Эринии набрасываются на нее.
На помощь!
Входит Юпитер.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Юпитер.
Юпитер. На место!
Первая эриния. Хозяин!
Эринии неохотно расходятся, оставляя Электру распростертой на земле.
Юпитер. Бедные дети. (Подходит к Электре.) Чего вы добились. Гнев и жалость борются в моем сердце. Встань, Электра: пока я здесь, мои суки тебя не тронут. (Помогает ей подняться.) Какое страшное лицо. За одну ночь! За одну ночь! Где твоя деревенская свежесть? За одну ночь твоя печень, селезенка и легкие износились, тело стало жалкой тряпкой. Ах, самонадеянная, безумная молодежь, сколько зла вы сами себе причинили!
Орест. Смени тон, приятель: этот не к лицу царю богов.
Юпитер. И ты, гордец, тоже смени тон: дерзость неуместна в устах преступника, искупающего вину.
Орест. Я не преступник и ты не заставишь меня искупать то, что я не считаю виной.
Юпитер. Ты ошибаешься, пожалуй, но потерпи — я рассею вскоре твое заблуждение.
Орест. Терзай меня сколько угодно: я ни о чем не жалею.
Юпитер. Даже о том ужасном состоянии, до которого ты довел сестру?
Орест. Даже об этом.
Юпитер. Слышишь, Электра? И он утверждает, что любит тебя.
Орест. Я люблю ее больше, чем себя самого. Но она страдает по собственной воле и только сама может избавиться от страданий, она — свободна.
Юпитер. А ты? Ты тоже, может быть, свободен?
Орест. Тебе это известно.
Юпитер. Взгляни на себя, бесстыжее и глупое созданье, ты воистину величествен: скрючился меж ног божества, тебя хранящего,— а вокруг эти голодные суки. Если уж ты осмеливаешься называть себя свободным, остается воспеть свободу узника, закованного в кандалы и брошенного в подземелье, или свободу распятого раба.
Орест. А почему бы и нет?
Юпитер. Берегись: ты фанфаронишь, потому что Аполлон тебе покровительствует. Но Аполлон — мой покорный слуга Стоит мне пальцем пошевельнуть — он тебя покинет.
Орест. За чем же дело стало? Пошевели пальцем, хоть всеми десятью.
Юпитер. К чему? Разве я не сказал, что мне обрыдло наказывать? Я явился, чтоб вас спасти.
Электра. Спасти? Не насмехайся над нами, хозяин мщения и смерти. Даже богу недозволено вселять обманчивую надежду в сердца тех, кто страдает.
Юпитер. Через четверть часа ты можешь быть далеко отсюда.
Электра. Живая и здоровая?
Юпитер. Даю слово.
Электра. А чего ты потребуешь с меня взамен?
Юпитер. Я ничего не требую от тебя, дитя мое.
Электра. Ничего? Я правильно расслышала, о добрый бог, дивный бог?
Юпитер. Или почти ничего. Пустяк, который ты можешь дать мне с легкостью, — капельку раскаяния.
Орест. Берегись, Электра. Эта капелька ляжет тяжелым камнем тебе на сердце.
Юпитер (Электре). Не слушай его. Ответь лучше мне: что мешает тебе осудить преступление, совершенное другим. Ты ведь даже не сообщница.
Орест. Электра! Неужели ты отречешься от пятнадцати лет ненависти и надежды?
Юпитер. Кто говорит об отречении? Она никогда не хотела этого святотатства.
Электра. Увы!
Юпитер. Ну-ну, можешь на меня положиться. Я ведь читаю в сердцах.
Электра (недоверчиво). И ты читаешь в моем сердце, что я не хотела этого преступления? Это я-то, в течение пятнадцати лет мечтавшая об убийстве и мести?
Юпитер. Ерунда! В кровавых снах, баюкавших тебя, было что-то невинное: они позволяли забыть о рабстве, врачевали раны, нанесенные твоей гордости. Но ты никогда не собиралась их осуществить. Я ошибаюсь?
Электра. Ах! Бог мой, дорогой мой бог, как я хочу, чтоб ты не ошибался.
Юпитер. Ты еще совсем девочка, Электра. Другие девочки мечтают стать богаче всех или красивей всех. А ты, ослепленная жестокой судьбой своего рода, мечтала всех превзойти страданиями, всех превзойти преступлениями. Ты никогда не хотела зла: ты хотела только быть несчастной. В твоем возрасте девочки еще играют в куклы и в классы, а у тебя, бедная малютка, не было ни игрушек, ни подружек, ты играла в убийство, потому что в эту игру можно играть одной.
Электра. Увы! Увы! Я слушаю и начинаю понимать себя.
Орест. Электра! Электра! Вот теперь-то ты виновна. Кто, кроме тебя самой, может знать, чего ты хотела? Неужто ты позволишь другому решать за тебя? К чему искажать прошлое? Оно беззащитно! К чему отрекаться от той разгневанной Электры, которой ты была? От той юной богини ненависти, которую я полюбил? Разве ты не понимаешь, что этот жестокий бог играет тобой?
Юпитер. Чтоб я стал играть вами? Послушайте, что я вам предлагаю: отрекитесь от вашего преступления, и я посажу вас обоих на трон Аргоса.
Орест. На место наших жертв?
Юпитер. Что поделаешь.
Орест. И я натяну на себя еще не остывшее платье покойного царя?
Юпитер. Это или какое-нибудь другое, не важно.
Орест. Ясно. Было б черным, не так ли?
Юпитер. Разве ты не в трауре?
Орест. В трауре по матери. А я и забыл. И моих подданных я тоже одену в черное?
Юпитер. Они уже в черном.
Орест. И правда. Дадим им время износить старое платье. Ну? Ты поняла, Электра? За несколько слезинок тебе предлагают нижние юбки и сорочки Клитемнестры — те вонючие, грязные сорочки, которые ты пятнадцать лет стирала собственными руками. Тебя ждет также ее роль, придется только подучить слова. Иллюзия будет полной, никто не усомнится, что снова видит твою мать, ты ведь стала похожа на нее. Но я — я брезглив: я не стану натягивать на себя штаны убитого мною паяца.
Юпитер. Нечего нос задирать, убил человека, который не защищался, и старуху, умолявшую о пощаде; а послушать тебя, не зная, так решишь, что ты спас родной город, сражаясь один против тридцати.
Орест. А может, я и на самом деле спас родной город?
Юпитер. Ты? А знаешь, кто там, за этой дверью? Жители Аргоса — все жители Аргоса. Они поджидают своего спасителя с камнями, вилами и дубинами в руках, чтобы выразить ему благодарность. Ты одинок, как прокаженный.
Орест. Да.
Юпитер. Гордиться тут нечем. На одиночество тебя обрекает их презрение и ужас, трусливейший из убийц.
Орест. Трусливейший из убийц тот, кто испытывает угрызения совести.
Юпитер. Орест! Я сотворил тебя, я сотворил все: гляди.
Стены храма раздвигаются. Появляется небо, усеянное вращающимися звездами. Юпитер в глубине сцены.
Голос его становится оглушительным (звучит через микрофон), но он сам едва различим.
Смотри на эти планеты, которые движутся в строгом порядке, никогда не сталкиваясь: это я упорядочил их орбиты, явив справедливость. Послушай гармонию сфер, беспредельный благодарственный гимн минералов, звучащий с четырех сторон света. (Мелодекламация.) Благодаря мне продолжается жизнь на земле, я повелел, чтобы дитя человеческое было человеком, чтоб от собаки рождалась собака; благодаря мне мягкий язык прилива лижет песок и отступает в положенный час; я повелел произрастать растениям, мое дыхание разносит желтые тучи пыльцы. Это не твои дом, самозванец! Ты в мире, как заноза в теле, как браконьер в господском лесу, ибо мир — добр. Я создал его по своей воле, я — Добро. А ты — свершил Зло, все сущее клянет тебя голосами, окаменевшими от ужаса. Добро — повсюду: оно в мякоти бузины и свежести источника, в зернистости кремния и тяжести камня: куда ни глянь, найдешь его, — оно даже в природе огня и света. Твое собственное тело предает тебя — оно покорно моим предначертаниям. Добро в тебе и вне тебя: оно рассекает тебя, как коса, оно подавляет тебя, как гора, оно несет и катит тебя, как море, оно обеспечило успех твоего дурного дела; Добро было светом факелов, твердостью твоего меча, силой твоей руки. Ты содеял Зло и им гордишься, но что оно, как не уловка бытия, лукавый его отблеск, обманчивое отражение, самое существование которого зиждется на Добре. Опомнись, Орест: против тебя вся вселенная, а ты во вселенной — лишь жалкий червь. Прими естественный порядок вещей, сын, извративший естество свое. Признай свою вину, ужаснись ею, вырви ее из себя, как гнилой зловонный зуб. Иль бойся, чтоб море не отхлынуло перед тобою, чтоб не иссякли источники на твоем пути, чтоб не рухнули на твою дорогу камни и скалы, чтоб земля не разверзлась под ногами твоими.
