Анатолий Софронов - Берегите живых сыновей
Шабанов. А зачем бывшему танкисту забывать военную терминологию?
Барбарисов (с жестом) . Приложился?
Шабанов. Без заправки до места назначения не доберешься. (Присаживается к роялю, тихо, но озорно поет на мотив «Любо, братцы, любо...».)
Как в одной атаке
Танк мой весь сгорел, —
Я едва из танка
Выскочить успел.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить, —
В танковой бригаде
Не приходится тужить.
Вызывают после
Меня в особотдел:
— Почему ты с танком
Вместе не сгорел?
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить, —
В танковой бригаде
Не приходится тужить.
— Милые товарищи, —
Я им говорю, —
В следующей атаке
Обязательно сгорю.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить, —
В танковой бригаде
Не приходится тужить!
Барбарисов. Зачем тебе волшебный фонарь?
Шабанов. Картину с детективным сюжетом смотреть будем. (Ставит фонарь на стол.) Пробный сеанс в узком семейном кругу. (Уходит.)
Звонок. Барбарисов идет открывать дверь. Возвращается с Тепляшиным.
Барбарисов. Иван Ильич, компания хорошая подбирается.
Тепляшин (здороваясь с Родичевым) . Павел дома?
Барбарисов. Ищут.
Тепляшин. Ты бы все-таки розыгрыши перенес на другое время. Видел его?
Барбарисов. Занят был. Уговаривал Валентину Алексеевну ехать в Мисхор.
Тепляшин. Ты?!
Барбарисов. А почему бы и не я? С врачом ехать спокойнее, чем с генералом. Солнечный удар хватит, что ты будешь делать?
Тепляшин. У некоторых людей к старости болтливость заменяет дар речи.
Родичев смотрит на часы.
Барбарисов. Сколько до поезда?
Родичев (ходя по комнате) . Два часа двадцать семь минут.
Барбарисов. Огромный запас времени. А если принять во внимание, что вы уезжаете завтра, еще больше.
Родичев. Доктор, у нас нет главврача в поликлинике. Не согласились бы? В нашей области ценят веселых людей.
Тепляшин (Родичеву) . А как в вашей области обстоят дела с кадрами в драматическом театре?
Родичев. От талантливых не отказываемся.
Тепляшин. Возьмите Барбарисова. Блестящий комик. Публика будет лежать при одном его появлении.
Барбарисов. Хочешь, я тебя сейчас развеселю? В Крым поедешь ты, а не я.
Тепляшин. Болтун — находка для шпиона, но не находка для друзей... Кажется, так говорил Козьма Прутков?
Барбарисов. Если он имел в виду тебя...
Тепляшин. Не до шуток, Михаил. (Родичеву.) Извините, у нас большая тревога. У меня пропал на квартире пистолет...
Барбарисов (серьезно) . Не надо, Сергей.
Тепляшин (не обращая внимания на Барбарисова) . Боюсь, все может закончиться трагично. У меня был Павел. Он в тяжелом душевном состоянии. Что-то пишет. Скрывает ото всех. Сегодня поставил точку. Так он сказал Валентине Алексеевне. Поставил точку. Понимаете?
Барбарисов. Точку?
Тепляшин. Да, точку. Какую — не знаю. Никто не знает. Пистолет не могу найти! Психологически могу предположить...
Родичев. Когда пропал пистолет?
Тепляшин. Шесть дней назад.
Родичев. Что же вы молчите?
Тепляшин. Вчера хватился. Места не нахожу... Возьмите на себя... Поговорите с ним...
Входят Ковалев и Корниенко.
Корниенко. Пожалуйста, сдаю на руки.
Ковалев (несколько смущенно) . Извини, Иван Ильич.,, Но я... Думал, уже не успеешь.
Родичев (несколько замедленно, присматриваясь к Ковалеву) . Нет, извиняй ты меня... Как вырвался из Совмина — прямо к тебе.
Барбарисов (Тепляшину, не очень естественно) . Обсудим детали нашей поездки в Мисхор. (Уходит с Корниенко и Тепляшиным.)
Ковалев (сдержанно) . Давно не виделись.
Родичев. Давно... Как чувствуешь себя?
Ковалев. Малоинтересный вопрос... Но, чтоб с ним покончить, отвечу: чувствую нормально. Лучше скажи, как там... у нас?
Родичев. Что же, и там нормально. Жизнь идет.
Ковалев. Ясно. В письме ты угрожал серьезным разговором. Я готов.
Родичев. Зачем же угрожал? Встретиться хотел, поговорить. (Задушевно.) Соскучился...
Ковалев (сдержанно) . Хорошо, если так.
Родичев. А как же иначе? Только так.
Ковалев. Бывает и по-другому. О чем разговор?
Родичев. Что торопишься?
Ковалев. Не я тороплюсь.
Родичев. Держишь ты родственников в трепете.
Ковалев. Мне только родственниками и осталось командовать.
Родичев. Не ершись. Не для того встретились.
Ковалев. А для чего?
Родичев. Хотел рассказать тебе... ну, о виноградниках твоих.
Ковалев. Им что, мое имя присвоили?
Родичев. Присвоить не присвоили, но называют ковалевскими. В голой степи вымахали — глаз не оторвешь.
Ковалев. Читал в твоем письме.
Родичев. В письме всего не скажешь. А ты тоже вроде думаешь о них?
Ковалев. Откуда такая информация?
Родичев. Родня сообщила.
Ковалев. Жена?
Родичев. Сестра жены. Книгу пишешь или статью какую? Давай издадим в области?
Ковалев (смутившись) . Болтают ерунду... Ничего я не пишу.
Родичев. Пишешь. Даже рукопись прячешь.
Ковалев (с усмешкой) . Ты что, за рукописью приехал?
Родичев. Ты вроде и не рад встрече?
Ковалев. Если б не рад, не ждал бы столько дней!
Родичев. Павел, а не поехать ли тебе к нам?
Ковалев. Куда?
Родичев. Ну, виноградники посмотреть... Может, прибавилось бы что в рукописи?
Ковалев (раздраженно) . Да брось ты рукопись! Брось! Нет ее!
Родичев. Как нет?
Ковалев. Ты что, с бумагой приехал встретиться или со мной?
Родичев (теряя спокойствие) . На кого сердишься? Скажи. Павел, на кого?
Ковалев. Ни на кого.
Родичев. Что с тобой происходит? Объясни мне.
Ковалев. Ты на улицах Москвы запах бензина (с особой интонацией) чуял?
Родичев (повторяя интонацию Ковалева) . Чуял.
Ковалев. А я двадцать лет чуял, жил этим! Вы скоро убирать будете?
Родичев. Готовимся.
Ковалев. Хожу по бульварам, думаю... А перед глазами... пшеница. Поля. Комбайны. Тракторы. Двадцать лет — это срок! Весна... Каждая весна — посев. Двадцать весен! В дождевиках. В сапогах. На «газиках»... Бригадиры. Звеньевые. Люди. Не выбросишь из сердца. Тебе не понять! Ребенок плачет, когда от груди отнимают... А у взрослого дело? Смеяться должен? Лезгинку танцевать? Мы пришли в тяжелые годы. Сменили тех, кто в тюрьмах да в ссылках погиб. Когда вырубили стольких людей! И каких людей?! Теперь-то все понимаешь! Разве от этого не горько? Разве не болит сердце! А разве мы не ходили под смертью? Сколько честных коммунистов в размол пустили? (Замолчав, отвернулся от Родичева.)
Родичев. Успокойся, Павел. Успокойся.
Ковалев (страстно) . Я знаю, мы многого недобирали. Ошибались. Да, ошибались. Кто не работает, тот не ошибается. Но мы работали! Мы были солдатами партии!
Родичев (сильно) . Почему были? Кто тебя отлучает от партии?!
Ковалев. Отлучить меня от партии нельзя. Не получится! Но обыватель в душу мне плюнуть может, Это разрешено.
Родичев. Слушай, Павел, я многому от тебя научился. Ты в меня свою душу вложил. Но скажу прямо. На людей можно обижаться. Бывает, заслуживают... И на меня — если есть за что — обижайся! Ладно. Но на время, на партию обижаться нельзя!
Ковалев. Зачем же так, Иван Ильич? Да и глупо было бы.
Родичев (почти со злостью) . Не спорю, глупо! Но чувствую, сидит в тебе что-то! Сидит!
Ковалев (глухо и упрямо) . Забывать нас стали.
Родичев. Ты что, оперный артист? Скучаешь без оваций?
Ковалев (с обидой) . Знаешь, сравнения эти... Я еще голоса не потерял, а к овациям мы, партийные работники, никогда не привыкали.
Родичев. Ты сделал крупную ошибку.
Ковалев (желчно) . Мой путь только ошибками и усеян.
Родичев. Я с тобой как с другом, как с товарищем говорю. И меня когда-нибудь сменят... И, может, быстрей, чем тебя. Что же я, на твое положение перейду? Личные обиды надо прятать. И не уходить от дела, которому жизнь посвятил. Многое изменилось, надо понимать. Не на словах принимать, а душой, сердцем и разумом. Обязательно разумом. Примешь разумом — к сердцу пути найдутся!
