Ион Друцэ - Апостол Павел
Финикиец: Чтобы облегчить душу, нужно быть свободным, а я раб.
Варвар: Отпустить не могу. Я на тебя истратился.
Апостол: Ладно, если не отпускаешь, мы у тебя его выкупим.
Варвар: Как выкупите? На что?
Скиф: Меч отдаю.
Дак: Полмешка зерна.
Женщина: Серьги.
Еллин: Половина свитков, они дороже, чем всё твое состояние.
Варвар: Я думал заработать на нем больше, но, так и быть. Уступаю. Иди, ты свободен.
Финикиец: Нет. Не так продаются, не так покупаются рабы.
Апостол: Он прав.
Подошел к рабу, коснулся его плеча. Раб опустился на колени. Возложив ему руку на голову, кивком предложил Варвару сделать то же.
Апостол: Перед Богом и перед миром. Ты этого раба нам продал. Мы этого раба у тебя выкупили.
Варвар: Какие гоноры! Уже и народа-то нет, а гоноры остались!
Апостол (после завершения обряда): Теперь, брат мой Финикиец, можешь стать рядом с нашей сестрой. Ты — свободен.
Женщина поднесла ему сосуд, омыла ему руки, и раб присоединился к ним.
Скиф: Вино будет?
Апостол (Варвару): Налей.
Варвар: Будут деньги, будет и вино.
Апостол: Ты нам должен.
Варвар: Я никому ничего не должен.
Апостол: Ты нанял нашу сестру за одну десятую от прибыли.
Варвар: Да, но прибыли не было! Торговля не пошла.
Апостол: Все-таки на один динарий ты наторговал!..
Варвар: И ты хочешь, чтобы я тебе его вернул?
Апостол: Отдай нашей сестре ее долю.
Варвар: У кого я тут, в горах, разменяю динарий?
Апостол: Зачем менять? Выдай нашей сестре ее долю вином.
Варвар: Как?
Апостол: Налей столько вина, сколько полагается за один динарий, и десятую часть отдели.
Варвар: И что получится? Шесть, семь глотков?
Апостол: Пусть будет шесть, нам и шести достаточно. Только не мерь своей глоткой! Лей на глаз.
Варвар: Хорош покупатель. Долго искал. Покупает вино глотками, а я продаю на глаз. Но, постойте, в этом сосуде что-то плещется! По-моему, тут вода!
Апостол: Вода чистая, родниковая. Лей, не бойся.
Варвар: Испортим вино.
Апостол: Нет. Разбавим.
Варвар: Вино разбавлять водой?!
Апостол: Господь запретил народам пить неразбавленное вино.
Варвар: Почему?!
Апостол: От неразбавленного вина человек колеблется, и сами земные устои качаются.
Поставив сосуд, поднял хлеба. “Господи! Ты посещаешь землю в год ее великой жажды, напояешь борозды, благословляешь произрастания, и вот, холмы препоясываются радостью, луга одеваются стадами, долины покрываются хлебами, восклицают и поют! Тебе, Господи!”
Преломив хлеба, Апостол обмакивал куски в разбавленном вине, каждому давал его долю. Ели тихо, молча, целомудренно, насыщая дух безмолвием.
Дак: Вот ведь чудо какое! Один хлеб, и мы, многие, одно тело!!
Варвар: Ты же говорил, что на трапезе поют.
Апостол: Сейчас я скажу слова, а наш брат Финикиец оденет их сладостными звуками.
Финикиец: Слушаю слова.
Апостол (после долгого раздумья): Если каждая травинка отгородится забором, у нас не будет ни полянок, ни пашни, ни зеленых лугов; если каждый дуб отделится межою, исчезнут рощи, дубравы, леса; если каждая капля возмечтает о собственных берегах, исчезнут реки, озера, моря; если брат пойдет на брата, исчезнут языки, обычаи, отечества; если увлекаться разбрасыванием и пренебрегать собиранием камней, исчезнут печки, дома, храмы; а если нету крыши, то и Бога нет. Вот мои слова.
Финикиец: Дрофа — птица красивая, но — не летает.
Апостол: Да простит меня мой брат Финикиец, но дрофа — это воистину Божья птица! В тяжелые годы она кормит сирот и вдов...
Финикиец: Да-да-да, но — не летает. Ходит, как утка, хотя и при крыльях.
Апостол: Тебе нужно, чтобы летала?
Финикиец: Песни пешком не ходят
Апостол (после долгой паузы): Хорошо. Подберем что-нибудь летающее.
Если человек не увидит человека,
Если человек не услышит человека,
Если человек не поймет человека.
Не простит,
Не пожалеет,
Не полюбит его,
Бог отвернется,
Погаснут светила,
И роду людскому
Наступит Конец.
Финикиец (перебирая струны): Домашние голуби красивы, но, отяжелев от излишней пищи, летают недалеко. Невысоко. Другое дело лесная горлица. Слетит с веточки, мгновение — и растаяла в небесах!
Апостол: Тебе обязательно, чтобы растаяла!
Финикиец: Истинная песня, как и дикая горлица, слетела с губ, поднялась, растаяла. И всё. Ее больше нет. Она — у Бога.
Апостол: Иди я обниму тебя, дорогой мой брат, ибо то, о чем ты говоришь, это уже не песня, а молитва. И, видит Бог, нашему столу сегодня потребны не столько песни, сколько молитвы. (Обняв и поцеловав.)
Если я не увижу тебя,
Если я не услышу тебя,
Если не пойму,
Если не прощу,
Бог покинет меня,
Бог покинет тебя,
И нашему роду
Наступит Конец.
Мелодия стала вырываться из глубин, подхватывая слова на лету. Поначалу робко и неумело, потом всё громче и слаженней распелась семья Апостола. Песня отзывалась эхом в горах, уходила далеко в море, и была какая-то тайна в рождении этого распева. Удивленный Варвар, оставив свои котлы, подходит всё ближе и ближе.
Скиф: Ты чего?
Варвар: Как — чего? Чтобы петь. У меня хороший голос.
Дак: Что толку, что голос хорош, если ты не с нами?
Варвар: Как не с вами? Мне тоже омывали руки.
Еллин: Но к преломлению хлебов ты не подошел?..
Варвар: Занят был. Теперь, вот, освободился...
Женщина: Хлеба Благодарения не вкушал...
Варвар: Занят был. Теперь, вот, освободился. И, если что осталось, мне даже любопытно — хлеб с вином...
Пополнившаяся семья начинает песню сначала. Гремели горы, сотрясались дали, звучный женский голос, покрывая всё и вся, подхватил песню, унося ее выше и выше, в небесную синеву, но, когда празднество было в зените, в бухте задребезжал корабельный колокол. Пение оборвалось на полуслове. Поляна замерла.
Варвар (выглянув с обрыва): Три корабля. Все в пурпуре и золоте. Подплывают.
Дак: Что будем делать?
Скиф: Как — что? Торговать. Для чего мы поднялись в горы?
Дак: Но, все-таки, мы теперь как бы повязаны...
Варвар: Как повязаны? Кем? Чем?
Дак: Ну, омовение рук, жертвоприношение, совместная трапеза, пение...
Варвар: Мало ли шарлатанов шляется по ярмаркам!
Женщина: А что, пираты и вправду так хороши собой?!
Варвар: Ах, вчера-вчера-вчера мы всю ночку целовались...
Мигом трапеза распалась. Дак лихорадочно гремит походными жерновами. Скиф наводит блеск на свою амуницию, захмелевшая кифара скачет с одного на другое, жрица храма Сладострастия наконец скинула с себя покрывало и взлетела.
“Браво-о!!” — вопили со всех сторон. Оглядев их, печальный Апостол отошел, поднялся на скалу, взял купол неба в руки и окаменел.
Еллин: Корабли под грузом?
Варвар: Еле ползут. Как беременные хрюшки.
Финикиец: Ушли от римской погони!
Скиф: Мы еще покажем этому Риму, где раки зимуют!!
Дак: Надо же. Нехорошо как получилось. Уйму муки истратил.
Варвар: Мука — это что! У меня, пока я распевал, два котла выкипели.
Скиф: Два котла выкипели, но амфоры полны! А что делать мне, если меня превратили в столб, на котором висит меч!
Еллин: Все мы в убытке. Я, вот, остался без полотенец, а на кораблях, если за ними гонится Рим, полно раненых...
Женщина: И вам не стыдно плакаться по пустякам перед опозоренной женщиной?
Варвар: Ты не опозорена. Ты на работе.
Женщина: Как не опозорена! Впервые в жизни отвергнута мужчиной. В мои-то годы! При моих-то статях!!
Голос Апостола загрохотал: “Тебе, роду человеческому!!...”. Торговцы замерли. Следят за каждым его движением.
