Том Стоппард - Индийская тушь
Дюранс. Вот как!
Флора. Дело закрыто из-за формальности, и полицейские были крайне милы, они провезли меня сквозь толпу в фургоне. Мою сестру выставили из школы. Но во всем этом я была виновата сама. Мировой судья спросил меня, почему все мои стихотворения – о сексе, а я ответила: «Пишу о том, что знаю» – из чистого эпатажа. Я была практически девственницей, но эта фраза протащила меня по всем газетам, да так, что мое имя узнает теперь жена поганого плантатора посреди Раджпутаны, черт, черт, черт., нет, давайте войдем.
Дюранс. Сядьте, это приказ.
Дюранс, который до сих пор стоял, взлетает на одного из гимнастических коней.
Флора. О господи, вы ведь не начнете командовать, правда?
Дюранс (смеется). Вы любите поло?
Флора. Я не часто в него играю.
Дюранс. Нужно отмерять удар, видите? (Взмахивает клюшкой для поло.) Как у вас с виски?
Флора. Изумительно. Особенно хорошо то, что это запрещено. Боже, откуда взялась эта луна?
Дюранс. Уже лучше. Я люблю эту страну, а вы?
Флора. Что же с ней будет? Эти волнения утром в городе… они часто случаются?
Дюранс. Здесь не часто. В Британской Индии тюрьмы переполнены.
Флора. Значит, да.
Дюранс. Это не про нас. Это индуисты и мусульмане. Соляной марш Ганди сегодня достиг океана. Вы слышали?
Флора. Нет, расскажите.
Дюранс. Наши индуисты из конгресса закрыли магазины в знак солидарности, а мусульмане не присоединились. Вот про что это было.
Флора. Мой повар вернулся домой без двух кур.
Дюранс. Индийский национальный конгресс – это очень хорошо, но для мусульман конгресс то же, что Ганди… партия индуистов во всем, кроме названия.
Флора. Ганди арестуют?
Дюранс. Нет, нет. Налог на соль и так – изрядная чепуха.
Флора. Да, в этой стране его, наверное, тяжело платить.
Дюранс. Нет, чепуха в другом смысле. Налога выходит что-то вроде четырех анн в год. Большинство индийцев даже не знали, что у них был такой налог.
Флора. Теперь знают.
Дюранс. Да. Теперь знают.
Флора. Дайте мне попробовать.
На втором коне висит пробковый шлем от солнца. Она надевает шлем на голову и вставляет ногу в стремя. Дюранс со смехом помогает Флоре оседлать второго коня.
А, это не так сложно. Теперь я вижу, в чем тут удовольствие… поло и застольные манеры. Это все, что нужно, чтобы править Индией?
Дюранс (смеясь). Да. В Государственном управлении Индии двенадцать тысяч служащих. Примерно четверо наших парней на миллион индусов.
Флора. Почему же индийцы им это позволяют?
Дюранс. Почему бы нет. Они с этим справляются лучше.
Флора. Правда?
Дюранс. А вы спросите их.
Флора. Кого?
Дюранс. Местных. Спросите их. Мы собрали эту страну воедино. Это заняло пару сотен лет, и страна пару раз икнула, но все получилось.
Флора. Так вот что вы любите? То, что вы создали?
Дюранс. О нет. Я люблю Индию. Я покажу вам.
Кони ржут. Конь прядает под Флорой так, что она едва не падает. Флора визжит, почти счастливо.
Дюранс. Колени вместе!
Действие переносится на открытую местность. Актеры остаются на гимнастических конях.
Восход. На земле туман. Кони ржут, всадники качаются. Флора издает тревожные возгласы. Кричат птицы, быстро удаляясь.
Дюранс. Рябки! С вами все хорошо?
Флора. Они меня испугали.
Дюранс. Пора пускать рысью, солнце взошло.
Флора. Ой, Дэвид… я должна вам сказать… остановитесь! Я сегодня на лошади в первый раз.
Дюранс. Да, я заметил.
Флора (задета). Вот как? Даже когда трусцой? Я так собой гордилась, когда мы шли трусцой.
Дюранс. Даже тогда не очень.
Флора. О черт! Я слезаю.
Дюранс. Нет, нет, сидите. Конь – это кресло. Дышите. Правда у Индии чудесный запах?
Флора. Здесь – да.
Дюранс. Слышали бы вы запах чапатти [49], когда мы их жарили на костре из верблюжьего навоза в пустыне Тар. Духи, да и только!
Флора. Что вы там делали?
Дюранс. Жарил чапатти на верблюжьем костре. (Смеется.) Я вам скажу, когда между нами и Индией все пошло наперекосяк. Суэцкий канал. Он впустил сюда женщин.
Флора. О!
Дюранс. Абсолютно точно. Пока нужно было огибать Мыс [50], это была страна мужчин, и мы жили с индийцами бок о бок. Мемсахибы положили этому конец. Мемсахиб не будет жить бок о бок с индийцем, даже не останется с ним в комнате наедине.
Флора. Ох…
Дюранс. Не выворачивайте носки. Можно я задам вам личный вопрос?
Флора. Нет.
Дюранс. Ладно.
Флора. Это я у вас хотела что-то спросить. Как Резидент узнал, что я приехала в Индию поправлять здоровье?
Дюранс. Это его работа – знать. Плечи назад. Вожжи болтаются.
Флора. Но я никому не говорила.
Дюранс. Очевидно, говорили.
Флора. Только мистеру Дасу.
Дюранс. Ну вот, пожалуйста. Это очень дружелюбно с вашей стороны, конечно, делиться лимонадом, секретами и все в таком духе, но они не могут этим не хвастаться.
Флора (яростно). Чушь!
Дюранс. Что ж… вероятно, я ошибаюсь.
Флора. Извините. Но я вам все равно не верю.
Дюранс. Так точно.
Флора. Извините. Мир.
Дюранс. Флора.
Флора. Нет.
Дюранс. Вы за меня выйдете?
Флора. Нет.
Дюранс. Вы подумаете об этом?
Флора. Нет. Спасибо.
Дюранс. Любовь с первого взгляда, понимаете? Простите меня.
Флора. О, Дэвид.
Дюранс. Колени вместе.
Флора. Боюсь, вы правы.
Она смеется беззлобно и безудержно. Кони идут рысью.
Миссис Свон и Аниш сидят в саду. У них – джин с тоником и акварель. Маленькая картина осталась на садовом столике.
Миссис Свон. Я любила пиво, пока не уехала. Джин с тоником возвращают меня прямиком в Равалпинди. На бутылках было написано – индийский тоник. Когда у Эрика был отпуск дома, я с удивлением обнаружила, что тоник везде индийский и всегда был индийским. Хинин, понимаете? Очень хорош против малярии, но, кажется, совершенно бесполезен без джина. Эрик клялся, что все дело в джине. Он говорил, что джин вытаскивал десятки его друзей из малярии, пока у них не отказывала печень. А потом с ним случился удар на крикетном поле, гарцевал без шлема, дурачок. А что случилось с вашим отцом?
Аниш. Я жил в Англии, когда мой отец умер. Было Рождество. Мое первое Рождество в Лондоне, в студенческом общежитии на Лэдброк Гроув. Злосчастный день. Все студенты, естественно, разъехались по семьям. Я один остался. Никто меня не пригласил.
Миссис Свон. Приглашать индийца на Рождество бывает непросто. Эрик пригласил как-то своего помощника на рождественский обед. Это повредило нашей торговле бумажными панамками.
Аниш. Весь день звонил телефон.
Миссис Свон. С омелой тоже бывали сложности.
Аниш. Он затихал и звонил опять. Я его не замечал. Мне никогда не звонили. Наконец я подошел и ответил, и это был мой дядя из Джуммапура, он звонил сказать, что мой отец умер.
Миссис Свон. Ох, в Рождество!
Аниш. Я поехал домой. Тогда это еще был «дом». Но, к своему стыду, я нашел погребальные обряды безвкусными. Я хотел вернуться в Англию, к новым друзьям. И я вернулся. Я уже был в Англии, когда узнал, что отец оставил мне свой жестяной сундук, который всегда стоял в изголовье его кровати. Наконец сундук прибыл, он был заперт. Я сломал запор. В сундуке не было ничего, что показалось бы мне ценным. Он был наполнен бумагой, письмами, удостоверениями, школьными табелями… Но там была и газетная вырезка: отчет о процессе, где трое людей были обвинены в заговоре, цель которого была – сорвать празднование Дня Империи в Джуммапуре в тысяча девятьсот тридцатом году. Там стояло имя моего отца. Нирад Дас, тридцати четырех лет. Так я и узнал год. Его день рождения был в апреле, а День Империи – в мае. Миссис Свон. 24 мая. День рождения королевы Виктории.
Аниш. Так я и узнал. Отец никогда мне не говорил.
Миссис Свон. А картина?
Аниш. Подо всем этим лежала картина. Портрет женщины, ню, но композиция в старом стиле Раджастани. Еще поразительнее то, что женщина – белая. Я не мог представить, кто это был и что это значило. Конечно, я хранил портрет все эти годы. А потом, неделю назад, в магазинной витрине… Я будто увидел призрака. Не ее призрака – его. Это была рука моего отца, его работа. Я вырос среди его работ. Я видел сотни оригинальных Нирадов Дасов, но здесь его работа была повторена не один раз, а двадцать, на специальном стенде. «Избранные письма Флоры Крю». Еще я увидел, что это та же женщина.
Миссис Свон. Да. О да, это Флора. Здесь все так детально, как на английской миниатюре. Это акварель, так?
АнИш. Акварель и гуашь.
Миссис Свон. Ее он написал не по-индийски.
Аниш. Но она и не индуска.
Миссис Свон. Я знаю, я не «гага». Я только стара. Я говорю, что он нарисовал ее не примитивно. Все остальное смотрится по-индийски, будто эмаль… у луны и звезд вид как у сдобного печенья. Птицы поют на краю… и дерево цветет, такое яркое. Это день или ночь? И у всего разный масштаб. Непонятно, художник внутри дома или смотрит в дом снаружи.
