Антон Макаренко - Мажор
Блюм: Ну, что вы!
Жученко: Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет, чтобы там что-нибудь не загорелось.
Блюм: Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу… Ой! (Ушел наверх.)
Зырянский: Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать. (К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)
Лаптенко: Три дня ничего не ел.
Зырянский: Какой же ты беспризорный после этого? Мы таких не принимаем.
Лаптенко: А как же?
Зырянский: А ты не знаешь как? Ты что сегодня спер на базаре?
Лаптенко: Я?
Зырянский: Ну да…
Лаптенко: Так… только подметки… пару.
Зырянский: Где ж они?
Лаптенко: Кого, подметки?
Зырянский: Да.
Лаптенко: Прошамал.
Зырянский: То-то же. А то: «Три дня не ел». Дураком прикидываешься. Ты если в коммуну поступаешь, так брехать брось. (Ушел
в столовую.)
Наташа (входит): Здравствуй, Вася.
Клюкин: О, Наташа, здравствуй, как это ты?
Наташа: Пришла проведать. К девочкам некого послать?
Клюкин: Да ты иди прямо в спальню. Там все.
Наташа: А кто дежурный сегодня?
Клюкин: Зырянский.
Наташа: Ой, вот не повезло…
Клюкин: Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?
Зырянский и Синенький выходят из столовой.
Зырянский: О, а вы чего пожаловали?
Наташа: Нужно мне…
Наверху Ночевная и Деминская.
Зырянский: Скажите, пожалуйста, — «нужно». Убежала из коммуны, значит, никаких «нужно».
Ночевная: Наташа, ой, какая радость! Наташенька, миленькая! (Обнимает).
Зырянский: Я вас всех арестую! Какая радость? Она убежала из коммуны!
Деминская: Убежала, что ты выдумываешь! Не убежала, а замуж вышла. Наталочка, здравствуй!
Синенький (бросается на шею Наташе): Наталочка, ах, милая, ах, какая радость!!!
Наташа (смеется): Убирайся вон, чертенок!
Зырянский: Нечего ей здесь околачиваться. Я ее не пущу никуда. Раз убежала из коммуны — кончено. И из-за чего? Из-за романа.
Наташа: Как это убежала? Что я — беспризорная, что ли? Я пять лет в коммуне.
Зырянский: Пять лет, тем хуже, что ушла по-свински… Для тебя донжуаны лучше коммунаров.
Наташа: Какие донжуаны?
Зырянский: Петька твой — донжуан.
Синенький: Дон-Кихот Ламанчанский!
Наташа: Какой он донжуан? Мы с ним в загсе записались.
Зырянский: В загс тебе не стыдно было пойти, а в совет командиров стыдно. Убежала и два месяца и носа не показывала. (Клюкину.) Я не позволю пропускать ее в спальню.
Клюкин: Есть — не пропускать в спальню.
Зырянский ушел в столовую.
Ночевная: Вот ирод. Что же делать? Вася, ты не пропустишь?
Клюкин: Что вы? Приказание дежурного не только для меня, а и для вас обязательно.
Сверху Жученко и Шведов.
Ночевная: Жучок! Вот пришла Наташа, а Алешка не пускает в спальни.
Жученко: А, Наташа, здравствуй! Не пускает? (Кричит в столовую.) Алешка!
Зырянский в дверях столовой.
Жученко: Надо же пропустить.
Зырянский: Наш старый обычай — беглецов в коммуну не принимать.
Жученко: Какой же она беглец? Ну, немного не так сделала.
Зырянский: Не пущу.
Жученко: В таком случае я тебя приказываю.
Зырянский (вытянулся, поднял руку в салюте): Есть, товарищ председатель совета! Попусти ее, Вася, по приказанию председателя…
Клюкин: Есть пропустить!..
Жученко: Ну и черт же ты, Алешка.
Зырянский: Я черт, а ты… интеллигент…
Сверху спускаются Григорьев и Блюм.
Блюм: Хэ-хэ, какой же он механик, я же знаю…
Зырянский: Товарищ Григорьев, разрешите узнать, откуда вы получили сведения, что ключи украл Вехов?
Григорьев: Мне сказали.
Зырянский: Кто сказал?
Григорьев: Для вас, надеюсь, все равно. Ведь это оказалось правдой?
Зырянский: Нам не все равно. Почему вы скрываете?
Григорьев: Я не хочу подводить того коммунара под неприятности.
Клюкин: Это что за психология? Какие неприятности?
Григорьев: Спасите мою душу, часовые тоже могут разговаривать?
Клюкин: Если нужно, часовые могут даже стрелять… Ответьте, о каких неприятностях вы говорите?
Григорьев: Разумеется, этому коммунару будут мстить…
Зырянский: Ах ты, черт. Так вы что же думаете? Коммунары все воры, а если кто выдаст, так месть? Вы имеете право это говорить?
Григорьев: Не забывайтесь, молодой человек, и не кричите.
Зырянский: Я вас отсюда не выпущу, пока вы не скажете…
Торская и Вальченко вошли.
Григорьев: Как же это? Арестуете?
Зырянский: А хотя бы и так…
Григорьев: Это издевательство над инженером!
Гедзь: А разве вы инженер?
Торская: В чем дело? Что за собрание?
Зырянский: Товарищ Григорьев сообщил нам сегодня, что в ящике Вехова есть краденные вещи. Это верно, нашли, но товарищ Григорьев отказывается сказать, откуда он узнал сам…
Торская: Может быть, вы мне скажете, товарищ Григорьев?
Григорьев: Продолжайте ваши беседы с товарищем Вальченко…
Зырянский: Клюкин, не выпускать его отсюда.
Клюкин (смеется): Есть не выпускать…
Вальченко: Товарищ Григорьев, что с вами?
Григорьев: Что с вами, товарищ Вальченко? Вам не угодно замечать хулиганства по отношению к инженерам?
Вальченко: Я тоже инженер…
Блюм: Вас могут обвинить в соучастии…
Григорьев: В чем?
Блюм: Ну, в чем, известно, в чем. Если кто-нибудь крадет, а другой знает или не хочет сказать, так он тоже…
Григорьев хочет пройти.
Клюкин (на дороге с винтовкой): По распоряжению дежурного командира…
Вошел Воргунов.
Григорьев: Наплевать на ваших дежурных.
Гедзь (засучивая рукав): Ого! Не могу, честное слово, не могу.
Воргунов (хватает его за руку): Эй вы, русский богатырь…
Гедзь (конфиденциально Воргунову): Надо, понимаете, стукнуть.
Воргунов: Давайте подождем…
Торская: Товарищи, успокойтесь. Это всегда успеем разобрать. Зырянский, вы же дежурный, наведите порядок.
Зырянский: Клюкин, выпустить арестованного.
Клюкин: Есть выпустить арестованного. Пожалуйста.
Григорьев (проходя между молча расступившимися коммунарами): Хамство!
Гедзь (Воргунову): Нужно было стукнуть.
Воргунов: Слишком, знаете, старая форма…
Гедзь: Уже согласен. (Спускает рукав).
Зырянский: Коммунары, через десять минут ужин.
Коммунары подымаются по лестнице. Внизу группа: Торская, Вальченко, Блюм, Воргунов.
Блюм: Это он у папаши так научился разговаривать?
Торская: А вы знаете его отца?
Блюм: А как же — генерал-лейтенант Григорьев…
Торская: Он умер?
Блюм: Нет, он теперь трудящийся…
Воргунов: Блюм, что вы чепуху мелете?
Блюм: Блюм никогда не мелет чепухи. Их превосходительство сейчас продает газеты в Берлине. Дело, как видите, не солидное.
Торская: Откуда вы все это знаете?
Блюм: Живешь на свете — все видишь, а то и скажет какой-нибудь знакомый.
Воргунов и Блюм ушли наверх.
Торская: Иван Семенович, не грустите.
Вальченко: О нет, я прекрасно себя чувствую, но я не могу спокойно выносить такие сцены…
Торская: Что вас беспокоит?
Вальченко: Мне хочется… драться.
Торская (берет его под руку, направляются вверх): Морды бить? Правда?