Бернард Шоу - Другой остров Джона Булля
Бродбент. Нет, никогда.
Нора. Как вам здесь нравится?
Бродбент (внезапно впадая в крайнюю сентиментальность). Я даже не решаюсь сказать вам, до какой степени мне все здесь нравится. Очарование этого ирландского пейзажа и… простите мне мою смелость, мисс Рейли, но… ваш прелестный ирландский голос…
Нора (она привыкла к любезностям и не придает им никакого значения). Полноте, мистер Бродбент! Вот уже у вас и разбитое сердце, а видели вы меня всего две минуты в темноте.
Бродбент. Голос в темноте так же прекрасен, как и на свету. А кроме того, Ларри столько мне о вас рассказывал.
Нора (с горечью). Вот как! Что ж, это, конечно, большая честь для меня.
Бродбент. Я с нетерпением ждал встречи с вами. Вы интересовали меня больше, чем все остальное в Ирландии.
Нора (иронически). Да что вы? Неужели?
Бродбент. Уверяю вас. Я был бы счастлив, если бы вы проявили ко мне хоть вполовину столько интереса.
Нора. О, я, конечно, прямо умирала от нетерпения. Вы сами понимаете, какое это для нас, бедных ирландцев, событие, когда к нам вдруг приедет англичанин вроде вас.
Бродбент. Ну вот, теперь вы смеетесь надо мной, мисс Рейли; я ведь понимаю, что смеетесь. Не надо смеяться надо мной. Я очень серьезно отношусь к Ирландии и ко всему ирландскому. Я очень серьезно отношусь к вам и к Ларри.
Нора. Ларри со мной ничем не связан, мистер Бродбент.
Бродбент. Если бы я так думал, мисс Рейли, я бы… я бы решился полнее отдаться тому очарованию, о котором я только что говорил… полнее, чем я… чем я…
Нора. Это вы мне в любви объясняетесь, да?
Бродбент (испуганный и очень взволнованный). Кажется, что так, мисс Рейли, честное слово. Если вы спросите меня еще раз, я за себя не ручаюсь; в вашем голосе звучат все арфы Ирландии.
Нора смеется над ним.
(Внезапно он теряет голову и хватает Нору за руки, к ее величайшему негодованию.) Перестаньте смеяться, слышите? Я говорю всерьез, как англичанин. Если я говорю такую вещь женщине, это серьезно. (Отпускает ее и пытается говорить своим обычным тоном, тщетно борясь с волнением.) Простите, пожалуйста.
Нора. Как вы посмели меня тронуть?
Бродбент. Мало есть на свете такого, чего бы я не посмел ради вас. Это, может быть, нехорошо, но, право, я… (Умолкает и растерянно проводит рукой по лицу.)
Нора. Как вам не стыдно! Порядочный человек скорее бы умер, чем позволил себе такую вещь со мной, когда я тут одна, ночью.
Бродбент. Вы хотите сказать, что это с моей стороны предательство по отношению к Ларри?
Нора. Ничего подобного. При чем тут Ларри? Это неуважение и грубость по отношению ко мне; это показывает, за кого вы меня принимаете. А теперь можете идти своей дорогой, а я пойду своей. Прощайте, мистер Бродбент.
Бродбент. Нет, нет, подождите, мисс Рейли. Одну минутку! Выслушайте меня. Я говорил всерьез; это страшно серьезно, клянусь вам… Скажите мне, что я мешаю Ларри, и я сейчас же отправлюсь в Лондон, прямо отсюда, с этого места, и вы никогда больше меня не увидите. Клянусь честью! Я ему мешаю?
Нора (в голосе ее, помимо воли, внезапно прорывается горечь). Вам лучше знать, мешаете вы ему или нет. Вы его чаще видели, чем я. Вы теперь его лучше знаете, чем я. Бы больше торопились меня увидеть, чем он, не правда ли?
Бродбент. Я должен вам сказать, мисс Рейли, что Ларри еще не прибыл в Роскулен. Он рассчитывал быть здесь раньше меня, но автомобиль поломался, он будет только завтра.
Нора (лицо ее светлеет). Это правда?
Бродбент. Да, это правда.
Нора вздыхает с облегчением.
Вы рады?
Нора (тотчас опять вооружается до зубов). Рада? Откуда вы взяли? Чему мне радоваться? Мы его ждали восемнадцать лет, так можем подождать еще один день.
Бродбент. Если вы действительно так к нему относитесь, тогда, быть может, для меня еще есть надежда? А?
Нора (глубоко оскорбленная). Должно быть, в Англии другие нравы, мистер Бродбент; это уменьшает вашу вину. У нас, в Иргандии, никому не придет в голову ловить мужчину на слове, когда ему вздумается пошутить, или принимать всерьез то, что женщина скажет в ответ на шутку. Если б женщина всякий раз подвергалась такому обращению, какое вы позволили себе со мной после двух минут разговора, увидев меня в первый раз в жизни, ни одна порядочная женщина не стала бы вообще разговаривать с мужчиной.
Бродбент. Этого я не понимаю. С этим я не могу согласиться. Я говорил совершенно искренне; у меня самые серьезные намерения. Надеюсь, тот факт, что я англичанин, служит достаточной гарантией моей неспособности совершать какие-нибудь необдуманные и романтические поступки; хотя, должен сознаться, ваш голос до такой степени взволновал меня, когда вы так лукаво спросили меня, не объясняюсь ли я вам в любви…
Нора (краснея). Я вовсе не хотела…
Бродбент (торопливо). Конечно нет. Не такой уж я дурак, мисс Рейли. Но мне было невыносимо, что вы смеетесь над моим чувством. Вы… (Снова борясь с волнением) Вы не знаете, как я… (Захлебывается на мгновение затем выпаливает противоестественно ровным голосом) Будьте моей женой!
Нора (быстро). Вот еще! Вздор какой! (Внимательно оглядывает его.) Ступайте-ка домой, мистер Бродбент, и придите в себя. Боюсь, что потшиновый пунш слишком на вас подействовал. Вы, должно быть, не привыкли пить на ночь.
Бродбент (в ужасе). Вы хотите сказать, что я… я Боже мой! Мисс Рейли! Неужели вам кажется, что я пьян?
Нора (сострадательно). Сколько вы стаканов выпили?
Бродбент (растерянно). Два.
Нора. Ну да. И запах торфа помешал вам заметить, какой это крепкий напиток. Идите-ка домой и ложитесь спать.
Бродбент (в страшном волнении). Но это ужасно… Вы заронили во мне ужасное сомненье… Мисс Рейли, ради бога, скажите, я в самом деле пьян?
Нора (успокаивающе). Завтра сами сможете судить. Ну, пойдемте домой и не думайте больше об этом. (С материнской нежностью берет его под руку и мягко подталкивает к тропинке.)
Бродбент (совершенно расстроенный, повинуется). Да, я, должно быть, пьян… Ужасающе пьян. Потому что ваш голос совсем лишил меня рассудка… (Спотыкается о камень.) Нет! Честное слово, клянусь вам честью, мисс Рейли, это я просто споткнулся. Это совершенно случайно, уверяю вас.
Нора. Ну конечно случайно. Обопритесь о мою руку, мистер Бродбент, сейчас будет спуск. Дальше, на дороге, вам будет легче идти.
Бродбент (покорно берет ее руку). Я не нахожу слов, мисс Рейли, чтобы просить у вас прощения… и благодарить вас за вашу доброту… за вашу снисходительность ко мне, когда я в таком гнусном состоянии. Как я мог так по-свин… (Снова спотыкается.) Черт бы побрал этот вереск! У меня нога запуталась!..
Нора. Ну, ну, ничего. Спокойно. Идемте, идемте.
Бродбент, в роли изобличенного пьяницы, позволяет отвести себя вниз к дороге. Снисходительное сочувствие Норы к его предполагаемому состоянию, вместо гнева и отвращения, которые он встретил бы у своих соотечественниц, кажется Бродбенту воистину божественной добротой. И ему, конечно, невдомек, так же как и Норе, что когда англичанин впадает в сентиментальность, его поведение становится поразительно похожим на поведение ирландца, когда тот пьян.
Действие третье
На следующее утро Бродбент и Ларри сидят за завтраком; завтрак происходит на небольшой лужайке перед домом Корнелия Дойла, посредине которой поставлен стол. Они уже кончили есть и сейчас погружены в чтение газет. Почти вся посуда составлена на большой железный поднос, покрытый черным лаком, тут же коричневый фаянсовый чайник, серебряных ложек здесь не водится; масло положено целым куском на обыкновенную мелкую тарелку. На заднем плане дом — небольшое белое строение с шиферной крышей; вход в него через застекленную дверь. Тот, кто вышел бы в сад через эту дверь, увидел бы прямо перед собой стол, направо калитку, ведущую из сада на дорогу, а, круто повернув налево, мог бы, пройдя через запущенный боскет[24], обогнуть дальний угол дома. Между лавровых кустов виднеются изуродованные останки большой гипсовой статуи, обмывавшиеся дождями в течение целого столетия; статуя имеет отдаленное сходство с величавой женской фигурой в римских одеждах, с венком в руке. Эти статуи хотя и созданные, по-видимому, человеческими руками, как бы произрастают сами собой в ирландских садах. Их происхождение составляет неразрешимую загадку даже для самых давних обитателей страны, ибо с их вкусами и образом жизни они не имеют ничего общего. Возле калитки стоит простая садовая скамья, облупленная, потрескавшаяся от непогоды и испачканная птичьим пометом. Неподалеку валяется пустая корзина, для ее пребывания здесь нет никаких оснований, кроме одного — надо же ей где-нибудь лежать. У стола незанятый стул, на котором только что сидел Корнелий, сейчас уже окончивший завтрак и удалившийся в комнату известную под названием «конторы», где он принимает от фермеров арендную плату и хранит счетные книги и деньги. Этот стул, так же как и два других, на которых сидят Ларри и Бродбент, сделан из красного дерева; черное матерчатое сиденье набито конским волосом.
