Ксения Старосельская - Антология современной польской драматургии
Было круто. Косяк меня расслабил по полной, и я начала отрываться. Все меня смешило, абсолютно все. Зенон поймал волну. Сам был трезвый, но бесился со мной на равных. Нас прикалывало все: бармен, дебильная музыка, стаканы, люди. Я была в ударе.
Ну и тут нарисовался Лукаш. Я совсем забыла об этом чучеле, о бабках и обо всем говне. Мне было классно, и я чувствовала, что может быть еще круче. Он подсел и давай нудить: что поставил машину на газоне, что ее могут забрать, что он торопится, и если у меня к нему дело, чтобы я быстрей говорила. А на хрен мне все это сдалось, иди ты на фиг.
Но Лукаш есть Лукаш. Если что-то себе вобьет в голо-ву, труба. А я не люблю таких упертых. Сразу видно, у человека с головой проблемы. Не говорит прямо, что ему надо, а только несет часами всякую хрень. Подошел еще раз, сказал, что идет в бар, и если у меня к нему дело, он еще минуту ждет, а потом отчаливает. Ну и ушел.
У меня сразу испортилось настроение. Никакого смеха, все. Секунда, и уже тоска напала. Бля. Косяк еще действовал, но мне уже не хотелось смеяться, а было херово. Все ясно, праздник закончился, ничего не поделаешь. Ладно, блин, — думаю и иду к этому уроду.
Попрощалась с девчонками и пошла искать его у дебильного бара. Вот он, сидит, куда бы он делся? Заказал себе колу и просматривает какой-то говняный рекламный проспект. Привет, вот и я, — говорю я ему, а он: Отлично, — и сидит себе дальше.
Слово за слово, я ему говорю, что мне нужны две сотни и не мог бы он мне их отслюнявить по старой дружбе. Если хочет, я даже могу ему когда-нибудь их вернуть, но сейчас они мне позарез нужны. Он сидит и ничего не говорит. Я уже думала, что не выдержу и уйду, но сижу, жду.
Наконец он очнулся. С ним всегда так — пока до него допрет! Сидит, сидит и вдруг начинает: мол, у него проблемы, бабок нет, предки его достали, сестра — просто блядь и дебилка. Я молчу, потому что все это наизусть знаю, только жду, когда он закончит. Слава богу, через пять минут заткнулся. Заказал себе еще одну колу, дал мне сигарету. Сидим дальше.
Здесь сегодня жуткий отстой. Если хочешь, пошли пройдемся и поговорим, — говорит погодя. Ох, как хорошо я это знаю, как хорошо: пройдемся и поговорим. Всегда одно и то же: едем на другой конец города, в какую-то дыру, как будто здесь не могли поговорить. Но что делать, джинсы важнее: выходим.
Тачка, включаем зажигание, внутри воняет ванилью как не знаю чем, короче, едем. Ночь, в городе пусто, только какие-то одиночки иногда проедут мимо, но мы едем поговорить. Наконец приехали, полная тишина, только наш мафон орет на полную мощь, впереди поворот на автостраду, холод собачий, будем разговаривать.
Ты меня любишь? — он мне без подготовки. Ну и что я должна ему на это ответить? Если скажу, что не люблю, он точно не даст бабла, и весь цирк с поездкой на хер никому не нужен. Я опустила глаза и спрашиваю: У тебя бабки есть? — Ты меня любишь? — он все о своем, а я ему: Люблю, не люблю, какое это имеет значение?
В него вдруг как черт вселился, кошмар. Начал мне впаривать, что все только и говорят о бабле, а в жизни бабло не имеет никакого значения. Спрашивает: что я думаю обо всем этом перед лицом вечности? Ну совсем крыша съехала. Вытаскивает кошелек, достает деньги и говорит, что ему все по фиг и стоит мне сказать одно слово, он все это подожжет.
Ситуация серьезная, даже очень серьезная. Слишком давно я его знаю, почти полтора года, чтобы не понимать, что ему на самом деле нужно, когда он начинает такую пургу нести. Посмотрела я на него, спрятала две сотни и говорю: Ладно, пересаживаемся назад. Он сразу успокоился. Никаких разговоров о Млечном Пути, звездах и вечности. Я села рядом, расстегнула ему ширинку и отсосала. Терпеть не могу это делать, просто не перевариваю, меня тошнит. Всегда себе после этого говорю, что начинать можно по-разному, но закончить надо прилично. Мадонна тоже начинала в порно…
Ну, а потом хрень типа: Тебя подбросить в паб или домой? Почему в паб, почему домой? Наконец, когда мы приехали в центр, я не выдержала этого пиздежа и сказала ему пару откровенных слов: что он самый нудный мудак на свете, полный дебил и у него самый маленький член во всем городе. А еще, что я видеть его больше не хочу, пусть он мне не звонит, а те два моих диска, которые он взял, пусть останутся у него навсегда, и я выхожу немедленно, а если он не остановится, то я на ходу открою дверь. Подействовало, он же трясется над своей машиной, как не знаю, над чем. Тут же затормозил. В отместку сказал мне, что я больная на голову и всякие другие глупости, которые он всегда говорит. Урод. Дебил.
Домой я дошла пешком. Мать опять не спала: в комнате горел свет, радио включено. Отца вроде еще не было. Кот вылез на середину прихожей и пялится. Я все время боюсь, что он бросится на меня и задушит ночью. Вшивая скотина. Я разделась, на минуту включила телевизор, и бай-бай. Наконец закончился гребаный день. Было, прошло, все будет ништяк.
Будет ништяк, будет клево. Просыпаюсь утром, воскресенье, смотрю на свои шмотки — ну, блин. Я думала, повешусь. Моя блузка, красная, в которой я была вчера, вся в пятнах. Этот козел, вместо того чтобы спустить рядом, кончил мне на блузку. Ну ни хера не может сделать нормально, ни хера. Что за скотина, что за скотина, хам, дебил, идиот, полный козел!
В конце концов я успокоилась. Пошла в ванную, постирала блузку и повесила. Золотые джинсы, красная кофточка — идеально. Отец, наверное, пришел под утро, потому что спал как убитый, когда я шла в ванную. А мать… ничего, все тихо. Сидит на кухне и смотрит в окно. Побуду еще минуту и поеду к бабушке. Не, она должна согласиться, чтоб я к ней переехала. Будет классно, я буду убираться, ходить в магазин. Могу даже посадить деревья на кладбище, только бы она согласилась.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ЗОФЬЯ, 67 ЛЕТ
Слушай, Ежи, у меня есть система. Есть, честное слово. Нет, очень прошу тебя, только не начинай, пожалуйста. Я знаю, знаю, сколько я потратила денег, но теперь все: теперь я буду выигрывать, только выигрывать. Посмотри, у меня здесь все записано, все, ты видишь? Все розыгрыши за последние пятнадцать лет. Все до единого. Столько раз я на них смотрела, сравнивала, и сейчас уже знаю. Знаю, знаю. Семь, восемнадцать, двадцать девять, ты только не перебивай, только меня не перебивай… Думаешь, старая бабка рехнулась и чушь несет? Ну признайся, ты так думаешь? Ты мне не веришь, ведь не веришь мне, ты мне никогда не верил, но вот увидишь. Увидишь, что я права.
А я тебе говорила о Касе? Ну как о какой Касе, как о какой Касе? Столько раз тебе рассказывала, а ты… Кася, Кася, внучка майора Шелинского. Да, да, внучка. Ходила вместе с нашей Аней в детский садик, помнишь? Господи, ну как же ты ничего не помнишь, как же ты ничего не помнишь?
А я, чтоб ты знал, я все помню. Могу даже тебе перечислить все блюда, которые были на нашей свадьбе, все, по очереди. Или нет, нет. Я тебе скажу, кто, где и с кем сидел. Пожалуйста: твои мама и отец у окна, рядом Ромек, дальше Халинка, Ясь с женой, Стася… Ну вот видишь, видишь.
У меня всегда была отличная память, и сейчас она пригодится, вот увидишь. Ты еще сам этим воспользуешься. Я обещаю, что куплю тебе новое надгробье. Даю слово: крест из черного мрамора и серую плиту, как ты хотел. Ты думаешь, откуда старая баба возьмет деньги? О-хо-хо, сам увидишь.
Боже, как хорошо, что Аня выросла порядочной девушкой. Она, правда, ходит в прозрачных кофточках, брючках не приведи господь, но что поделаешь? Такая мода, теперь все такое носят. Она хорошо учится, и парень у нее славный. Лукаш, да, его зовут Лукаш. У него такая хорошая машина, внутри так хорошо пахнет. Знаешь, он даже меня как-то подвозил, и я совершенно не боялась.
У молодости свои права, молодые должны перебеситься, ты ведь так говорил? Помнишь, как ты ходил в своей любимой кожаной куртке? Она и сейчас висит у меня в шкафу. По-моему, ты выглядел в ней ужасно, но ты же никогда не хотел меня слушать. Во всем полку ни у кого такой нет, во всем полку ни у кого такой нет — так ты говорил. И что с того, что все над тобой смеялись, что с того?
Ну так вот, внучка майора Шелинского стоит у магазина и просит милостыню. Боже милостивый, Юрек, как она выглядит: глаза черные, руки синие, а худющая! Стоит и стоит. Я тебе скажу, слава богу, что жена майора Шелинского до этого не дожила. Она бы этого не перенесла.
Я прекрасно знаю и помню, что ты не любил майора, но, думаю, ты не прав. Во-первых, ты всегда был выше его по званию, а во-вторых, неправда, что он тебя не уважал. А как он вел себя на похоронах, а? Никто так прилично не оделся и никто не принес таких цветов. Я знаю, что от полка был больший венок, но я говорю о соседях и очень прошу мне не мешать.
