Эдвин Гилберт - Камни его родины
Винс закурил.
– Досадно, что Трой пришлось уехать домой.
Рафф сделал резкое движение.
– Спокойной ночи, – сказал он вдруг и зашагал к Роджеру и Лойс.
– Что это гложет мистера Блума? – спросил Винс. – Впрочем, насколько мне известно, мы сегодня упустили клиента.
– Не понимаю, – сказал Эбби, хотя отлично понял
– И не кого-нибудь, а Тикнора. Ты знаешь, кто он такой?
– Что-то не припоминаю.
– Ничего особенного он собой не представляет, –. поспешно отступил Винс. – Во всяком случае, с точки зрения человека, который не жаждет быть причисленным к сливкам торрингтонского общества. А я, безусловно, не жажду. – Винс выждал секунду, потом закончил: – Но все же он – президент шарикоподшипниковой фирмы «Тикнор».
– У вас, должно быть, на всех заведены карточки, – с невинным видом сказала Феби.
– Нет, – засмеялся Винс. – Но у Берта Викфорда заведены. Он-то и сказал мне. Родж Вертенсон рисовал для Тикнора рекламы. Отсюда и знакомство. Они проезжали мимо и решили заглянуть к Вертенсонам. Но, как я понял, Рафф торопился и не соизволил...
– Он действительно очень спешил, Винс. Так ведь с кем угодно бывает, – сказал Эб. Он не был склонен оправдывать Раффа, но каждое слово Винса раздражало его.
Винс начал переходить от группы к группе, потом заглянул в буфетную и наконец снова присоединился к Эбу, который вместе с другими архитекторами стоял у длинного стола посреди столовой, обсуждая будущий фестиваль искусств Новой Англии – самое значительное в году событие для всех архитекторов восточных штатов.
– Кто знает, кого в этом году прочат в члены жюри?
– Я знаю, – сказал Эб. – Джорджа Хау, Уоллеса Харрисона, Марселя Брейера[58] и Мэтью Пирса.
– Команда хоть куда! – заметил кто-то.
– А кому-нибудь здесь известно, оправдал ли себя этот феноменальный метод подъема плит? – спросил Винс.
Один из ньюханаанских архитекторов, молодой человек с песочными волосами, сказал, что прошлым летом работал для строительной компании на Западном побережье и что там этот метод дал семнадцать процентов экономии на двухэтажном здании.
Винс засыпал его вопросами, объяснив Эбби, что хочет испытать этот метод на постройке школы Татл.
– Думаю, вы найдете все подробности в отчетах американского института бетона, – сказал светловолосый
Винс немедленно вынул маленькую записную книжку и сделал пометку. Потом заговорили о чем-то другом, и он отошел. Эбби отлично понимал, что Винс провел вечер с большей пользой, чем он или Рафф. Он решил послушаться Феби и подальше спрятать свою неприязнь к Винсу.
Он уже прощался в холле с Феби и Вертенсонами, когда зазвонил телефон. Трубку сняла Лойс.
– Да, Рафф, он еще здесь. Собирается уходить. – Она протянула трубку Эбу. – Судя по голосу Раффа, что-то экстраординарное.
Эб неохотно, с какой-то опаской взял трубку.
– Алло, Рафф, в чем дело?
– Эбби, ты теперь свободный человек.
– Что?
– Я принял телеграмму для тебя. Только что передали из Бриджпорта. Славное дело, Эбби, дело на славу. Ты свободен. Это официально.
Эб крепче сжал трубку, бросил взгляд на Феби и глубоко вздохнул.
– Пожалуйста, Рафф, прочти вслух. Нет, не надо, я еду домой. Сейчас выезжаю. – Потом все-таки спросил: – Чья там подпись – Нины?
– Нет, Элен.
Эбби повесил трубку и негромко сказал:
– Хорошо бы выпить еще по стаканчику.
Феби нервно провела рукой по челке.
– То самое, Эб?
Эбби только кивнул.
– Ох, Эбби! – Она подошла и обняла его. И Вертенсоны, которые тоже поняли, что произошло, двинулись в столовую, и Роджер сказал, что, пожалуй, самое время распить бутылочку перцовки.
35В памятном календаре Эбби Остина, всегда лежавшем У него на столе в конторе, конец апреля и начало мая были Расписаны следующим образом:
29 апреля
Приготовить синьки проекта Дворца иск. и рем.
Заседание комитета Тоунтонского общ. гор. благ. 8 вечера. Пов. дня: арх. выставка.
5 мая
Церемония открытия Тринити-банка. 10 утра.
7 мая
Конференция в Бриджпорте – Атлантический банк. (Захватить фото Тринити-банк)
8 мая
Совещание попечит. совета доусонской частной школы, Фарингтон, Коннект. 2-30.
(Захватить фото школы Татл, эскизы Дворца иск. и т. д.
11 мая
Совещание в конторе. 9 утра.
17 мая
Свадьба. Вертенсоны. В полдень. (Чек Хьюниджеру за свадебный букет.)
Встретить бостонский поезд в 11-40.
(Напомнить Раффу Блуму о времени, месте, костюме, бутоньерке).
Однако за это время произошли три события, которое затрагивали не столько Эбби, сколько Рафферти Блум» и Винсента Коула, но тем не менее оказались более важными для него, чем все дела, отмеченные в календаре если, конечно, не считать свадьбы с Феби. И началось это всё в субботу, на следующий день после вечера у Вертенсонов.
В этот субботний полдень Рафф ушел из конторы с уже принятым решением. «Стоит только решиться на что-нибудь, как сразу становится легче на душе», – думал он, усаживаясь в «виллис», чтобы ехать в Смитсбери. Из кулька, лежавшего рядом с ним на сиденье, он вытащил кисть винограда без косточек, потом выбрался на Тоунтонское шоссе и помчался на север; миновав цепочку городков – Истон, Ньютаун, Брукфилд, Бриджуотер, Нью-Милфорд, Кент и Корнуолл, – он свернул на восток к Смитсбери.
Хотя решение выйти из фирмы зрело в нем давно и сегодня он собирался перейти к действию, никто даже не догадывался о его намерениях: у него не хватало духу заговорить об этом с Эбби или Винсом. Особенно с Эбби. Эбби попал в такой переплет, так мучительно ищет свой путь в архитектуре, так дорожит их фирмой, их сотрудничеством...
Впрочем, в последнее время жизнь Эбби стала налаживаться. Еще немного – и все войдет в колею: развод с Ниной уже получен, до свадьбы с Феби остается меньше двух недель. Впервые Эб так твердо становится на ноги. Пожалуй, тверже, чем он сам.
Было еще одно обстоятельство, которое помогло Раффу прийти к окончательному решению. Это случилось сегодня. Нечто совершенно непредвиденное. Утром Сью Коллинз принесла почту в чертежную и одно письмо положила на доску Раффа. Оно было от Мансона Керка – удивительное, потрясающее письмо.
«Дорогой Рафф Блум!
Прилагаемый чек на полторы тысячи долларов составляет половину маленького вознаграждения, полученного мною от «П. и П.» за отличный, как считают некоторые, проект Химического исследовательского института.
Считайте этот чек компенсацией за кое-какие ваши идеи, которые я использовал в проекте после вашего ухода.
Но главным образом это повод, чтобы предложить вам вернуться к нам на выгодных условиях. Надеюсь, при первой возможности вы мне ответите.
Мансон Керк.
P.S. Хотелось бы, чтобы вы не откладывали этого в долгий ящик».
Рафф читал и перечитывал письмо, недоумевая, стараясь понять, что могло подвигнуть Керка на такой шаг. Так ничего толком и не поняв, он позвонил в контору «П. и П.» и вызвал к телефону Сола Вейнтроуба.
Вейнтроуб сразу все объяснил. Мансону Керку недавно оперировали почку. Ему не сказали, что у него рак, но он достаточно умный человек и, конечно, догадывается. Он продолжает ходить в контору, но работает плохо. Ему осталось жить считанные месяцы. Сол сказал, что Керк ведет себя с сотрудниками все так же странно и неприятно, но при этом теперь прямо говорит о том, как ему нужен талантливый архитектор и, попадись ему такой, как охотно он стал бы работать с ним бок о бок.
Вот и все. Просто и грустно.
Рафф мгновенно забыл о своей неприязни к Керку. Не в деньгах дело и даже не в болезни – это ведь не оправдание для его поступка, – а в том, что трудно ненавидеть человека, который стал так уязвим.
Но какая ирония, что этим чеком, лежащим в его бумажнике, этим неожиданно свалившимся на голову подарком судьбы, который даст ему возможность открыть в подходящий момент собственную контору, он обязан мучительному лету, проведенному за чертежной доской в нью-йоркской конторе «Пирса и Пендера»! Ужасному лету, которое преподнесло ему Мэрион Мак-Брайд!
В два тридцать он подъехал к дому Стрингеров, Одержанному в колониальном стиле. Сидя в гостиной, где, как всегда, все было вверх дном, Рафф рассказал хозяевам о своем решении, объяснил, почему он его принял. Он перечислил все мотивы, умолчав только о последнем и самом главном: о Трой.
– Рафф, я разрываюсь между желанием ускорить ваш переезд и страхом перед ответственностью, – сказал Кеннет Стрингер. Все в тех же поношенных грязно-оливковых флотских брюках и свитере защитного цвета, он в старинном сосновом кресле с высокой решетчатой спинкой. Это кресло было неотделимо от дома, и сколько священников, должно быть, уже сидело в нем!
