Юрий Визбор - Том 2. Проза и драматургия
— А ягод-то вы совсем что-то не набрали, — вдруг сказал рыжебородый.
— Мы их все уже съели, — сказал Пашка, — как заблудились — так сразу есть захотелось!
Рыжебородый промолчал. Видно, поверил. А Митяй шел и все время думал, как это складно Пашка все врет рыжебородому. Сам Митяй решил побольше молчать. Идет себе и молчит. Как будто бы неинтересно ему с ними разговаривать. Идет и свои дела обдумывает.
— А ты, заяц, чего такой мрачный идешь?
— Дела свои обдумываю, — сказал Митяй.
Пашка чуть не упал со смеху. Какие такие дела у Митяя?
— Какие же такие дела у тебя? — удивился рыжебородый.
— Разные, — неопределенно сказал Митяй.
Приближалась застава. Пашка озабоченно оглядывался на рыжебородого. Тот шел, как ни в чем не бывало. Ничего не подозревал.
Они перелезли через глубокую канаву и вышли прямо к заставе. Пашка боялся оглядываться. Ему все время казалось, что рыжебородый сейчас выстрелит. Шаг, еще шаг.
— Ну вот и жилье, — сказал Пашка и вдруг со всех ног припустился к заставе. Прыгнул на крыльцо. Ворвался в дежурку.
Там сидел дежурный по заставе, а капитан Дергач звонил на какой-то пост.
— Товарищ капитан! — заорал с порога Пашка.
И в это время в дежурку вошли рыжебородый и Митяй.
— Это вы его привели? — весело спросил капитан.
— Мы! — сказал Пашка.
— Молодцы, — сказал капитан Дергач. — А то мы уже начали волноваться — вот звоню на посты. Вас нет да нет. Заблудились?
— Заблудился, — улыбнулся рыжебородый. — Да вот спасибо этим зайцам — выручили. А сам бы до утра не вышел.
— Ну как, понравилось у нас? — опять спросил капитан.
— Очень, — сказал рыжебородый, — здесь художнику — небывалый простор.
— Так вы художник? — спросил Пашка.
Он понял, что капитан знаком с рыжебородым, а пограничник и шпион, конечно, знакомы быть не могут. Поэтому (сделал вывод Пашка) рыжебородый — не шпион! Митяй, который стоял рядом, был возмущен до крайности. «Как не шпион? Я сам видел!» — крикнул бы он, если бы был командиром отряда. Но командиром отряда на общем собрании еще в прошлом году был единогласно избран Пашка, который, как известно, не терялся ни в каких ситуациях на уроках и дома.
Поэтому Пашка так равнодушно спросил:
— Так вы художник?
— Художник, — сказал рыжебородый. — Вот какие фокусы.
— Понятно, — сказал Пашка. — Виды острова приехали рисовать!
— Не только виды. Хочу вот с помощью пограничников восстановить портрет одного героя.
— На нашем острове? — удивился Пашка.
— Да, на вашем острове.
— Кто ж это у нас такой герой?
— Безымянный. Матвей Безымянный.
— Какой Матвей? У нас такого на острове нет. Я всех знаю. Я командир отряда юных друзей пограничников.
— Ну, то, что ты командир, это я понял давно. А Матвея Безымянного на вашем острове действительно нет. Но был. Был на вашем острове человек, пограничник Матвей Безымянный, который не дал высадиться сюда фашистскому десанту. Только через много лет после войны открылся его подвиг. А на заставе, оказывается, сохранилась фотография Матвея Ивановича Безымянного, рядового пограничных войск.
— И он погиб? — спросил Митяй.
— Да, погиб, — сказал капитан Дергач. — Поэтому наш остров называется Безымянным. А скоро он будет называться по-другому — остров Матвея Безымянного. Вот товарищ Хохлов — художник из Москвы — приехал к нам нарисовать портрет нашего героя. Я думаю, если ему потребуется ваша помощь, вы не откажете ему.
— Конечно, — солидно сказал Пашка. — Весь отряд ЮДП будет наготове.
Художник из Москвы товарищ Хохлов прожил на острове около месяца. Ребята из отряда ЮДП много ходили с ним по острову. Они нашли то место, где совершил свой подвиг Матвей Безымянный. Они написали письмо на родину героя в Смоленскую область, и оттуда, от родителей Матвея Безымянного, пришел ответ. А художник нарисовал большую картину, которую повесили в Ленинской комнате пограничной заставы.
Правда, и рыбацкий колхоз, и школа, и сельсовет — каждый требовал эту картину к себе, но потом было решено: картина должна висеть на заставе, потому что Матвей Безымянный был пограничником. «А кому хочется посмотреть ее — милости просим на заставу. Мы только будем рады гостям», — сказал Дергач.
А потом художник Хохлов уехал. Провожать его собрался чуть ли не весь остров. Были здесь и рыбаки, и пограничники, и школьники. А Пашка сказал ему на прощание:
— Вы, товарищ Хохлов, на нас не сердитесь. Мы ведь тогда думали, что вы шпион. Очень у вас борода шпионская.
Художник засмеялся. А Мишка-моторист поймал с берега брошенный конец и, как всегда, крикнул:
— Эй, шерлок-холмсы! Враг не дремлет!
Конечно, Пашка и Митяй не обратили на Мишку никакого внимания. Вот когда они поймают настоящего шпиона — интересно, что тогда скажет Мишка? А пока Пашка и Митяй смотрели на рыжебородого художника, который и на борту уплывающего «Урагана» все смеялся, показывая на свою бороду.
Потом, когда «Ураган» превратился в совсем маленькую серую черточку на голубой воде, друзья пошли вверх, к поселку, к своей ракете. Она была уже вся собрана, весело выкрашена художником Хохловым в яркие цвета настоящими красками, но еще не взлетала ввиду многочисленных технических неполадок.
1965
СНЕГ
— Нет, ты вообрази, какой будет скандал в управлении!
— Лорд сжует свою бороду со злости!
— С хрустом!
— Нет, он тут же скажет, что он сам давно предполагал, что на этом планшете есть апатит и только слепой не видит этого!
— Это будет слишком! Ты только вспомни, как все эти два года он поливал нас, где мог.
— Серега! Давай разложим образцы по разным рюкзакам.
— Зачем?
— На всякий случай.
— Друзья мои и сослуживцы! Разложим!
«Друзья и сослуживцы» (Леонтьев — наш начальник, Серега, Боря Алехин и я) стояли на снеговой подушке перевала. Ну есть же на Земле справедливость! Нам так повезло, так повезло! Проклиная все на свете, мы работали два года в этих горах, зимой и летом, мы знали их наизусть, каждый распадок, каждую вершину. Мы верили в апатит. Может быть, окупился не наш труд, а наша вера? Потому что такая удача может только присниться! Два года. Две зимы. Две осени. Тысячи вариантов. Целый ворох рухнувших надежд. Эта река, которая текла в глубине снегов под ледником, наверно, питалась нашим потом. И вот вчера после недели поисков, просто играючи, на плюгавом скальном выходе мы нашли наш серый камень. Да какой! Это был первосортнейший апатит, такой кондиционный, что его можно было смело демонстрировать на лекциях в нашем МГРИ. Вот как нам повезло.
Мы стали раскладывать образцы по рюкзакам, а Леонтьев все стоял, словно кинополководец, обдумывающий завтрашнее сражение. Твердые, как дробь, снежинки яростно лупили по его широким горнолыжным очкам и стекали небольшими ручейками на пуховую куртку.
— Я прошу вас проявить максимум осторожности при спуске, — неожиданно твердо и не в тон всему происходящему сказал Леонтьев. — Я повторяю — максимум осторожности. Особенно это относится к тебе, Сережа.
— Конечно, — сказал Сергей, — я ж не могу удержаться от подвига. Мне ж мама в детстве купила бескозырку, и на ней русским языком было написано: «Герой».
— Не дурачься! — сурово сказал Леонтьев.
Он резко повернулся и поехал вниз. Из-под задников его лыж, как из-под винта, вырывались маленькие фонтанчики снега.
— Интервал! — крикнул он уже на ходу.
— Все уяснили? — сказал Сергей. — Никому не дурачиться!
Мы весело поехали вниз, глубоко уверенные в том, что впереди нас ждут восемнадцать километров лыжного спуска, бревенчатый домик базы, ужин и кое-что еще… А может быть, кое-кто еще!
Косматое солнце висело над перекошенными снегами, волны поземки неслись сверху. Снизу из ущелья поднимались пухлые дирижабли туманов, и ветер вырывал из них куски белого рыхлого мяса. Вершины, окутав свои подножия снежной дымкой, одиноко торчали в мутном небе. Огромные снеговые штандарты развевались на их твердых, как сталь, ледовых гребнях. Наши жизни, наши разогретые мышцы, наша горячая кровь были чужды этой поднебесной Арктике. Мы быстро спускались вниз, и снег повизгивал на поворотах под окантовкой лыж. Мы неслись прямо в лапы несчастью.
Такое может случиться только в горах. Пурга приходит, как незваный гость — без телеграммы, без стука, молча открывая дверь и сразу проходя в жилые комнаты. Она появляется вдруг и отовсюду, как будто увидела зеленую ракету и бросилась в наступление.
Свирепые потоки, окружившие нас, поднимались прямо вверх, крутились и переворачивались, как дерущиеся звери. Снег ревел, как водопад.
Леонтьев повернулся к нам. Очевидно, он что-то кричал. Он стоял в пяти метрах от меня, и лицо у него было красным. Но я его не слышал. Тогда он без всяких слов воткнул в снег лыжную палку. Мы поняли — рыть пещеру!
