Леонид Андреев - Екатерина Ивановна
К о р о м ы с л о в. Работаю, дорогая, работаю.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. И пьете?
К о р о м ы с л о в. Пью я по ночам. Эй, Ментиков, Аркадий Просперович, вы смотрите, как-нибудь нечаянно моего рисунка не захватите!
М е н т и к о в (смеется). Какая клевета на невинного человека! Но что правда, то правда: вот этот рисуночек я у вас непременно попрошу.
К о р о м ы с л о в. Какой еще? Нет уж, голубчик, оставьте. Вы знаете, у этого господина подобралась уже целая коллекция моих вещей.
М е н т и к о в. Да ведь маленький! Ну, чего вам стоит.
К о р о м ы с л о в. А того стоит, что денег.
М е н т и к о в. Другой напишете!
К о р о м ы с л о в. Ну, давайте, давайте, разорвете! Да и папку я закрою, а то соблазн, я вижу… (Закрывает и прячет папку.)
М е н т и к о в. Эх!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Пожалуйста, без ваших вздохов, Аркадий Просперович: раз не дают, значит, нельзя. Послушайте: какая красота – солнце уже заходит. Посмотри, Лиза!
Л и з а. Я отсюда вижу.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Как у нас теперь, должно быть, в деревне! Ведь я тоже деревенская, Павел Алексеевич, вы не думайте: мы все сестры деревенские. Послушайте, Павел Алексеевич: а что если разбежаться и головой в это стекло, то куда упадешь?
К о р о м ы с л о в. На улицу.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Бездыханным трупом? Смотрите! (Поднимает руки и вытягивается, как для полета – но есть в этой позе ее преувеличение и искусственность.)
Л и з а. Катечка, не надо. Неприятно смотреть!
М е н т и к о в. Нет, постойте так, Екатерина Ивановна, я когда-нибудь так сниму вас. Вы знаете новость, Павел Алексеевич: я ведь сделался-таки фотографом! Чудесный аппаратик, стереоскопический, и особенно хорошо выходит!..
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Мне дурно! (Опускается на диван.)
К о р о м ы с л о в (грубо). Воды у меня, кажется, нет. Вина хотите?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, прошло. Лизочка…
Л и з а. До свидания, Павел Алексеевич.
К о р о м ы с л о в. Куда же вы, Лизок? Посидите, голубчик: мне так жалко, что сегодня я заставил вас напрасно страдать. Приходите во вторник, я вас теперь испанкой писать буду.
Л и з а. Ах, миленький, – какая я испанка!
К о р о м ы с л о в. А кто же вы? – я уж и понимать перестал.
Л и з а. Я! (Закрывая глаза и склоняя голову.) Я – просто бедная Лиза. Катя, Катечка, мы вместе пойдем?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, я еще побуду, у меня кружится голова. Послушайте… мне можно еще побыть у вас? Я недолго!
К о р о м ы с л о в. Да, конечно, дорогая, что за вопрос! Мы и шляпу сейчас снимем…
Л и з а (быстро шепотом). Спасите ее!
Коромыслов смотрит вопросительно и хмуро.
Да, да, вы все можете. Спасите!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Что ты там шепчешь, Лиза?
Л и з а. Так, секрет. До свидания, миленький, я скоро опять влюблюсь в вас. Хотите? Любовь свободна… Хороша испаночка?
М е н т и к о в (в недоумении). А как же я?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вы проводите Лизу.
М е н т и к о в. Но мы же вместе приехали?
Л и з а. Ну, мой тореадорчик, идем-ка, нечего там распинаться.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Только, пожалуйста, Лиза, не в трамвае. Возьмите извозчика.
Л и з а. Отчего, Катечка? – мне так хочется! На лошади-то я в деревне наездилась. Мы с тореадорчиком никуда не свалимся, мы с тореадорчиком как сядем, так и встанем!
М е н т и к о в (кисло). А в автомобиле хотите?
Л и з а. Ей-Богу?
М е н т и к о в. Я возьму таксомотор.
Л и з а (с уважением). А знаете – в вас, действительно, есть что-то испанское! Идем!
К о р о м ы с л о в. На два слова, Лизок, – теперь у меня секрет.
Отходят. Ментиков прощается с Екатериной Ивановной и что-то просительно говорит ей.
Не ездите с ним на автомобиле.
Л и з а (удивленно). Почему? Какие глупости.
К о р о м ы с л о в. Я вас прошу, Лизочка.
Л и з а. Да что же может случиться?
К о р о м ы с л о в. Я вас прошу.
Л и з а. Ну хорошо, миленький… но, Господи Иисусе, какие вы все таинственные и… противные. Прощайте! (Быстро идет.)
К о р о м ы с л о в (идет за ней). Я вас одену. Ментиков, вас ждут!
М е н т и к о в. Сейчас, иду, иду!
От двери, оставшись один, посылает Екатерине Ивановне воздушный поцелуй. Екатерина Ивановна одна. Быстро встает, снимает шляпу и странно, как актриса, перегибается перед зеркалом. Заглядывает вниз – на улицу – и быстро со страхом отходит. Садится на прежнее место в позе отчаяния и безысходности, но при входе Коромыслова меняет ее на более спокойную. Коромыслов останавливается в нескольких шагах.
Молчание.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Павел, пойди сюда.
К о р о м ы с л о в. Нет, я лучше останусь здесь.
Молчание.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Ты меня разлюбил?
К о р о м ы с л о в. Я и никогда вас не любил.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем ты так говоришь… Послушай, ты серьезно?.. Нет, это неправда, ты меня любил.
К о р о м ы с л о в. Нет.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а (вопросительно). Тогда это подлость?
К о р о м ы с л о в. Я никогда не говорил, что люблю вас. Потрудитесь вспомнить, Екатерина Ивановна.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Для вас нет ничего святого.
К о р о м ы с л о в. Очень возможно, что вы и правы. Я плохой человек. И в этом смысле ваш упрек я принимаю полностью.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Послушайте, если вы не любите меня, то зачем же?.. Вы шутите? Не пугай меня, Павел, ты шутишь?
К о р о м ы с л о в. Нет, дорогая, не шучу. У меня есть дурное правило: никогда не отказываться от женщины, которая сама идет ко мне в руки. Плохое правило, что и говорить, но ведь я и не выдаю себя за святого. Плохо, плохо, что и говорить.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Но почему же теперь так?.. или теперь у нас новые правила?
К о р о м ы с л о в. Потому что не хочу! Потому, наконец, что все это стало слишком гнусно и… Кто знает? Обманывая, часто сам обманываешься, и, в конце концов, я никогда не знаю: меня ли обманули, я ли обманул. Да и не все ли равно?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вот вы какой… нехороший. Послушайте, Павел Алексеевич, вы очень испугались, когда я хотела броситься в это окно?
К о р о м ы с л о в. Нет, не очень. Мы – живописцы по женской части и врачи по женским болезням – составляем две вредные в государстве группы, то есть вредные для женщины. Не то мы женщин слишком хорошо знаем, не то ничего не знаем…
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вы влюблены в Лизу.
К о р о м ы с л о в. Вздор, милейшая! И вообще я не советовал бы вам совсем говорить о сестре.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вы шутите?
Молчание.
К о р о м ы с л о в. Екатерина Ивановна, а почему уехал от вас Алексей?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а… Не знаю.
К о р о м ы с л о в. Вы лжете, дорогая.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, не лгу. Откуда я могу знать, почему Алеша уехал, – может быть, ему надо заниматься. И почему вы меня об этом спрашиваете? – спросите лучше Лизу!
К о р о м ы с л о в. Вы лжете, Екатерина Ивановна, послушайте меня… Я – много в жизни видавший человек, но и мне порой… жутко смотреть на вас. Что делается с вами, я ума не могу приложить, смотрю и теряюсь. Конечно, я не требую от вас полной откровенности, но, дорогая! – попробуйте, просто попробуйте поговорить со мной. Я не муж, со мной можно все говорить.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет, вы шутите? Со мной ничего не делается.
К о р о м ы с л о в. Это ужасно!
Молчание.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Павел, пойди сюда. Ты сегодня ни разу не поцеловал меня.
Молчание.
Павел!… Так-то вы относитесь к вашим гостям, Павел Алексеевич!
К о р о м ы с л о в. Это ужасно! Екатерина Ивановна, почему вы не выгоните Ментикова?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Какие глупости – за что? Он очень милый и услужливый, и он постоянно нужен Георгию, он исполняет его поручения. Павел… Ты ревнуешь, Павел?
К о р о м ы с л о в. Это ужасно!
Молчание.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Ну, хорошо, я скажу тебе… Можно подойти к тебе? – мне трудно говорить, когда ты так далеко.
К о р о м ы с л о в. Подойди.
Екатерина Ивановна подходит к нему и, перебирая рукой пуговицы на его пиджаке, смотрит ему в лицо слегка расширенными глазами; брови ее мучительно приподняты.
Ну?
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Послушай меня, Павел, я тебе скажу… Ты серьезно это говорил? – скажи!
К о р о м ы с л о в. Да, да!
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Ах, не надо, не сердись, я скажу… Павел, может быть, мне лучше умереть?
К о р о м ы с л о в. Ты мучаешься?
Екатерина Ивановна опускает глаза и долго в знак отрицания кивает головой.
Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Нет.
К о р о м ы с л о в. Ну, тебе больно? – и что же ты, наконец, чувствуешь, скажи! Ну, хоть иногда, в минуты просветления, ты видишь, во что ты превращаешься?
