Жан Марсан - Публике смотреть воспрещается
Эрве. Он прав.
Кристиан. Конечно, он прав, в чем дело!
Эрве. Выбирай. Давай! Давай, Робер!
Робер. Мне кажется, я не требую слишком многого.
Эрве. Ну, выбирай же, Робер!
Робер. Спасибо, Эрве. Ты добрый человек. Вы знаете, мне уже так давно не предоставлялся случай проявить инициативy. Я не должен, конечно, всем на это жаловаться…
(Колеблется, рассматривая часы.)
Эрве. Ну вот. Эти – отличные. (Насильно вкладывает одни часы в руки Роберу.)
Робер. Да, правда эти подходят.
Эрве. Кристиан, иди за «электронами».
Слева врывается разгневанная H и ко ль. Она в костюме. За ней – Габриэль в пеньюаре.
Hиколь. Умоляю тебя, моя дорогая, я прекрасно понимаю, что тебя не интересует то, что я делаю, поэтому будь добра, не морочь нам голову своим парикмахером. Ты не пришла вчера в зал, потому что не хотела видеть, как я играю, и все.
Шум голосов. Входят Байар и «электрон».
Эрве. Просмотрим еще раз самое начало! Все садитесь! По местам! Вопросов нет?
Hиколь. Есть. Я не могу разобраться в одной реплике. «Во время осады женщин выгнали, как собак. Надеялись таким образом научить их собачьей преданности. Но вместо этого они потребовали себе модные манто из канадской собаки». При чем тут собаки?
Эрве. Здесь у меня игра слов.
Николь (сбитая с толку). Какая игра, если женщин выгоняют? Почему это надо говорить Королеве Соединенных Штатов Мира?
Эрве. Потому что она идиотка. Просто потому, что она идиотка.
Hиколь. Теперь ясно! Теперь я ее понимаю.
Робер. Я записал несколько замечаний.
Эрве. Записал – и хорошо, оставь их при себе… Пройдем начало, самое начало. Там что-то не так, не так, как надо. «Электроны»… Внимание! Николь.
Звучит конкретная музыка.
Эрве (подпевает). Вы!
Электроны.
Один в другом, один в другом,
Мы – электроны,
Один в другом, один в другом,
Мы против ионов!
Эрве. Совсем не так. Вчера, на репетиции, я просил вас, чтобы вы не считали себя электронами. Вы лезете вон из кожи чтобы влезть в кожу электрона, но у него нет кожи! Вы играете мне пьесу, в то время как я написал антипьесу! Вы говорите мне позитивным тоном текст, который я написал в отрицательном ключе! Я хочу создать негативный театр, театр за декорациями, театр под сценой, театр вне публики! Внетеатральную театральность! Яснее уже нельзя сказать. (Напевает мотив.) А! Забыл! Некогда было выучить наизусть!
Электроны.
Один в другом, один в другом,
Мы – электроны,
Один в другом, один в другом,
Мы против ионов!
Hиколь (по роли). «Дамы и господа!»
Габриэль. Что-о-о?… Что ты сказала?
Hиколь. Я сказала: «Дамы и господа».
Габриэль. Значит, ты атакуешь: «Дамы и господа!»?
Hиколь. А что, ты что-нибудь имеешь против?
Габриэль. Ты ей, ей дал «Дамы и господа»?
Эрве. А ты что, имеешь право собственности на «Дамы и господа»?
Габриэль. Да! И ты это прекрасно знаешь!
Кристиан. Пойдемте, электроны, это не для вашего возраста.
«Электрон ы» выходят.
Hиколь. Послушай, дорогая, я очень огорчена, что ты не пришла смотреть, как я репетирую, но когда ты приходишь, я совсем репетировать не могу. Тебе что ни сделай…
Габриэль (не слушая ее, к Эрве). «Дамы и господа», сразу после занавеса, в публику, как пощечина, этого не было в первом варианте, которым я в тебя запустила? Вспомни-ка!
Эрве. Очень возможно.
Габриэль. Это я тебе дала идею насчет «Дамы и господа»!
Эрве. Очень возможно!
Габриэль. Но я дала ее тебе для меня, а не для Николь!
Hиколь. Тогда забирай их обратно, твои «Дамы и господа»!
Габриэль. Го-о-о-ды! Годы напролет я мечтаю обратиться непосредственно к публике, как Софи Демаретс…
Николь и Эрве…в «Прощай, осторожность!».
Габриэль. И ты, Эрве, действительно распрощался с осторожностью! Ты же прекрасно знаешь, что это тебе так не пройдет! Что получишь по заслугам. Просто не понимаю, не понимаю! Признай же, что в этом нет логики! Объясни же мне наконец! Объясни же мне! (Мечется в ярости; обходит вокруг письменного стола.)
Все жмутся по углам.
Байар. Осторожно! Она становится опасной! (Он больше показывает это жестами, чем выражает словами.)
Габриэль. Ты меня прекрасно знаешь! Какой у меня характер! На что я способна! Поджечь декорацию, оскорбить публику! Все это я уже делала! В Голливуде я в таком же состоянии, как сейчас, чуть не сняла скальп с Юла Бриннера, которого, кстати, обожаю! А с твоей головой, Эрве, я не остановлюсь на полдороге! Так почему? Почему?
Николь. Родная моя, если бы ты раньше пришла меня послушать, ты сразу бы услышала: «Дамы и господа». Мы не прятались и не за твоей спиной «Дамы и господа» шептали! Но перед генеральной, естественно, уже слишком поздно!
Габриэль. Николь, ты играешь в этом театре только потому, что на то была моя добрая воля.
Николь. Нет! Потому что я – жена директора.
Габриэль. Ха-ха! Сама призналась! Проговорилась! Только, Николь, учти – дебютировать хорошо, когда тебе двадцать лет… а это не твой случай!
Николь. Не мой! Тогда покажи мне свой паспорт, если уж на то пошло!
Габриэль. И покажу! В моем по крайней мере нет подчисток!
Николь. О-го-го! (Достает свой паспорт из сумки, лежащей на письменном столе.) А здесь что – подчистки? (Призывает в свидетели Байара, стоящего к ней ближе всех.)
Тот внимательно рассматривает фотографию в паспорте.
Байар. Это вы – на фотографии? Какой-то херувимчик.
Габриэль. Ах – смеюсь! Ах – заливаюсь!
Hиколь. Видишь, Робер, видишь?! Меня больше узнать нельзя. С начала репетиций я постарела на пятнадцать лет!
Габриэль. Умираю от смеха!
Hиколь. Если бы моя мама меня видела!
Габриэль. Ох! Раз она начала говорить о маме, я пошла. (Доходит до двери.)
Но тут Николь, в ярости, находит слова, которые достигают цели.
Hиколь. Еще бы, тебе-то свою, наверно, хочется забыть раз и навсегда! Никто ее никогда не видел!
Зловещая тишина. Габриэль величественно оборачивается в дверях.
Габриэль. Не оскорбляй мою мать!… А вдруг это ты. (Выходит.)
Николь в нокауте. Она мечется по сцене, обдумывая, как ответить Габриэли.
Робер. Не мучайся, дорогая. Ни к чему, она ушла. Пойди к себе, отдохни.
Николь выходит.
Эрве. Итак, в конце концов все удачно уладилось.
Робер, Байар и Пьер (вместе). Да, все очень удачно.
Эрве. Все обрушилось на Николь.
Робер. Обычно все обрушивается на меня. Мне даже как-то не по себе, что прошло стороной.
Эрве. Теперь иди к жене! Ты ей нужен.
Робер. Рано я обрадовался. (Выходит.)
Эрве. Перейдем ко второй пьесе. «Креолка». С ней все хорошо. Байар, старик, прежде всего браво. Вы отличны в Наполеоне, старина, да, да! Вы превосходны. Габриэль была права, что заставила взять вас. У меня нет никаких замечаний, разве что одна деталь, не очень существенная. Когда Жозефина вам говорит: «Генерал Бонапарт, я вас не люблю…», вы ей отвечаете… Как там точно по тексту?
Байар. «Большинство людей никогда бы не любило, если бы не слышало разговоров о любви».
Эрве. Вот! Очень прошу вас, произнести это в полную силу, потому что я очень доволен своей формулировкой.
Байар. А это разве не Ларошфуко?
Эрве. Ларошфуко?
Байар. Ларошфуко!
Эрве. Нет. Ничего общего.
Байар. А мне показалось…
Эрве. Ларошфуко написал: «Есть люди, которые никогда бы не влюбились, если бы не слышали от других, что существует любовь».
Байар. Да, вот это.
Эрве. А я написал: «Большинство людей никогда бы не любило, если бы не слышало разговоров о любви».
Байар (желая прекратить спор). Да, это не совсем одно и то же.
Эрве. Совсем не одно и то же.
Байар (примирительно). Абсолютно.
Эрве. Вообще-то, сходство есть, если смотреть в корень…
Байар. А надо ли?
Эрве. Скажу вам откровенно, по-моему, мой афоризм лучше, чем Ларошфуко.
Байар. Мне он тоже больше нравится.
Эрве. Мне кажется, что под моим пером мысль Ларошфуко стала намного значительней. Мне так кажется.
Байар. Мне тоже так кажется.
Эрве. Итак, давайте мне вашу реплику. И вообще, почему вы так тускло и скучно играете, в то время как в жизни вы – человек веселый?
Байар. Возможно, потому, что в жизни я говорю мой текст!
(Выходит.)
Эрве обдумывает, а не оскорбил ли его Байар.
Входит Кристиан.
Кристиан. Скажите, пожалуйста, мсье Монтэнь, мой выход вас устраивает?
Эрве. Да, вот хорошо, что ты мне об этом напомнил! Нет, старина, нет. Ты развел такие интриги, чтобы получить роль в моей пьесе, правда, у тебя только одна фраза, но уж тогда скажи ее! А ты тянешь, тянешь! Давай, скажи ее, но в темпе.
