Григорий Горин - Поминальная молитва
Тевье. Ах, какой благородный человек, сын папиросника. Весь мир решил осчастливить! Богатых отменить… А с чего начинает? Забирает у бедного человека его дочь! От сестер, от дома, от больной матери…
Перчик. Это не совсем так, реб Тевье. Я не хочу, чтоб она ехала.
Годл. Он не хочет, папа. Уговори его. Умоляю!
Тевье. Совсем обезумела! Чтоб я сам уговаривал мою дочь… в Сибирь… Да вы что тут все?.. Да я… (Неожиданно.) А почему, собственно, вы не хотите ее брать, молодой человек? Она вам не нравится?!
Перчик. Я люблю ее, реб Тевье. Очень! Именно поэтому не хочу причинять вреда. Там будет трудно. Очень трудно.
Годл. Вдвоем нам не будет трудно. А одна я здесь умру!
Тевье. Типун тебе на язык! (Повернулся к Голде.) А ты что молчишь?
Голда. А что говорить? У нее же твой характер – будет она меня слушать! Надо собирать теплые вещи! (Достала узел.) Я тут кое-что приготовила…
Годл. Спасибо, мама. (Обнимает Голду.)
Тевье (схватился за голову, застонал). Моя Голда! Самая послушная, самая тихая… О Бог мой… Не сказано ли в Святом Писании… (Вздрогнул.) Но они же не повенчаны! Перчик! В Сибири есть раввин?
Перчик. Не может быть, чтоб в Сибири не было раввина! Раввины тоже люди, их тоже должны сажать.
Голда. Конечно, Тевье. Не волнуйся. Их не обидят…
Открылась дверь. Появился Урядник. Нерешительно топчется у порога.
Тевье. Заходите, ваше благородие.
Урядник. Та чего заходить, Тевль?.. Пора ихать… Вы готовы, господин студент?
Перчик. Да, господин урядник!
Голда. Погодите… Не ужинали же. Хоть в дорогу харчей соберу.
Урядник. Та моя жинка там кое-шо накидала… Яйца… Сала… Доидим! (Тевье.) Я их, Тевль, прямо до Киева. А то, знаешь, на перекладных, по такой погоде… Померзнут! А у меня и лошадь справная, и овчинку теплую взял…
Тевье. Спасибо, ваше благородие! Спасибо!
Урядник. Да мне тьфу на такое спасибо, Тевль. Без его бы обошелся. Но служба… Ну как, присядем на дорожку или у вас так не положено?
Тевье. Положено.
Все садятся, секундная пауза.
Перчик. Ну все. Пора!
Резко встал, поцеловал Голде руку, подошел к Тевье. Они обнялись.
Не волнуйтесь за дочь, реб Тевье! Все будет хорошо.
Тевье. Да уж куда лучше.
Годл обняла мать, отца, вышла вместе с Перчиком. Урядник пошел за ними, в дверях остановился.
Урядник. Ох, Тевль! Шо-то не то у нас делается. Когда я до тебе буду опять ходить за молоком, а не за слезами?..
Вышел, прикрыл дверь. Слышен звук отъезжающей повозки.
Тевье (тихо). Почему ты не плачешь, Голда?
Голда. Канун субботы, Тевье. Плакать в канун субботы – плохая примета.
Тевье. Умница! Будем встречать субботу. Мне пора молиться.
Надевает ермолку, открывает Священную книгу. Входит Хава.
Хава. Куда уехала Годл?
Голда. Потом скажу. Накрывай стол. Встречаем субботу.
Хава. Папа! За что ты обидел Федора?
Тевье. Я молюсь, дочка.
Хава. Нет, скажи, за что?! Федор – добрый и прекрасный парень, что он сделал нам худого?
Тевье. Хава, у меня нет сил сейчас на Федора. Я сказал ему: пусть держится от нас подальше.
Хава. Почему?!
Тевье. Потому что так заведено: есть евреи – есть не евреи…
Хава. А может быть, мы сами делим мир так, как нам удобно?!
Тевье (сдерживаясь). Девочка! Сейчас не время это обсуждать. Накрывай стол – встречаем субботу…
Хава (зло). Не буду я встречать ВАШУ СУББОТУ! (Выбежала, хлопнула дверью.)
Тевье (опешив). Ты слышала, что она сказала? Слышала?!!
Голда что-то бормочет; раскачивается, обхватив голову руками. Тихо звучит музыка.
Картина третья
Колокольный перезвон. Тихо возникает церковное песнопение. Высвечивается часть сельской православной церкви. Возле алтаря – поп. Робко входит Тевье.
Тевье. Здравствуй, батюшка.
Поп (приветливо). А!.. Тевль? Входи. Рад видеть.
Тевье. Спасибо на добром слове… Разговор у меня до вас, батюшка. (Неуверенно оглянулся на иконы.) Может, обождать во дворе?
Поп. Зачем?.. На дворе мороз. Здесь и поговорим. В храм Божий путь никому не заказан… Только шапочку-то сними! (Тевье стаскивает с головы картуз.) Вот… Молодец! Так какой у тебя до меня разговор?
Тевье. Вы, батюшка, человек мудрый и без моих вопросов, поди, все смекнули. Но, коли просите, скажу: дочь ищу! Говорят, у вас ее видели.
Поп. Видели, видели… Только ты зря беспокоишься, Тевль. Дочь твоя жива, здорова и, не побоюсь сказать, счастлива. Уж не знаю, обрадовал ли я тебя такой вестью?
Тевье. Как не порадовать, батюшка? Счастье детей – счастье родителей. Только меня сомнение берет: так ли счастлива она – вдали от дома, зная, что мать с отцом не спят?
Поп. Что поделаешь, Тевль? Не сказано ли в Писании: «Время разбрасывать камни, время собирать…»? Всему свой срок. Дочь твоя полюбила хорошего человека, он ее тоже любит… Теперь они хотят повенчаться…
Тевье. Еще лучше новость! Вы, батюшка, видно, решили обрадовать меня до конца. Только я опять спрошу: как же венчаться они станут? По какому закону, вашему или нашему?
Поп. По божескому, Тевль. А Бог у нас один. И сказано в Евангелии: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей… И будут два одной плотью. И что Бог сочетал, того человек да не разлучает».
Тевье. Не стану спорить. Только Новому Завету не обучен, зато Старый помним хорошо. И там Моисею завещано: «Если женщина даст обет Господу… а отец ее, услышав, запретит ей, то все обеты и зароки, которые она возложила на душу свою, не состоятся, и Господь простит ей, потому что запретил ей отец ее…»
Поп (поморщился). Тевль, ну что нам с тобой вести богословские споры?.. Новый Завет, Старый… Люди поумнее нас две тысячи лет не могут договориться. Ты ведь знаешь, я евреям не враг и никого насильно в истинную веру обращать не хочу. Но за тебя у меня сердце болит. И я тебе не как духовное лицо, а просто как земляк, как сосед твой скажу… Тевлюшка, друг ты мой! Да посмотрись ты в зеркало! Ну какой ты талмудист? Самый что ни на есть обыкновенный наш, анатовский, мужик. С нами ешь, с нами пьешь… С нами в поте лица крест общий несешь, а признавать его не хочешь!! Ну, не враг ли ты себе?.. Да войди ты в этот храм с чистым сердцем, упади к стопам Спасителя нашего – и кончатся все муки твои и лишения…
Тевье. Ах, батюшка! Говорите вы складно, да сами, поди, не верите в простоту слов своих. Да разве человек сам решает, кто он? Разве не было у него отца с дедом? Разве ему в детстве не сказали, кто он?
Поп. И кто ты?
Тевье. Я, батюшка, русский человек еврейского происхождения иудейской веры… Вот она, моя троица! И ни от чего я не отступлюсь – ни от земли родной, ни от веры предков!.. Вы сказали: Бог один! Это верно! Бог один, да дороги к нему разные…
Поп. Ну что ж… Тевль! Умом я тебя понимаю, а сердцем скорблю. И если сам выбрал дорогу свою, не жалуйся, что на ней ухабы да ямы… Дочь я от тебя не прячу. Сам от нее стеной огораживаешься! (Открыл боковую дверь.) Христина! Выйди до нас!
Появилась Хава. Поп что-то шепнул ей на ухо, вышел. Пауза.
Тевье (опешив). Как он тебя назвал?
Хава (бросилась к отцу, упала на колени). Папа! Выслушай меня! Умоляю!
Тевье. Погоди! Как назвал?
Хава. Ну не отвергай! Выслушай! Христом-Богом заклинаю…
Тевье. Нет у меня такого Бога, девочка. И дочери такой нет. У меня была дочка Хава. Славная дочка была, И любил я ее больше всех на свете…
Хава. И я тебя люблю, папа! И его люблю… Федора. И как мне это соединить? Ну скажи!
Тевье. Это, барышня, не знаю. Это ваша печаль. У меня своих бед хватает… У меня дочь умерла… Мне траур по ней справлять. (Пошел к выходу.)
Хава. Но ведь это жестоко, папа! Да что же за Бог у тебя, если он велит собственную дочь убивать?
Тевье (гневно обернулся). Молчи!!! (Тихо.) Оставьте вы меня, барышня… У вас отца нет – у вас батюшка теперь…
Хава (тихо). Храни тебя Господь, папа! (Перекрестила его.)
