Эдвард Радзинский - Приятная женщина с цветком и окнами на север
Он. Знаю, а как же… Рихтера Святослава все знают.
Она (вздохнула ). Со спиртом трудно работать. Текучесть большая… Но зато они ребята дружные. Помогают во всем. Вот у нас пятнадцатого субботник готовится…
Он. Субботник? И что ж вы там делать будете, уважаемая?
Она. Ну что все на субботнике делают: бумажки лишние выбрасывать, помещение мыть да убирать…
Он. Аэлита, уважаемая, как я хотел бы вам помочь вместо ваших пьяниц-грузчиков. Как я хотел бы с девочками вашими хорошими познакомиться.
Она (смеется). Ну кто ж вас на территорию пустит?
Он. Ничего. Чтоб вам помочь — человеком-невидимкой стану. Вот увидите.
Она. А что? Я хотела бы вас Ландышу показать и Розе. Особенно Ландышу, такая она молодая и такая грустная. Я ей говорю: «Ты что? Ты — молодая, у тебя все должно быть хорошо. Вот стукнет тебе сколько мне — тогда и будет: то нехорошо и это нехорошо».
Они танцуют.
Он (указывает на невидимых нам танцующих). Вы заметили, уважаемая, как нахально глазеет на вас вот тот парень?
Она. Да пусть глазеет, не убудет.
Он. То есть, как это — пусть? Я ревнивый, уважаемая, как ваша герань.
Она. Да что вы, Федя!
Он (распаляясь). Я, когда ревнивый, — значится, очень грозный. (Кричит) А ну-ка, паренек, топай сюда.
Подходит Парень, огромный, рыжий, он очень похож на Официанта-Инспектора из поезда, только с усами. Парень молча глядит на Федю. И тогда Федя ему чуть подмигивает. В ответ Парень тоже подмигивает. (Хватает егоза рукав) Ты почему на мою даму уставился, змей вонючий?
Она. Федя, не надо!
Федя опять чуть заметно подмигнул Парню, и Парень в ответ тоже чуть подмигнул.
Он (повысил голос). Извиняться будешь? Учти, я ведь бью только один раз — второй раз бью по трупу.
Парень молчит.
Она. Не надо, Федя! Он (парню). Все! Сейчас я тебя в бассейн опущу с золотыми рыбками! (Шепчет парню) Наклонись, я ж не достану.
И, подпрыгнув, Федя пытается ударить Парня, но тот молча и коротко бьет Федю. Федя падает как подкошенный. А Официант-Инспектор молча уходит.
Она (бросается к Феде). Федя… Федор… Феденька… Живой? Он (скорбно стонет). Да… (Стонет) Уважаемая… Она. Ведь говорила — не хвастай… (Гладит его нежно-нежно) Плохонький-то какой… А как подумаешь… Ну и что? Хоть плохонький — да свой.
Гримерная актрисы.
Пока на сцене разыгрывается следующая картина пьесы между Скамейкиным и Федей, Актриса сидит в своей гримерной и тихонечко поет: она поет начало одной песни, потом бросает и начинает петь другую, потом останавливается… будто поняв прелесть игры — поет странное попурри из разных куплетов самых популярных песен 60-70-х годов… О, ретро! А меж тем по радиотрансляции продолжается разговор между Скамейкиным и Федей. Федя. Ты что со мной сделал?
Скамейкин хохочет.
Ты же сказал, что он поддастся?
Скамейкин покатывается.
Ты же сам придумал: иди с ней в ресторан и швырни кого-нибудь для шика в бассейн — и она тебя полюбит. (Чуть не плача) Ты же сам, падла, взялся мужика нанять на это дело… Ну что ржешь?
Скамейкин. Какой же ты болван, Федор. Ты встречаешься с нею второй месяц и подумал, что она сможет полюбить человека, который бьет людей в ресторанах? Тупица! Ей чтобы полюбить — сначала пожалеть надо! У нее с жалости все и начинается. Она — истинная женщина: она любит не за то счастье, которое испытывает, а за то, которое приносит. Я ведь тебя к ней и подослал, потому что ты — жалкий… И для жалости ее к тебе я придумал, чтобы тебя в ресторане избили.
Федя. Как придумал? Значит… ты никакого мужика не нанимал?
Скамейкин хохочет.
Значит, тот… к которому я придрался…
Скамейкин заливается.
Но подожди ржать. Василий, уважаемый, ты же сам сказал: подойдет высокий, белобрысый — и подошел!
Скамейкин. Я все гениально придумал: белобрысых в ресторане до черта. А высоких… Ты шибздик, для тебя любой — высокий. И вот пристанешь ты к такому — и он тебя так вздует, что не полюбить ей тебя абсолютно невозможно будет! Ну, сработало?
Фед я (в отчаянии). А что же он мне моргал?
Скамейкин. «А кто его знает, чего он моргает». (Горько .) Ну как — после того как тебя избили, был ли ты вознагражден, а? Осчастливлен? Тебя оставили в доме? Допустили на ложе? И сейчас ты без пяти минут муж? Не так ли?
Федя важно кивает.
Скамейкин. И ты смог без подозрений проникнуть на субботник? Так было?
Федя вновь важно кивает.
И сейчас ты принес мне в клюве все, зачем я тебя к ней подослал? (Яростно) Где?!
Федя молча кладет ворох бумаг.
Боже, как я конгениален! Придумать такой точный план! О, как я вас знаю, человеки. (Просматривает бумаги, отданные Федором .)
Федя (поясняя). Здесь, Василий, уважаемый, расписание дежурств…
Скамейкин. И мы теперь точно знаем, когда оформляет спирт сонная Роза или печальный Ландыш. Когда отгулы у нашей возлюбленной Аэлиты… И дежурят только эти цветочные девицы. (Перебирает бумаги .)
Федя. А это образцы накладных…
Скамейкин. Дай-ка. (Шелестит накладными .)
В гримерной. Актриса вдруг резко оборвала песню… Потом встала, потом подошла к стене, несколько раз безжалостно и страшно бьет кого-то воображаемым ножом. А потом садится и плачет. И вдруг обрывает плач. Смеется. Потом смеется и плачет, плачет и смеется, будто нашла новую «игру».
Актриса. Сколько я хотела сыграть… И сколько я сыграла? В конце концов — это формула судьбы: сколько я хотела… И сколько я… (Начинает читать странный монолог — это соединенные куски самых разных монологов из ролей, которые она не сыграла. Вдруг оборвала чтение .) Величие… Чувство… Обреченность величия и чувства? Трагедия ума? Горе уму. Нет, горе от ума… Тогда как? Жить. То есть «подходить»… Подходить, то есть приближаться… Приближаться, то есть становиться… Становиться — это уже на колени… Цепочка далеких символов. И все-таки: «Побеждающий других силен. Побеждающий себя могуществен. Но отстоявший себя — велик…» И все-таки: «Жизнь дана для радости. И если радость кончается — ищи, в чем ты виноват…» Это Толстой: «Если радость кончается — ищи, в чем ты виноват!»
Долгая пауза.
И результат? Результат: все, что я передумала, все, что перестрадала, не доиграла… Для чего? Чтобы играть эту дурищу! Самое смешное — я хочу ее играть. Не потому, что хочу ее играть. А потому, что хочу — играть! Играть! Играть!
Входит Гримерша. Поправляет прическу и грим Актрисы. Возобновляется трансляция сцены Скамейкина и Феди.
Скамейкин. Вот оно — главное богатство! Нет, я — Наполеон накануне Аустерлица, я — шикарный парень! Звездный час. (Торжественно .) И сейчас, наконец-то, я раскрою тебе, Федор, всю грандиозность задуманного дела! Внимай!
Федя. Не раскрывайте! Знать ничего не хочу! Я невезучий. И вообще, Василий, уважаемый, ты сказал: познакомься с нею войди в доверие, достань образцы накладных… Я тебе все сделал… Отчего ж для друга не сделать… И больше знать ничего не хочу. А теперь: покеда!
Скамейкин. Федя, ты вводишь в заблуждение общественность… Создается впечатление, что ты все это сделал из доброты..
Федя. Да, вы платили. Ну и что? Вы же знаете, я пока не устроился… А деньги кому не нужны — в метро, как говорится, босиком не пускают!
Скамейкин (нежно). Федя. (Обнимает)
Федя. Не обнимайтесь! Наливайкин, директор, тоже обнимался и тоже про Наполеона говорил — а чем кончилось? Я пошел! Все!.. Я невезучий!
Скамейкин (не отпуская из объятий). Скажи, Федор, можешь ли ты представить: бутылка спирта — и вся твоя? Не «на троих», а целиком, вся?
Федя. Могу! Все? (Вырывается)
Скамейкин. Ну а две… даже три бутылки… и все твои?
Федя (храбро). Не беспокойтесь, могу!
Скамейкин. Ну а канистра спирта… и твоя?
Федя (шепчет). Могу.
Скамейкин. Ну а цистерна?.. Цистерна спирта — и… и… твоя?!
Федя (ошалело). Боюсь…
Скамейкин. Короче, по твоим накладным изготовят, Федя, фальшивые… Это сделают старые мастера, а не какие-нибудь молодые халтурщики. Накладные будут прелесть! Сезанн! Один к одному!.. Это, считай, будет у нас к понедельнику.
