Эдуардо де Филиппо - Филумена Мартурано
(Сыновьям, откровенно). Мальчики, вы уже взрослые люди! Выслушайте меня. (Показывая на Доменико и Ночеллу). Там люди. Там мир. Мир, который имеет свои законы и права. Мир, который защищается бумагами и чернилами. Там — Доменико Сориано и адвокат. Здесь я, Филумена Мартурано, у которой есть только один закон — не плакать. Люди, Доменико Сориано всегда твердил мне: «Видел ли кто-нибудь хоть раз слезы в этих глазах?» Я не плачу… Смотрите! У меня сухие глаза. (устремив глаза на молодых людей) Вы мои сыновья!
ДОМЕНИКО. Филуме!
ФИЛУМЕНА (решительно). Кто ты такой, чтобы запретить мне сказать моим сыновьям, что они мои сыновья, а? (Ночелле) Адвокат, законы этой земли разрешает это или нет?… (Более угрожающе, чем взволновано) Вы — мои сыновья! Я — Филумена Мартурано, обо мне больше нечего сказать. Вы взрослые и наверное слышали обо мне.
Все трое стоят словно окаменевшие — Умберто с бледным лицом, Риккардо опустил глаза вниз, словно от стыда, Микеле растроган, на его лице удивление и волнение.
(Скороговоркой) Сейчас мне нечего говорить о себе! Но я могу всем рассказать, как я жила до семнадцати лет (Пауза). Адвокат, известны вам трущобы… (отчеканивая) эти подвалы… на Сан Джованьелло, на Вирджинии, Форчелле, Трибунале, Паллунетто! Мрачные, полные копоти, набитые битком людьми. Летом там нечем дышать от жары, зимой зубы стучат от холода… даже в полдень туда не проникает дневной свет… Может быть я говорю бессвязно, извините… Сколько народу ютится там! Дышать нечем, но все ж лучше духота, чем холод. Вот в одном из таких подвалов в переулке Сан Либорио я и жила вместе с семьей. Сколько нас там было! Целая толпа! Что было с моей семьей, что потом с ней сталось, я не знаю… И не хочу знать. Не помню!.. Друг на друга не смотрят… Эти просящие глаза, постоянные драки… Ложились спать, не говорили «Доброй ночи!». А просыпались — никто не говорил друг другу «Доброе утро!». Помню только одно ласковое слово, которое сказал мне отец… Вспоминая об этом теперь, и меня охватывает дрожь… Мне было тринадцать лет. «Ты большая, — сказал он, — а нам нечего есть. Понимаешь?». А духота какая… Ночью закрывали дверь и нечем было дышать. Вечером садились за стол… Одна большая тарелка и куча вилок. Может быть, мне и казалось, но каждый раз, когда я брала на вилку кусок, я чувствовала взгляд. Будто я воровала!.. Мне исполнилось семнадцать… Я смотрела на проходивших девушек, на них были красивые платья, туфли… Они шли под руку с женихами. Однажды вечером я встретила подругу и даже не узнала ее — так хорошо она была одета. Тогда я думала, что в этом — высшее счастье… Она сказала мне. (Говорит по слогам). «Так… так… и так…». Я не спала всю ночь… А духота… духота… И я познакомилась с тобой!
Доменико вздрагивает.
Там, ты помнишь?.. Тот «дом» показался мне королевским дворцом… Ночью возвращалась в переулок Сан Либорио, сердце бешено стучало. Я думала: «Теперь никто не посмотрит на меня, — выгонят из дома!» Но никто ничего не сказал: наоборот, кто-то пододвинул стул, кто-то произнес ласковое слово… На меня смотрели как на старшую, с уважением… Только у мамы, когда она поздоровалась, я заметила в глазах слезы… Больше я домой не возвращалась! (Почти кричит). Я не убила моих детей! Семья… моя семья! Двадцать пять лет я думаю только об этом! (Сыновьям). Я вырастила вас, сделала вас людьми, обкрадывала его (показывает на Доменико), чтобы воспитать вас! Семья, моя семья! Микеле — сын мой, Умберто — сын мой, Риккардо — сын мой.
МИКЕЛЕ (взволнованный, подходит к матери). Все хорошо, хватит уже! (Все больше волнуется). Ты сделала больше, чем могла.
УМБЕРТО (серьезно, подходит к матери). Хотелось бы сказать многое, но сейчас мне трудно говорить. Я напишу все в письме.
ФИЛУМЕНА. Я не умею читать.
УМБЕРТО. Я сам прочту.
Пауза
ФИЛУМЕНА (смотрит на Риккардо, ожидая, что тот подойдет к ней. Но он, не сказав ни слова, выходит). А, ушел…
УМБЕРТО (понимающе). Характер! Не понял. Завтра я пойду к нему в магазин и поговорю.
МИКЕЛЕ (Филумене). Вы можете жить у меня. Правда, дом маленький, но места всем хватит. Ведь еще есть терраска. (С искренней радостью). А ребята-то все время спрашивают: «Где бабушка… бабушка где?…» И я молол всякую чепуху… Вот будет новость. Войду и скажу: «Бабушка приехала!» (Словно говоря — вот она) Ну и праздник будет! (Приглашает Филумену). Идемте.
ФИЛУМЕНА (решительно). Хорошо, пойду к тебе.
МИКЕЛЕ. Идемте.
ФИЛУМЕНА. Одну минуту. Подожди меня внизу у подъезда. (К Умберто). Ступайте вместе. Я спущусь через десять минут. Надо сказать еще кое-что дону Доменико.
МИКЕЛЕ (счастливый). Только побыстрее. (К Умберто). Вы идете?
УМБЕРТО. Да, иду. Я провожу тебя.
МИКЕЛЕ (все еще весело). До свиданья, синьоры. (Идет в глубь сцены). Я чувствовал что-то… Поэтому хотел поговорить… (Уходит с Умберто).
ФИЛУМЕНА. Адвокат, я хочу, чтобы вы были здесь после моего разговора с доном Доменико… Извините, несколько минут. (Указывает на «кабинет»).
НОЧЕЛЛА. Мне надо уходить.
ФИЛУМЕНА. Я прощу вас.
Ночелла нехотя идет в «кабинет». Розалия, не сказав ни слова, выходит в первую дверь налево.
(Положив ключ на стол). Я ухожу, Думми. Скажи адвокату, чтобы он все оформил по закону. Я во всем призналась, ты свободен.
ДОМЕНИКО. Я думаю! Выкачала кругленькую сумму! Не тебе устраивать истории…
ФИЛУМЕНА (спокойно). Завтра пришлю за вещами.
ДОМЕНИКО (несколько смущен). Ты, сумасшедшая. Смутила покой трем бедным юношам. Кто тебя просил рассказывать? Зачем ты сделала это?
ФИЛУМЕНА (холодно). Потому-что один из них — твой сын!
ДОМЕНИКО (застывает, пристально вглядываясь в Филумену, ошеломленный этим известием. После паузы, стремится протестовать всем своим существом). Кто тебе поверит? Филумена. Один из трех — твой!
ДОМЕНИКО (не осмеливаясь кричать, тяжело). Замолчи!
ФИЛУМЕНА. Я могла сказать — все трое твои дети, и ты поверил бы… Я заставила бы тебя поверить! Но это не так. Могла ли я сказать тебе об этом раньше? Нет, ты возненавидел бы двух остальных… А я хотела, чтобы они были равны.
ДОМЕНИКО. Это ложь!
ФИЛУМЕНА. Нет, Думми, это правда! Это правда. Ты сейчас не помнишь. Твои поездки… Лондон… Париж… скачки, женщины… В один из многих вечеров когда ты был со мной и дал мне, как обычно, сто лир, в этот вечер ты сказал: «Филуме, сделаем вид, что мы по — настоящему любим друг друга», — и погасил свет. В тот вечер я действительно тебя любила. Ты — же нет. Ты делал вид, что любишь. Когда снова зажегся свет, я записала на 100 лирах день, месяц и год. Мне всегда везло в лотереях, я умею хорошо угадывать числа. Потом ты уехал, и я ждала тебя как святая!.. Но ты забыл о том вечере… И я тебе ничего не сказала… Говорила, что живу по — прежнему, ничего нового… И вправду, когда я увидела, что ты ничего не понял, решила оставить все, как было.
ДОМЕНИКО (безапелляционным тоном, чтобы скрыть свое волнение). Кто он?
ФИЛУМЕНА (решительно). Э… нет. Этого я не скажу. Они равны все трое…
ДОМЕНИКО (несколько поколебавшись, словно подчиняясь порыву). Это ложь… Этого не может быть! Ты раньше бы мне сказала, чтобы привязать к себе, удержать в своих руках… Единственное средство для этого — ребенок… И ты, Филумена Мартурано, сразу бы воспользовалась этим.
ФИЛУМЕНА. Ты заставил бы меня убить его… Ведь ты тогда так думал… Да и теперь тоже! Ты не изменился! Не один, а сто раз ты заставлял бы меня убить ребенка! Я боялась тебе сказать. И это — только моя заслуга, что твой сын жив сейчас.
ДОМЕНИКО. Кто он?
ФИЛУМЕНА. Они все равны, все равны!
ДОМЕНИКО (в отчаянии, зло). Да, они равны! Они твои сыновья. Я не желаю их видеть! Я не знаю их… я не знаю их! Уходи отсюда!
ФИЛУМЕНА. Помнишь, вчера я сказала: «Не клянись, умрешь проклятым, если не придешь ко мне однажды за милостыней». Вот почему я сказала так. Прощай, Думми, но запомни: если мои дети узнают, что ты отец одного из них… я убью тебя! Это — не простая угроза вроде тех, которые ты слышал на протяжении двадцати пяти лет… Это говорит тебе Филумена Мартурано: я убью тебя! Понял?! (В сторону «кабинета», энергично). Входите, адвокат… (Диане). Иди и ты, я не трону тебя… Ты одержала полную победу. Я ухожу. (Обнимает Розалию, которая входит, и говорит ей). Розалия, иди сюда. Я ухожу. Завтра я пришлю за вещами.
