Пьер Бельфон - Совещание
Обзор книги Пьер Бельфон - Совещание
Пьер Бельфон
Совещание
Пьеса
Перевод с французского Нины Кулиш.
Действующие лица
Жан-Поль Готье-Монвель — председатель жюри премии Бенжамена Констана, постоянный автор издательства "Вожла".
Александр Шариу — генеральный секретарь жюри премии Бенжамена Констана, постоянный автор издательства "Гранадос".
Клодина Ле Галлек — член жюри премии Бенжамена Констана, постоянный автор издательства "Пресс дю Шеналь".
Микаэль Фоссер — член жюри премии Бенжамена Констана, публикуется в разных издательствах...
Отдельный кабинет на втором этаже парижского ресторана. Два окна выходят на улицу; пасмурное, дождливое осеннее утро. Горят две люстры. На стенах висят картины. Сбоку дверь. По одну сторону двери — книжный шкаф, по другую — шкаф для одежды. На сервировочных столиках — батареи бутылок с различными напитками, несколько ведерок со льдом, вазочки с закусками к аперитиву и т. п. В углу — большой телевизор. На мольберте стоит грифельная доска. В центре — овальный стол, кресло и стулья.
Готье-Монвель входит, почти согнувшись пополам. Видно, что каждый шаг стоит ему громадных усилий. Следом за ним входит Шариу. Готье-Монвель с шумным вздохом падает в кресло.
Готье-Монвель. Как всегда, мы первые!
Шариу (взглянув на часы). Ну, еще бы! Жди от них пунктуальности!
Готье-Монвель. И так каждый год! Впрочем, это не имеет ни малейшего значения. Могли бы вообще не приходить!
Шариу. Если они вообще не придут, у нас будут большие проблемы! (Достает из пoртфeля неcкoлькo книг и клaдет иx на cтoл.)
Готье-Монвель. Не такие уж большие... В этот раз голосование – простая формальность. Мы ведь уже пришли к единому мнению...
Шариу. Такое утверждение несколько преждевременно...
Готье-Монвель. Да ничуть! Мне даже жалко: по натуре я боец и с наслаждением ввязался бы в драку! (Берет одну из книг и торжествующе потрясает ею.) "Трудные роды" – вне конкуренции. Что за книжка! Что за книжка! Такой уровень... (Взмахивает рукой и издает звук, похожий на шум взлетающего самолета.)
Шариу (встает и открывает бутылку шампанского). Если ты так на это смотришь, можно и не голосовать!
Готье-Монвель (скорбно). Понимаешь, остальные романы, которые мы включили в шорт-лист, на самом деле никуда не годятся. (Пауза.) А сколько всего книг выдвинуто?
Шариу. Двести десять. Нет, двести одиннадцать.
Готье-Монвель. Это рекордное количество, верно?
Шариу. Для нашего жюри — да.
Готье-Монвель. Издатели взбесились!
Шариу подходит к нему с двумя бокалами.
Шариу. За твое здоровье, дорогой председатель! (Садится.)
Готье-Монвель. За твое здоровье, дорогой генеральный секретарь! (Снова берет в руки "Трудные роды".) Нет, но какая книжка! И какой стиль!
Шариу. Извини, пожалуйста, но тут я не могу целиком и полностью с тобой согласиться. На мой взгляд, стиль Рекуврера нельзя назвать его сильной стороной. Сплошные клише, масса повторов, нанизывание эпитетов, нагромождение наречий: в общем, это не Шатобриан!
Говоря это, достает из кейса несколько листков бумаги. Затем встает, подходит к мольберту и кладет возле доски кусок мела и тряпку.
Готье-Монвель. Но ведь это ты настоял, чтобы "Трудные роды" возглавили шорт-лист?
Шариу. Да, для контраста! (Садится.)
Готье-Монвель (пожимая плечами). А я вот уверен, что читатели будут без ума от "Трудных родов"!
Шариу (повернув книгу). Сто двадцать франков ВВН?
Готье-Монвель. Что?
Шариу. "Трудные роды" стоят сто двадцать франков, включая все налоги? (Протягивает книгу Готье-Монвелю.)
Готье-Монвель. Триста двадцать страниц, сто двадцать франков — это нормально.
Шариу. Гораздо выгоднее получить Констановскую премию за книгу, которая стоит сто двадцать франков, чем за ту, что стоит восемьдесят!
Готье-Монвель. Лично я никогда не принимаю в расчет подобных соображений.
Шариу. Я тоже. Но прикинь: авторский гонорар составляет пятнадцать процентов с экземпляра. А пятнадцать процентов от ста двадцати франков — это получше, чем пятнадцать процентов от восьмидесяти! Пятнадцать процентов от ста двадцати, это будет... восемнадцать франков, а если эти восемнадцать франков умножить на триста тысяч — обычный тираж книги, получившей Констановскую премию — будет пять миллионов четыреста тысяч. Этих денег Рекувреру хватит на новую машину. (Пауза.) А ведь будут еще гонорары за улучшенное издание и за издание карманного формата, отчисления с продажи прав в другие страны, за права на кино- и телеверсию... В общей сложности, больше семи миллионов.
Готье-Монвель. А издатель — примерно вдвое больше.
Шариу. Можешь смело округлить до двадцати!
Готье-Монвель. Мы помогаем им наживать состояния, а сами не имеем с этого ни гроша.
Шариу. Ни гроша!
Готье-Монвель. И при этом именно нас обвиняют в нечистоплотности... а проще говоря, в продажности!
Шариу. Должны же озлобленные неудачники как-то выпускать пар, вот они и кричат, что в жюри литературных премий сидят коррупционеры. Но мы не одиноки: у министров и у руководителей крупных фирм репутация ничуть не лучше.
Готье-Монвель. Что касается меня, то я до сих пор жду своего первого чека!
Шариу. Дорогой мой председатель, я все же не думаю, что с тобой расплатятся чеком!
Готье-Монвель. Очень остроумно! А я больше не желаю весь год слушать разговоры о том, что нас субсидируют издатели.
Шариу. Ну почему же, это такое хорошее слово: "субсидировать". Происходит от латинского subsidium и означает: оказывать помощь нуждающимся. Тебя это смущает?
Готье-Монвель (пожав плечами). Не мы нуждаемся в издателях, а они нуждаются в нас! Что такое издатель? Пустое место. Ты помнишь, как звали издателя Вольтера, Руссо или Мериме? Ты знаешь издателя мадам де Сталь или нашего святого покровителя Бенжамена Констана? Нет. Это мумии, призраки. От них ничего не осталось. Только позабытые имена и пожелтевшие обложки.
Шариу. Точно! Издатели не оставляют следа в истории.
Готье-Монвель. А на нас они наживаются. Если когда-нибудь мне в "Вожла" сделают хоть одно замечание, если вздумают диктовать, как себя вести, поверь, я заберу все мои книги и свалю от них. Помимо Вожла, есть десятка два издателей, которые будут рады сотрудничать со мной. И притом на более выгодных условиях!
Шариу. На более выгодных условиях?
Готье-Монвель. От издателя всегда можно добиться более выгодных условий... Молодому Вожла это послужит уроком. А то смотрит на меня, как на мебель. "Как дела, Жан-Поль? Привет, Жан-Поль!" Я стал незаметным, превратился в часть обстановки, вроде торшера! А ведь я когда-то держал его на коленях! (Пауза.) Я бы выпил еще. (Пытается встать, опираясь на стол.)
Шариу. Пожалуйста, не вставай. (Берет со столика бутылку.) Сильно болит?
Готье-Монвель. День — сильнее, день — слабее. Совсем проходит, только когда я ложусь. Кончится тем, что мне поставят протез вместо тазобедренного сустава.
Шариу. Это теперь делают сплошь и рядом. Моему отцу уже почти восемьдесят...
Готье-Монвель (перебивает). Да что там твой отец! У меня, между прочим, не только артроз, у меня еще и гипертония, и повышенный холестерин, и проблемы с дыханием. Не говоря уж о простате.
Шариу. Это не помеха для операции на бедре...
Готье-Монвель. Напрасно думаешь! К тому же мне пришлось бы отказаться от выпивки...
Шариу. А заодно — от жареного гуся, от запеченной курицы с фасолью, от оссобуко, от тушеного мяса...
Готье-Монвель. Лучше сразу сдохнуть, а? Если можно, поговорим о чем-нибудь другом! (Выпивает бокал.)
Шариу. Например, о Шёнбрунне? Слышал на прошлой неделе его выступление по радио?
Готье-Монвель. Ох!
Шариу. Вздохами тут не отделаешься. Надо поставить его на место.
Готье-Монвель. Пускай нас оскорбляют: это бесплатная реклама! Есть поговорка: больше помета, лучше урожай.
Шариу. Этот Шёнбрунн – опасный тип. Мне не нравятся его нападки на "Банду трех" — на наших с тобой издателей! Он заявил, что – цитирую по памяти – "эти трое вступили в сговор и при пособничестве послушных им – послушных им! – членов жюри распределяют все основные литературные премии"! Надо поставить его на место.
