Михаил Лермонтов - Испанцы

Не отвергай мой слабый дар,
Хоть здесь я выразил небрежно
Души непобедимой жар
И дикой страсти пыл мятежной.

Нет! не для света я писал —
Он чужд восторгам вдохновенья;
Нет! не ему я обещал
Свои любимые творенья.

Я знаю: всё равно ему,
Душе ль, исполненной печали,
Или веселому уму
Живые струны отвечали.

Но ты меня понять могла;
Страдальца ты не осмеяла,
Ты с беспокойного чела
Морщины ранние сгоняла:

Так над гробницею стоит
Береза юная, склоняя
С участьем ветки на гранит,
Когда ревет гроза ночная!..

Да, с этих пор тебе я запрещаю
С Фернандо говорить, во-первых, он
Неблагородный. Оттого мой муж
Тебе с ним не позволит съединиться
Супружеством; и я в том настою!

Поверьте, благородство не в бумагах,
А в сердце.

Так, уж верно от него
Ты этого наслушалась. – Прекрасно!..

Немудрено, что мне Фернандо много
Прекрасных чувств помог узнать. Когда
Еще я забавлялась куклой, он,
Безвестный сирота, был взят моим отцом;
И с этих пор я под одной с ним кровлей
Жила как с братом – и бывало,
Вдвоем гуляли мы в горах кастильских,
Он был подпора и вожатый мне;
И не было на тех вершинах розы,
Которой для меня не мог бы он достать.

Однажды мы до ночи заходились:
Душистый ветерок свежее становился,
И месяц по небу катился.
Пред нами быстрый был поток; Фернандо,
Чтоб перенесть, взял на руки меня;
Мы перешли, но я всё оставалась
В его объятьях. Вдруг, я помню,
Он странным голосом спросил меня:
«Эмилия меня не любит?» – Нет! люблю! —
Сказала я, и уж с того мгновенья
Люблю его нежней всего на свете!..

Вот это именно меня и заставляет
Тебе советовать не говорить с ним.
Тебе я заменяю мать, могу
И мне дано от Алвареца право
Смотреть, как можно строго, за тобою.
И ты женой Фернандо быть не мысли.

А может быть, гаданья ваши ложны.

Поверь, тебя я не глупее, потому,
Что уж за третьим мужем, опытность
Рассудок заменяет, знаю, как
Несчастливы супружества, когда
Муж и жена не равны состояньем.

Неужели умершие мужья
Рассудку придают?..

Звонят к обедне!

Звонят! (в сторону) а он <всё> не приходит.

Взяла ли ты молитвенную книжку?..

Ах! позабыла,

о! как долго!..

Ты много требуешь, Эмилия!

Кто б мог подумать, что такой глупец,
Такой бесчувственный… чудна природа!..
И это милое, небесное созданье.
Эмилия!.. нет, нет! она не дочь его.
Мне скажут: благодарность! – благодарность!..
За что? – за то ль, что каждый день
Я чувствовать был должен, что рожден
Я в низком состояньи, что обязан
Всем, всем тому, кого душою выше.
За то ли, что ломоть вседневний хлеба,
Меня питавший, должен был упреком
Кольнуть мое встревоженное сердце?..
За это благодарность от меня?
О лучше бы от голода погибнуть,
Чем выносить такие укоризны!..

И как он мог узнать мои желанья! странно!..
Но что ни будь, а даже для нее
Малейшей не стерплю опять обиды! полно!
Любовь возьмет свое… но не теперь…

Какой же гордый вид, как будто в нем
Соединилися все души предков;

О вы! вы, образы людей великих
Своею мудростью и силой,
Скажите мне, ужель гниющие,
Немых гробов бесчувственные жертвы
Отнимут у меня мою Эмилию?..
Смешно! – я не могу себе представить,
Чтоб мертвые имели предрассудки!..

Фернандо! до меня доходят слухи,
Что ищешь ты войти в мое семейство!..
Безумец ты! – клянусь святою девой! —
И мысль одна, мой милый, быть мне зятем,
Должна казаться смертною обидой.

Желательно, чтобы моя обида
Могла вам заплатить за ваши…

Мои обиды!.. слушай же, глупец,
Что я скажу тебе, да со вниманьем.

Как счастлив тот, кто может, оказав
Добро один раз в жизни человеку,
Бранить его глупцом сто раз – и каждый день!

Узнать ты должен, наконец,
Кто ты! – доселе содержал я
Тебя почти совсем как бы родного.
Но с этих пор переменилось всё!
Я повторю тебе, как ты попал сюда:
С слугой однажды шел я из Бургоса
(Тогда еще я только что женился),
Уж смерклось, и сырой туман покрыл
Вершины гор. – Иду через кладбище,
Среди которого стояла церковь
Забытая, с худыми окнами.
Мы слышим детский плач – и на крыльце
Находим бедного ребенка – то был ты;
Я взял тебя, принес домой – и воспитал.

Но для чего тебя там положили,
И кто родители твои – бог знает!
А я так не хочу и знать; да, да!

Так, так, совсем, совсем забытый сирота!..
В великом божьем мире ни одной
Ты не найдешь души себе родной!..
Питался я не материнской грудью
И не спал на ее коленях. Чуждый голос
Учил меня родному языку
И пел над колыбелию моей.

О чем печален! – точно вот как было.
Возможно ли тебе теперь жениться
На дочери моей? что после скажут
Другие благородные испанцы?

Поговорят – и замолчат.

Не замолчат, не слыхано у нас,
Чтобы на улице найденный человек
С семейством очень древним, благородным
Мог сблизиться.

Сказать вам отчего?
Боятся эти люди, чтоб тогда
Их равенство скорей не увидали…

Вот этот, здесь, мой первый предок, жил
При Карле первом, при дворе, в благоволеньи
У короля – второй при инквизиции
Священной, был не в малых людях;
Вот тут написано, что сделал он:
Три тысячи неверных сжег и триста
В различных наказаниях замучил.

О, этот был без спору муж святой;
Конечно, он причислен к лику?

Нет еще!..
Вот третий здесь в военном одеяньи,
С пером на шляпе красным, и с усами:
Вторым служил на флоте он – и утонул
В сраженьи против англичан проклятых.
Еще ж пятнадцать прадедов моих ты видишь
(Дай бог, чтоб и меня сюда вписали
И род наш до трубы последней продолжился);
И – ты – ты захотел вступить в число их?
Где, где твои родители, бродящие
По свету негодяи – подлые… или…
Несчастные любовники, или какие
Нибудь еще похуже… дерзкий! что ты скажешь?
Когда пергаменты свои покажешь
И явишь всё, тогда я замолчу.