Александр Галин - Чешское фото
Обзор книги Александр Галин - Чешское фото
Александр Галин
Чешское фото
Действующие лица:
Раздорский
Зудин
Действие первое
Ночь на Волге. У набережной старый пароход, превращенный в ресторан. За зашторенными окнами слышна музыка. На одной из палуб элегантно одетый Раздорский. Рядом Зудин, худой, с печальным и одновременно восторженным лицом.
Зудин. И вот еще одна история на ту же тему. Одна бывшая саратовская знаменитость, артист Алферов, многие годы регулярно стригся под полубокс. Под полубокс! Почему? А потому, что получил когда-то постоянную халтуру на областном радио. Еженедельно, по утрам, в воскресенье, в самое благословенное время, своим бархатным голосом, от которого млели женщины и распускались комнатные растения, артист Алферов вел цикл передач «Уроки атеизма». А до этого он носил красивейшие волосы, как у короля Людовика… Я помню, когда он появился у нас с длинными волосами, мы все тогда решили — вот и до нашего Саратова дошла свобода! Избивали его милиционеры за прическу регулярно, в театре умоляли подстричься. Он отвечал — нет! И подстригся! Иначе эту передачу не получил бы! И двадцать лет он стригся только под полубокс. Недавно вижу: старый Алферов, волосы опять до плеч, как у монаха. Стоит у храма, вещает, как по радио — подайте смертельно больному, ради Господа нашего Иисуса Христа. И вижу, что люди ему подают, и больше, чем другим. И я сказал ему — артист Семен Алферов, когда-то я снимал тебя на стенд «Лучшие люди Саратова» в прическе полубокс.
Молчание.
Мы с ним выпили, и я сказал ему — ты, Иуда Саратовский, десятилетиями внушал радиослушателям, что жизнь нам дали обезьяны! Макаки и шимпанзе висят до сих пор на деревьях, а тебе подают люди. Лицо человека многих животных напоминает. Есть ведь такие лица, что никакой Дарвин бы к ним не подступился, никакими обезьянами нельзя их объяснить. Как только людей не называют! С кем их только не сравнивают! С быком, медведем, волком! Почему? Потому, что по виду он человек, а на самом деле бык или волк. Иногда рамку ставишь для портрета, всматриваешься подолгу в лицо человека, и начинает казаться, что вот-вот замычит он или заблеет.
Молчание.
Я ему сказал: Алферов, жизнь дали всем одновременно — и обезьянам, и людям, но только люди задали себе вопрос — зачем? Макака войдет в реку и выйдет, а человек вышел и сказал: в одну и ту же реку нельзя войти дважды! Нельзя войти дважды! — это сказал человек. Дважды — нельзя!
Молчание.
Мама рассказывала — папа был немой, а я, видишь, говорю. За себя и за папу. Ладно, поговорим о чем-нибудь приятном. Вот, например, мечтаю — где достать хорошие брюки, и уже заранее думаю — не коротки ли будут мне эти брюки. Это самое страшное, каждую ночь снится один и тот же сон ужасов — купил брюки, а брюки коротки. И уже невозможно что-либо сделать — не из чего отпустить. Стою, и у меня видны ноги!
Раздорский. О чем ты мечтаешь? О брюках?
Зудин. Все остальное у меня есть. Я всегда был неравнодушен к брюкам… Я люблю хорошие брюки… И чтобы обувь была к ним нормальных размеров… Не скользила на ноге. Разве это плохо? Но нет! Вообще никаких возможностей нет. Скажи, вот ты сейчас обитаешь в Москве, ты ближе нас всех к власти… Есть ли какая-нибудь надежда, что простому человеку можно будет когда-нибудь приобрести брюки?
Раздорский. Зайдем ко мне в отель — я дам тебе две пары брюк. Они коротки не будут… Там из этих брюк тебе еще и на два пальто хватит.
Зудин. Ты принял мой вопль близко к сердцу? Ты даешь мне брюки со своего… даже не знаю, как в таком случае сказать?
Раздорский. Скажи — с плеча…
Зудин. В Москве некоторые структуры теперь носят брюки от плеч? Подожди… А ремень вы где затягиваете?
Раздорский. На горле…
Зудин. На чьем?
Раздорский. Все зависит от вкусов…
Зудин. А гульфик?
Раздорский. Гульфик?
Зудин. У нас в Саратове эту часть одежды иногда называют ширинкой. Как вы пользуетесь ширинкой? Охранники помогают?
Раздорский. Для этого держат охранниц!
Зудин. Нет! Я скажу так: ты даришь мне брюки со своего… бедра!
Раздорский. Побереги желчь — поросенка предстоит переваривать.
Зудин. Пашка, это правда, Пашка? Неужели мы вот так вот, как когда-то, выпиваем и говорим на отвлеченные темы? Ну… как ты, счастлив?
Молчание.
Мне грех жаловаться, бывало и хуже — вернулся после тюрьмы сюда, попробовал заняться тем, чем всегда занимался, И если бы мне вот сейчас сказали, Зудин, выбирай — или фотографировать, или на выбор — остальное, я сказал бы — смотрите в объектив, люди!
Молчание.
А твой роскошный вид для меня не неожиданность — ты ведь в молодые годы имел кличку Павлин. По оперению ты теперь настоящий павлин, Павел… Что ты вытворял со своими волосами! Килограмм бриолина в день! — и все для того, чтобы закрепить пробор. Вот итог — на лысине сияет глянец. Нет-нет, этот хмурый дядя все равно похож на того Пашку Раздорского! И все-таки, несмотря ни на что, я повторяю мой главный вопрос — ты доволен жизнью, Павлуша?
Молчание.
Раздорский. Почему с меня капает пот?
Зудин. Мы выпили — и внутри у тебя жарко…
Раздорский. А ты почему не потеешь?
Зудин. Ужас! Я представить себя не могу потным.
Раздорский. Совсем не потеешь? Никогда?
Зудин. Никогда.
Молчание.
Раздорский. Тогда ты — не человек.
Зудин. Возможно. В прошлое лето попробовал выйти сюда на набережную — конкуренты меня побили. Разбили всю мою аппаратуру. В это лето вообще убить могут за лишнего клиента. Я их понимаю, теперь в Саратове редко фотографируются. Аппаратура у меня старенькая. Ужас, как дорого сейчас стоит хорошая камера. Ужас!
Раздорский. Хорошая камера… это, имеешь в виду, какая?
Зудин. Не трогай тему, не надо!
Раздорский. А кого тут снимать, Лева?
Зудин. Лично я, Паша, снимал людей. Пред фотографом проходит вся человеческая жизнь. Снимаешь маленького ребеночка верхом на подушке, потом его в ясельках, потом — в детском саду, потом в школе. Жизнь идет — человек приходит сниматься на военный билет и паспорт, заказывает свадебное фото, и наконец, близкие этого самого человека просят тебя сделать его анфас на фарфор. В овале. И остаются от человека только мои старые негативы. И может быть, никто, кроме меня, его-то самого и не заметил — жил ли он или нет… Совсем недавно дошла до меня простая мысль — фотографии живут дольше, чем люди.
Раздорский. Но фотографы в этом не виноваты.
Зудин. Как официальный нищий, без пособия, имею право на следующий вопрос?
Раздорский. Имеешь. Слушай, а где Светка?
Молчание.
Где Светка? Где Светлана Кушакова?
Зудин. Действительно, интересно, а почему моя жена до сих пор не с нами?
Раздорский (поражен). Как ты сказал? Жена?
Зудин. Эта леди обещала прийти. Тебе, я думаю, хотелось в первую очередь ее увидеть? Я сказал ей — приехал Раздорский и пригласил нас в ресторан на воде.
Раздорский. Ты сказал, Светлана Кушакова… твоя жена?
Зудин. Да… жена.
Молчание.
Светлана Кушакова, по-моему, всегда приходила к нам с опозданием.
Молчание.
Всех твоих жен я не знаю. Я не был на твоих свадьбах. Меня тут одно время девушки Саратова спрашивали, как ваш друг Раздорский мог связать себя узами с такими женщинами и главное ради чего? Одна на полвека старше, другая — чья-то дочь. Я сказал не знаю — я не был на его свадьбах. Ну… саратовские наши девушки, конечно, тут передавали из уст в уста, что просто одна страшнее другой… Я пытался тебя как мог защитить… Сошлись на том, что их выбирал кто-то другой вместо тебя. А наши, саратовские девочки, обречены были уезжать в Египет… Тут египтяне строили кирпичный завод… до сих пор не могу понять, почему именно египтяне.
Раздорский. Наверно, ответили за Асуан.
Молчание.
Зудин. Не обижайся. Здесь про тебя говорили так: первый раз ты женился ради московской прописки… потом ради квартиры в центре, потом тебе понадобилось еще что-то. А счастье они тебе дали в результате, эти жены? Вопрос саратовского маньяка…
