Теннесси Уильямс - Стеклянный зверинец
…да старые пластинки… ну, и, пожалуй… все. (Смотрится в зеркало и идет к двери.)
Аманда (резко). Ты куда?
Том. В кино. (Выходит.)
Аманда. В кино? Каждый вечер в кино? (Быстро идет за ним к двери.) Я не верю, что ты все время ходишь в кино!
Том ушел.
(Несколько мгновений с беспокойством смотрит ему вслед. Затем беззаботность и оптимизм берут свое, и она отворачивается. Подходит к портьерам.) Лаура!.. Лаура.
Лаура (из кухни). Что, мама?
Аманда. Ну-ка, оставь посуду, иди сюда.
Появляется ЛАУРА с кухонным полотенцем в руках.
Подойди-ка. Посмотри, месяц! Давай загадаем желание.
На экране месяц.
Лаура. Месяц… ну и что?
Аманда. Смотри, как серебряная туфелька, правда? Повернись-ка через левое плечо и загадай желание!
У Лауры такой вид, будто ее разбудили.
(Берет ее за плечи и поворачивает вполоборота.) Ну, ну же! Загадывай, дорогая, скорее!
Лаура. А что мне загадать, мама?
Аманда (глаза наполняются слезами, голос дрожит). Удачи! Счастья!
На высоких нотах запела скрипка. Сцена темнеет.
Картина шестая
На экране — кумир школы.
Том. И вот на следующий вечер я привел к нам Джима обедать. Я немного знал его еще по средней школе. Там он был кумиром. Он отличался неистребимым ирландским добродушием и огромным жизнелюбием, был всегда вычищен и вымыт, как статуэтка. Джим постоянно находился в центре всеобщего внимания. Он блистал в баскетболе, руководил дискуссионным клубом, числился председателем общества выпускников и кружка пения — ему непременно поручали ведущую мужскую партию в опереттах, которые ставились у нас ежегодно. Джим словно не умел ходить шагом — всегда бегом или вприпрыжку; казалось, он вот-вот взлетит в воздух, преодолев земное тяготение. Он с такой скоростью мчался сквозь юность, что по логике вещей должен был годам к тридцати оказаться не иначе как в Белом доме. Но после окончания Солдана брать препятствия стало, очевидно, труднее. Скорость его заметно снизилась. И шесть лет спустя он занимал должность, которая была не многим больше моей.
На экране — экспедитор.
Джим — единственный человек в магазине, с кем я был на дружеской ноге. Я что-то значил для него как свидетель его былой славы, который собственными глазами видел, как он выигрывал в баскетбольных матчах и получил серебряный кубок за победу в дискуссии. Он знал, что я имел обыкновение — когда в магазине не было запарки — запираться в одной из кабинок нашей уборной и сочинять стихи. Он относился ко мне с юморком, звал Шекспиром, тогда как другие взирали на меня недоверчиво. Но постепенно его добродушие заразило других и враждебность уступила место снисходительности; глядя на меня, они улыбались, как улыбаются люди, завидя поодаль чудную собачонку, которая перебегает им дорогу. Я знал, что Джим и Лаура были знакомы в школе, и не раз слышал, как она восторгалась его голосом. Не знаю, помнил ли он ее. Лаура была слишком незаметной, а Джим слишком блистал. Если он и помнил ее, то конечно, не знал, что Лаура — моя сестра: когда я пригласил его к обеду, он засмеялся и сказал: «Ей-ей, Шекспир, никак не думал, что у тебя есть родственники». И вот теперь ему предстояло убедиться в этом.
Сцена постепенно освещается. Надпись на экране: «Звук приближающихся шагов».
Пятница, пять часов пополудни. Наступает теплый весенний вечер, один из тех, когда, как сказал поэт, «небо исписано стихами». Квартира Уингфилдов залита нежно-лимонным светом. Аманда потрудилась, как каторжная, готовясь достойно принять гостя. Результаты поразительны. На видном месте стоит новый торшер с розовым шелковым колпаком, фонарь из цветной бумаги скрывает обрывок провода на потолке, ветерок с улицы колышет белоснежные занавеси на окнах; стулья и диван с двумя новыми подушками покрыты ситцевыми чехлами. По комнате раскиданы какие-то коробки и мятая бумага. Посредине стоит ЛАУРА, подняв руки, а перед ней торжественно, словно священнодействуя, присела АМАНДА, прилаживая новое платье.
Оно скроено по-старинке, из цветастой материи. Волосы у Лауры уложены не так, как обычно, прическа мягче и больше ей к лицу. В облике Лауры проступила какая-то хрупкая, неземная красота, она сейчас словно кусочек стекла, которого коснулся луч света, и он заиграл мимолетным призрачным блеском.
Аманда (раздраженно). Ты вся дрожишь!
Лаура. Я просто нервничаю.
Аманда. Из-за чего?
Лаура. Ты так хлопочешь… словно какое важное событие!
Аманда. Я отказываюсь тебя понимать. Нельзя же торчать целыми днями дома? А стоит мне что-нибудь затеять, упираешься. (Поднимается.) Ну-ка, посмотри на себя в зеркало! Нет, подожди минутку. Мне пришла в голову мысль.
Лаура. Ну что еще, мама?
Аманда достает две пуховки, заворачивает каждую в платок и засовывает Лауре в платье.
Что ты делаешь?
Аманда. Их называют «Веселые обманщицы».
Лаура. Не надо мне их!
Аманда. Нет, надо!
Лаура. Но почему?
Аманда. Потому что — не в обиду будь сказано — у тебя плоская грудь.
Лаура. Можно подумать, что мы расставляем ловушку.
Аманда. Всякая хорошенькая девушка — ловушка, и мужчины рады попасться в хорошенькую ловушку!
Надпись на экране: «Хорошенькая ловушка».
А теперь, мадемуазель, посмотрись-ка в зеркало! Лучше не придумаешь! Да, мне еще самой надо переодеться. Погоди, я сейчас удивлю тебя. (Весело напевая, скрывается за портьерами.)
Лаура медленно подходит к большому зеркалу и пристально глядит на себя.
Сквозь раскрытые окна повеяло ветерком, заколыхались белые занавески, словно кто-то вздохнул, едва слышно и печально.
(За сценой.) Еще почти светло.
Лаура медленно поворачивается, тревожно вглядываясь в свое отражение.
На экране надпись: «Это моя сестра! Скрипки, играйте в ее честь!» Музыка.
Аманда (смеясь, за сценой). Погоди, сейчас увидишь. Вот будет выход!
Лаура. Что ты там надумала?
Аманда. Потерпи, душечка — увидишь! Я раскопала это в старом чемодане. В конце концов, моды изменились не так уж сильно… (Раздвигает портьеры.) Полюбуйся на свою мать!
Аманда надела свое девичье платье из бледно-желтой вуали с голубым шелковым поясом. В руках у нее — букетик нарциссов, словно ожившая легенда о ее молодости.
(Лихорадочно.) В этом платье я открывала котильон и дважды брала приз за кекуок в Сансете. А однажды надела его на весенний губернаторский бал в Джексоне… Как я скользила по залу, Лаура! (Жеманно приподнимает юбку и делает несколько шажков по комнате.) Я надевала это платье по воскресеньям, когда ко мне в гости приходили молодые люди. И была в нем в тот день, когда познакомилась с твоим отцом… Это было весной, когда я заболела малярией. Мы приехали из Теннесси в Дельту Миссисипи… Сказалась перемена климата… Сопротивляемость организма понизилась. У меня постоянно была чуть повышенная температура… конечно, ничего серьезного… Просто немного кружилась голова, дурно спала. А со всех сторон так и сыпались приглашения!.. По всей Дельте давали вечера… Мама, бывало, говорит: «Полежи, у тебя же лихорадка!» А я ни в какую… Приму хинина и снова — вечера, танцы, а днем прогулки верхом… Заезжали далеко-далеко… Какие устраивали пикники! Как чудесно там было в мае!.. Кизил в цвету. И нарциссы, нарциссы, нарциссы. В ту весну я была без ума от нарциссов. Они стали просто наваждением. Мама говорит: «Твои нарциссы уж некуда ставить!» А я все приношу — еще и еще… Как увижу, кричу: «Остановитесь, остановитесь, — нарциссы!» Я заставляла молодых людей… и они тоже собирали нарциссы. Надо мной даже стали подшучивать: Аманда с нарциссами! В конце концов в доме не осталось свободных ваз… Всюду, в каждом углу нарциссы. Не хватает ваз? Ну что ж, а руки на что! А потом… (Останавливается перед фотографией мужа.)
Музыка.
