Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)
Но ничего из этого не означало, что они встречаются. С мальчиком, с которым встречаешься, принято делать кое-какие вещи, которые не принято делать с мальчиком, с которым просто дружишь. Будь между ними с Севом что-то подобное — она уж как-нибудь бы это заметила, можете не сомневаться. Нет, она, конечно, об этом думала — когда оставалась одна — но в итоге только смущенно хихикала и краснела до оттенка собственных волос. И ничего такого с Севом определенно не делала. Сама по себе идея казалась... ужасно глупой. Она вообще не могла представить Сева в подобном контексте — совсем ни с кем; даже своими именами все это назвать не могла.
В памяти всплыла картинка: Сев — такой, каким он был сегодня — слегка сутулится, щурясь от солнца... потом другая — Сев в ту первую ночь в гостиной, как он поднимался со стула, словно тень... внутри встрепенулось какое-то странное чувство, и...
В ужасе, Лили постаралась его придушить. Да что ей только в голову взбрело! Неужели она — что?.. Ради Бога, она же замужняя женщина! Даже если сейчас ее муж лишь шестнадцатилетний мальчишка — как телом, так и душой...
Лили поставила стакан из-под сока мимо столика — разжала пальцы, уронив его на ковер — и примерзла к месту, застыв на середине этой логической цепочки. А что если... что если Джеймс тоже перенесся в прошлое? Она и Северус вернулись, так почему бы не Джеймс? Они же умерли — все трое...
"Слишком много совпадений", — заявил Глас Рассудка. Кроме того — останься их брак у Джеймса в памяти, он бы уже давным-давно ее нашел...
А может, и нет — я же его еще не нашла. Нет, вместо того она клещом вцепилась в Сева, потому что была нужна ему, а он ей. Как бы Лили ни мечтала кинуться Джеймсу на шею — ее Джеймсу, настоящему Джеймсу, ее мужу и отцу Гарри — несмотря на все ссоры и размолвки последнего года, и жизнь взаперти, и то и дело повисавшую в воздухе напряженную тишину — ее потребность в Северусе была совершенно другого калибра. Сейчас он был гораздо старше ее и опытней, и знал столько всего жизненно важного... С Джеймсом все было иначе. От потери Северуса в сердце Лили осталась дырка, которая так никогда и не зажила... она так скверно, так больно рассталась с юным Севом, что просто не могла не подойти, когда увидела его в той забегаловке незадолго до Сочельника. Боже, если бы она этого не сделала... то уже наверняка рассыпалась бы на мелкие осколки, совершенно спятила бы без этого нового, взрослого Сева, который помогал ей, рассказывал про Гарри и собирал ее по кусочкам.
Если ее Джеймс и впрямь где-то тут, она скоро его найдет, и они снова будут вместе. Если же нет — что ж, у нее всегда остается здешний Джеймс. Его можно увидеть, с ним можно поговорить. Конечно, для этого придется подождать еще пару дней — пока она не выздоровеет настолько, чтобы подняться с постели и сесть на поезд до Поттеров.
Лили отпила глоток чая и вернула чашку на столик. Сладкая теплота смягчала больное горло: Петунья добавила в чай мед. Откинувшись на подушки, она перевернулась на бок, изучая нарисованные на чашке розы. Петунья так странно держалась — почти так же необъяснимо и непостижимо, как вел себя Сев... что юный, с которым она разругалась, что взрослый, которым он стал...
А кем же он, собственно, стал? Сев преподавал в Хогвартсе зелья... учил Гарри... а что еще? Какой из него вышел учитель? Женился ли он? Были ли у него дети? Он намекнул, что друзей у него не было...
Ей стало больно при одной мысли о том, как Северус год за годом идет по жизни совсем один. Он всегда был так полон того, чем жаждал поделиться... Вот только он никогда не делился легко, и люди в основном от него просто отворачивались...
"Совсем как ты", — прошептал внутренний голос, который Лили ненавидела. Не из-за того, что он ей нашептывал — из-за того, что всегда прорезался в такие моменты, как этот. Голос внутреннего дементора, называла его она; это была та ее часть, которая всплывала из глубин, чтобы терзать и мучить из-за того, что она сама себе никогда не простила — из-за того, что она сделала. И — из-за того, что не сделала.
После разрыва с Севом Лили временами просто тошнило — как от собственной правоты, так и от отвращения к себе. Иногда даже одновременно: когда она видела его рядом с этими мерзкими мальчишками — теми самыми, которые напялили на него эту дурацкую маску и одеяние Пожирателя... Да, она была права. Но увы — она была права.
Хуже она себя чувствовала только тогда, когда боялась, что их найдет Волдеморт — ее, и Джеймса, и Гарри — и уничтожит их маленькую семью. И тоже не ошиблась.
Сейчас рядом с ней снова оказался Сев — переживший ее на семнадцать лет, и временами даже более опасный, чем она когда-то воображала. Лили вспомнила его полубезумную тревогу, когда она поскользнулась на лестнице, и как сверкали его глаза, когда он ударил того маггла, и как выходил из гостиной ее матери, и интонацию, с которой он произнес: "Я перестал быть Пожирателем". Если она хоть раз и усомнилась, что влезший в окно Северус сказал ей правду, то даже не расслышала шепоток этих сомнений — настолько уверена она была, что перед ней Сев, который вырос в совершенно другого человека.
И все же в самой своей сердцевине он оставался все тем же. Лили знала, что это не какой-то двойник в его теле — нет, это точно был Сев, совсем взрослый, скорее всего — одинокий, настрадавшийся, и, возможно, даже слегка безумный.
"Северус, — подумала она, закрывая глаза — розы на боку чашки по-прежнему сплетались в венок. — Через что же ты прошел, пока я была мертва?"
* "Как пожелаешь" — это отсылка к фильму "Принцесса-невеста" (прим. авт.)
Глава 8
Северус вошел в дом своего детства, которым он владел на протяжении двадцати одного года и скоро будет владеть снова. Солнце садилось — большую часть дня оно провисело на бледном и мутном небе, и сейчас, на закате, ставшие яркими лучи пронизывали ровные шеренги домов и сквозь кухонные жалюзи падали на стены золочеными полосками.
Как всегда, он вошел в дом через черный ход. Как всегда, свет не горел — мать находила электричество слишком слепящим. Из-за этой ее привычки им не раз удавалось сэкономить на счетах, обходясь магическими огнями и ее фосфоресцирующей настольной лампой. Отец злился до невозможности, но выбора иногда не было — он пропивал все деньги, и платить по счетам оказывалось нечем.
В гостиной шелестели книги; мать паковала свою библиотеку. Она всегда заполняла все свободные стены книжными полками — единственная роскошь, которую отец и мачеха ей позволяли. Северус часто гадал, рассталась бы она с библиотекой, если бы могла выручить за нее хоть что-то. Он не был уверен — мать всегда казалась жадноватой, особенно до знаний. "Ориентируйся на свои сильные стороны, Северус, — не раз поучала его она. — Даже если они и кажутся не слишком надежной опорой".
— Северус? — позвала она из гостиной. Он вслушался в ее интонацию — голос показался спокойным. Не то чтобы он мог ей отказать, будь это не так.
Уже не в первый раз Северус подумал, что ему, скорее всего, удавалось так долго выживать только потому, что в нем, как и во всех чистокровных — или наполовину чистокровных — детях с младенчества укоренились те привычки, которых требовал от своих Пожирателей Темный Лорд. Вежливость в условиях жесточайшего давления. Постоянное ожидание телесных наказаний. Слепое послушание, когда на тебя смотрят — и молчаливое восстание, как только бдительный надсмотрщик поворачивается спиной.
Неохотно он подошел к дверям гостиной, но мать лишь продолжала восседать на своем кресле, обитом пыльно-зеленым бархатом. Кресло это было магическим; время от времени оно посапывало, словно во сне, или шевелило ножками, выполненными в виде когтистых лап. Северус видел это кресло даже в самых ранних воспоминаниях матери; она взяла его с собой, когда вышла замуж — точно так же, как и все остальное, чем она сейчас владела. Насколько ему было известно, она никогда не возвращалась в магический мир, если не считать той поездки в Мунго, когда он был еще совсем маленьким. Все его школьные принадлежности и учебники перешли к нему от нее; мать даже шила ему школьные мантии из купленных в городке отрезов черной ткани.
Невольно он задумался, откуда она взяла траурную одежду. Зная ее, вероятнее всего, из сундука с приданым.
Сейчас Эйлин занималась библиотекой. Какая-то система в ее действиях явно была — книги шуршали в воздухе, пролетая через комнату, и сами по себе собирались в стопки у всех четырех стен. Она читала — в левой руке держала книгу, правая покоилась на подлокотнике, а кончиками пальцев небрежно придерживала волшебную палочку.
Помедлив, мать подняла на него взгляд. Лицо ее было безмятежно и ничего не выражало.
Она махнула волшебной палочкой — к счастью, всего лишь указывая в направлении старой софы с некрасивой оливково-зеленой обивкой.
