Януш Гловацкий - Сейчас заснешь
Он. Может, лучше не стоит?
Она. Ну так не принимай. А через два года ты захочешь?
Он. Захочу.
Она. Наверняка?
Он. Я ведь и сейчас хочу, только сейчас это не имеет смысла.
Она. Зато я не хочу. Болит печень, тошнит. Врач сказал, что из-за этого. Не хочу.
Он. Вот и прекрасно. А теперь сменим тему.
Она. Дай мне еще чаю. Видишь, как мило мы беседуем.
Он. Я могу и не дать.
Она. А-а-а, ты обиделся.
Он. Я обиделся?.. Слушай. Если хочешь…
Она. Перестань морочить голову и дай мне чаю.
Он. Через три месяца поедем вместе на ту стипендию… И все будет великолепно.
Она. Ага.
Он. Университет расположен у самого океана — двадцать минут на машине.
Она. В самом деле?
Он. Да.
Она. Это прекрасно.
Он. В океане плавают тюлени, бегают птицы…
Она. Наверное, по берегу бегают, да?
Он. По берегу.
Она. Может, попугаи?
Он. Точно не знаю. Какие-то птицы бегают. В университетском общежитии у нас будет комната с кухней. Там есть все: холодильник, цветной телевизор, кондиционер. Окна выходят в парк…
Она. Ага.
Он. Здорово, да?
Она. Ага. Я очень рада. Вдвоем нам будет прекрасно.
Он. Еще бы. Накопим денег, купим подержанную машину и прокатимся по Штатам. Это можно сделать очень дешево. Лучше всего купим «фольксваген» или «тойоту»… Они держат цену.
Она. Ага. Великолепно.
Он. Слушай, если не хочешь, можешь этого не делать.
Она. Но ведь все уже решено. Ты лучше рассказывай дальше. Как чудесно будет нам вдвоем на той стипендии. В одной комнатке. Как мы будем друг на друга смотреть и друг друга ненавидеть.
Он. Это ты будешь ненавидеть меня, а не я тебя. Ты меня будешь ненавидеть.
Она. Естественно. Это я буду тебя ненавидеть. А ты будешь меня обожать,
Правда? Но подумай — четыре месяца такой моей ненависти… ты выдержишь? Не поеду я с тобой. Никуда я с тобой не поеду.
Он. Вот видишь, до чего у нас уже дело дошло? И все из-за этого.
Она. Неправда.
Он. Ведь раньше все было прекрасно.
Она. Зачем ты так глупо врешь, как тебе не стыдно? Было кошмарно.
Он. Бывает и на много хуже.
Она. Не бывает.
Он. Бывает. Оглянись на знакомых: Ганя и Кшись. Не успеет он уехать, как она всех обзванивает и умоляет кого-нибудь к ней прийти. И никто не приходит.
Она. Ты приходишь.
Он. Неправда.
Она. Ну, может, в последнее время перестал. Извини, пожалуйста. Но раньше приходил. Потому что ты из тех, кого можно вызвать по телефону. Интересно, есть в Америке что-нибудь в этом роде — call boy[1]?
Он. Очень смешно.
Она. Вовсе не смешно… Кшись хотя бы ни к кому не бегает.
Он. Да он импотент.
Она. Зато ты не импотент.
Он. Дорогая…
Она. Не смей говорить мне — дорогая, впрочем, извини, называй меня — дорогая, называй как хочешь. Так о чем ты говорил, дорогой?
Он. Ведь если бы я так тебя не любил, то не стал бы возражать против этого. Чем бы мне мешало, если бы ты сидела дома привязанная, замученная, а я бы делал, что хочу.
Она. Вот именно, чем бы тебе это мешало?
Он. А тем. Мне же хочется, чтобы ты хорошо выглядела, чтобы мы были на равных…
Она. Что — на равных? И что хотел бы ты делать?
Он. Ты о чем?
Она. Ну, ты сказал, что я сидела бы привязанная, а ты делал бы, что хотел. Так что хотел бы ты делать? И чего ты не можешь делать, в чем я тебе мешаю, от чего ты ради меня отказываешься?
Он. Ничего я не хочу делать. Просто не хочу быть привязанным.
Она. Видишь ли, тут вообще какое-то недоразумение. Дело в том, что я хочу быть к тебе привязанной, а ты ко мне — нет. И все. Потому что тебе необходимо шляться ко всем этим девицам, уверять, что любишь их, потом бежать от них, умолять, чтобы тебя оставили в покое, трястись от страха, как бы они вдруг не покончили с собой, льнуть ко мне и говорить: «Боже, хоть бы все это кончилось». Просить, чтобы я им звонила, проверяла, живы ли они, и клала трубку. Во что ты меня втянул? Что, дорогой? Думаешь я не знаю, что ты им обо мне говоришь?
Он. Я о тебе?
Она. Ты обо мне. Да мне об этом рассказывает весь город. Вот так-то, дорогой. Ведь ты — только в одном отношении мужчина. Что, обиделся? Но это же комплимент… Ну, не переживай. Если хочешь, я готова взять все свои слова обратно.
Он. Никогда, ни одной женщине я не говорил, что люблю ее.
Она. Говорил, говорил, много раз. Морочишь всем этим девушкам головы, а потом удивляешься. А они ловятся на это твое обаяние, широкие плечи, и не подозревают, что имеют дело с бабой.
Он. Никогда никому не говорил.
Она. А Зосе?
Он. Нет.
Она. А Еве?
Он. Нет.
Она. Не понимаю, что бы случилось, если бы ты признался?
Он. Потому что это неправда.
Она. А может, ты пьяный говорил что-нибудь подобное?
Он. Нет.
Она. Но ты же сам рассказывал, что когда напьешься, то мелешь перед кем попало всякую чушь, а потом жалеешь.
Он. Нет… Ну, впрочем, может, по пьянке. Но кто верит словам пьяного?
Она. Глупый ты. Им-то как раз больше всего и верят. Что такой мужественный, крутой, циничный и вдруг заговорил откровенно, лирично. Стал, наконец, самим собой. Этому все женщины верят.
Он. Да все это не имеет значения, я и пьяный ничего такого не говорил, просто не мог сказать.
Она. Ну ладно, ладно, оставим.
Он. Пойми, я боюсь.
Она. Чего ты боишься?
Он. Что если ты этого не сделаешь, я буду мучить тебя.
Она. С чего бы?
Он. Ну, я себя знаю.
Она. И ничего не можешь с собой поделать.
Он. Не могу… Конечно, я буду пытаться, но боюсь, что мне это окажется не под силу, что я тебя изведу, что буду тебя изматывать. А ведь в такое время тебе будет необходим покой. А я его тебе не дам. Чувство безопасности… Ну, не знаю, буду стараться, но не знаю…
Она. Что ж, хорошо. Ты меня убедил. Чай был очень вкусный.
Он. Прекрати.
Она. Что?
Он. Не говори про чай в такой момент.
Она. В какой момент?
Он. Ну хорошо, пожалуйста, отыгрывайся на мне. Прошу, можешь понаслаждаться.
Она. Еще бы, конечно. Я же садистка. Знаешь что? У тебя и в самом деле какой-то талант все разрушать. Хотя, собственно, нет. Ты даже не разрушаешь, ты обходишь. И как-то так живешь…
Он. Как-то? Как я живу?
Она. Ну, не знаю. Но у тебя талант. Ты вроде бы со мной, а на самом деле тебя нет. Вроде бы ты художник, а не рисуешь. Вот только играешь в теннис.
Он. Ну и что?
Она. Ничего. Был бы хоть теннисистом. Но ты и не теннисист. Если бы тебе хоть что-то доставляло удовольствие… Скажи, тебе что-нибудь доставляет удовольствие?
Он. Иногда — да.
Она. Что же?
Он. Разные вещи.
Она. Неправда. Думаю, что ничего, вообще ничего! Когда ты со мной, ты мучаешься, что не с кем-то другим, что упускаешь какую-то возможность. Когда играешь в теннис, мучаешься, что не рисуешь, когда ложишься с кем-нибудь в постель, мучаешься, что изменяешь мне. Честное слово, я так тебе сочувствую. Ты очень несчастен.
Он. О Боже, к чему вся эта болтовня? Хорошо, поезжай утром и забери задаток. Может, тогда перестанешь столько болтать.
Она. Нет, нет. Уже решено. После всего, что ты мне сказал, меня уже никто не уговорит.
Он. Я же ничего такого не сказал. Зато ты болтаешь все время. Не закрывая рта, несешь какой-то вздор.
Она. О нет, нет. Теперь я тоже буду вести раскрепощенную жизнь. Жаль только, что ты не ревнив.
Он. Нет.
Она. Поначалу меня это ужасно мучило, но теперь я пришла к выводу, что ты все же ревнив.
Он. Вот как?
Она. Да.
Он. Увы, нет.
Она. Что ж, посмотрим.
Он. Посмотрим.
Она. Ну вот и поговорили.
Он. Послушай, зачем мы несем весь этот вздор?
Она. Из-за тебя, дорогой.
Он. Хорошо, пусть из-за меня.
Она. Во всяком случае, от этого разговора есть хоть какая-то польза.
Он. Какая же?
Она. Ну, что нам следует расстаться.
