Леонид Мацих - Скачущий на льве
Гамалиил. Ни для кого из вас это не кончилось добром.
Акива. Ни для кого. Бен Азай умер, Бен Зома сошел с ума, Элиша стал отступником.
Гамалиил. А ты?
Акива. Я тоже стал другим.
Гамалиил. Но ты выдержал! Ты вошел с миром, и вышел с миром.
Акива. Да, я крепкий парень! Я же простой мужик, пастух. Молодость в труде и бедности. Крестьянский здравый смысл, благочестивая народная мудрость… Что там еще плел наш великий говорун Элиэзер?
Гамалиил. Акива, а что там все-таки было?
Акива. Где?
Гамалиил. В Пардэсе.
Акива. Бог с тобой, Гамалиил! Неужели ты думаешь, что я расскажу тебе?
Гамалиил. ОН (жест) запретил тебе?
Акива. Нет, я сам запретил себе.
Гамалиил. Акива, я пришел к тебе за утешением.
Акива. Зачем же еще ко мне приходить? Чем я могу утешить тебя?
Гамалиил. Скажи мне правду. Обещай!
Акива. Разве я когда-нибудь лгал?
Гамалиил. В том-то и дело, что нет. Но сейчас, мне кажется, ты не договариваешь. Не может быть, чтобы ты полагал этого Бар Кохбу Мессией! Зачем ты всех уверяешь в этом?
Акива. Я действительно так считаю.
Гамалиил. Но он же ничем не напоминает Мессию!
Акива. Он не похож на тот образ Мессии, который сложился в твоих мыслях, но это ничего не значит. Почему ты думаешь, что Божественный замысел должен походить на твои идеи и представления?
Гамалиил. Ты разглядел Божественный замысел, а я — нет?
Акива. Разве это в первый раз?
Гамалиил. Акива, ты всерьез считаешь, что ты настолько умнее меня?
Акива. Гамалиил, зачем задавать вопрос, на который ты знаешь ответ? Такой разговор унижает тебя и меня. Ты же пришел за утешением. Утешься тем, что я вижу в Бар Кохбе Мессию.
Гамалиил. Акива, сознаешь ли ты, какую ответственность ты на себя берешь? Если ты ошибаешься, это твоя личная ошибка. Но ты продолжаешь настаивать на своем, и тем самым ввергаешь в заблуждение весь народ. Это сравнимо с лжепророчеством и даже с сознательным богохульством. Помнишь ли ты, что бывает с теми, кто богохульствует?
Акива. Напомни мне, я уверен, это доставит тебе удовольствие.
Гамалиил. Богохульников поражает Иродова немочь! Руки и ноги их сохнут, головы их трясутся, их терзает невыносимая боль. Тела их покрываются струпьями и язвами, глаза их вытекают, лица их гниют, как у прокаженных, плоть их заживо пожирают черви. Так сходят они в могилу.
Акива. Меня это не трогает, ибо не имеет ко мне отношения. Если хочешь, скажи эти слова членам Синедриона и посмотри на их реакцию. Только учти, что эта речь может стать последней в твоей жизни. Тому, кто пугает других, нужно быть готовым самому пережить великий страх.
Гамалиил. Акива, ты открываешь врата бездны!
Акива. Они порой неотличимы от дверей рая!
Гамалиил. Я боюсь не за себя. Что будет с народом Божьим? Ты понимаешь, что при таком решении Синедриона война с Римом неизбежна?
Акива. Я вижу это также ясно, как ты.
Гамалиил. И тебя это не страшит?
Акива. Нет, ибо я уповаю на помощь Божию. А вот тебя, как видно, эта война пугает? Не странно ли это? Ты же всегда мечтал о часе, когда наш народ сможет сбросить ненавистное иго иноверцев. Откуда вдруг такое малодушие?
Гамалиил. Акива, послушай меня! Прошу тебя, оставим взаимную неприязнь ради судьбы народа Израиля! Забудь обиды, которые я нанес тебе вольно или невольно. Прости меня! Скажи мне со всей искренностью: ты веришь в наш успех?
Акива. Гамалиил, я не могу забыть обиды. Никто не может сделать бывшее не бывшим. Но я постараюсь тебя простить. Я отвечу тебе вполне искренне. Послушай одну историю. В молодости я дружил с одним крестьянином по имени Эфраим. Он зарабатывал на жизнь тем, что копал колодцы. Это был огромный, хмурый человек, которого все сторонились. Казалось, он всегда таскал с собой свою яму. Как-то он попросил меня помочь, и мы спустились в почти готовый колодец. Дело было летом, в полдень, стояла жара, солнце светило так, что был виден каждый камушек на дороге, а на небо было больно смотреть. Но в колодце было темно, и, что самое неожиданное для меня, высоко в небе были видны звезды. Их можно было увидеть только из глубины этой ямы. Так и сейчас. При ясном, слепящем свете разума я вижу, что надежды мало. Умом я понимаю это. Но в глубине моей души, в самой темной ее глубине, там блещет звезда надежды. Когда я смотрю оттуда, мне кажется, что возможно чудо. И я надеюсь на него.
Входит слуга.
Слуга. Рабби Акива, Рабби Гамалиил! Мой хозяин Рафаил Бен Амрам вновь приглашает вас почтить вашим присутствием пир в честь обрезания его сына.
Кланяется.
Что мне передать ему?
Гамалиил. Благодарю за приглашение, но я не приду. Я не хожу на пиры простонародья. Предпочитаю следовать словам царя Давида: «Блажен муж, не ходящий в совет нечестивых и в собрании насмешников не сидящий».
Акива. А я буду непременно. Передай Рафаилу, что я сейчас же иду.
Слуга выходит.
Гамалиил. Ты предлагаешь нам поверить, что пришел час избавления?
Акива. Да.
Гамалиил. Ты готов умереть?
Акива. В любой момент.
Гамалиил. И предлагаешь нам последовать за тобой?
Акива. Пусть каждый делает свой выбор.
Гамалиил. Врата бездны! В этом твое утешение, Акива?
Акива. Другого утешения у меня для тебя нет.
Пир у Рафаила. Ангел смерти
Акива идет по улице Лода и видит толпу людей, весело распевающих «Симан тов»:
«Мазаль тов! Счастья и удачи!», «Добрый знак с небес нам дан! Счастья знак дарован нам!»
Акива присоединяется и поет со всеми.
Звулун. Рабби, мир тебе! Наконец-то!
Все. Что же так поздно? Мы тебя так ждали!
Акива. Мир вам, добрые люди! Извините великодушно, дети мои! Никак не мог прийти раньше, были важные дела.
Все. Всё ведь уже съели! Но не всё выпили! Сейчас мы нальем тебе чашу, Рабби! Эй, принесите Рабби вина!
Акива. Где Рафаил?
Звулун. Он пошел в покои жены. А меня, Рабби, ты не узнаешь? Я — Звулун, его младший брат.
Акива. Звулун! Я тебя помню мальчишкой. Смотри-ка, ты стал зрелым мужем. Где ты сейчас живешь, чем занимаешься?
Звулун. Я живу в Гамле Галилейской. У нас крупная торговля оливковым маслом по всей земле Израиля. Мы даже в Египет масло возим. А все Рафаил! Он у нас — самый умный и самый богатый. Он ведет всю торговлю. У него дом в Кейсарии. Но там жена все рожала ему девочек! А вот здесь благословил Господь чрево ее, она, наконец, родила сына! После трех дочек! Нас, Рабби, в семье четверо братьев, не считая двух сестер. У всех, слава Богу, есть сыновья. Только у Рафаила были одни девочки, чтоб им… быть счастливыми, да при хороших мужьях! Мы уж думали, что это наказание за его богатство.
Гости. Какой пир устроил Рафаил! Он сам и его домочадцы ели на золотой посуде, а все гости на серебряной. Клянусь жизнью, я не видел такого пира! Даже беднякам, сидевшим в конце стола, все подавалось на серебряной посуде! Даже нищие не ели на глиняных тарелках!
Звулун. Какой-то оборванец схватил серебряную бутыль и бросился бежать. Случись такое у меня, я приказал бы вырвать у мерзавца печень и бросить ее собакам! Но не таков мой брат! Он послал вдогонку самого быстроногого слугу с приказанием вручить воришке пробку от бутыли со словами: «Мой господин подарил тебе еще и это!»
Гости. Подавали откормленных тельцов, целых ягнят, фаршированных оливками, каперсами и чесноком. А какая была рыба! Какая прекрасная, нежнейшая рыба из Генисаретского озера… Какие были фрукты… А какие были вина! Он привез изумительные вина из Гамлы!
Звулун. Да это я их привез! У нас лучшие вина в Израиле, а у меня — лучшие погреба во всей Гамле. Но брат мой удивил даже меня!
Появляется Бениамин с чашей вина.
Бениамин, внук верблюда, в какой чаше ты принес вино нашему Рабби? Глаза твои совсем сползли из-под лба на задницу? Это будничная чаша для обычных гостей. Возьми серебряную хевронскую чашу с резьбой. Да ополосни хорошенько! Вот уж несчастье своей семьи!
Акива. Чем твой брат удивил тебя?
Звулун. Тем, что он привез совершенно необыкновенное вино пятилетней выдержки. Это такой вкус! Таким вином чокаются ангелы на небесах, когда встречают святую субботу! Так вот Рафаил сказал нам, что из этого же вина он нальет нам чашу на свадьбе своего сына.
