Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)
Она положила вторую руку поверх его — их ладони теперь покоились на ее животе, внутри которого рос ребенок. Другой, не Гарри. Ребенок, который будет совсем не похож на ее первенца, и вырастет в любви и счастье, и проживет такую долгую и радостную жизнь, какую она только сможет ему дать. Он родится уже через каких-то несколько недель — в мире, избавленном от Волдеморта.
Ей было трудно уехать и оставить эту войну позади — одно из самых сложных решений, какие Лили в своей жизни приняла... хотя остаться было бы еще тяжелее. Но угроза для Северуса решила все; если и Волдеморт, и Орден видели в нем врага, то выхода не оставалось. Однажды она уже согласилась спрятаться, чтобы спасти свою семью; теперь она пошла на это ради Северуса. Но твердо решила, что на сей раз не станет сидеть и ждать, пока Темный Лорд объявится на пороге и отберет все, что ей дорого; нет, на этот раз у нее все получится — с ним покончат, и их всех будет ждать нормальная жизнь в мире без Волдеморта.
Месяц за месяцем Лили записывала все, что услышала о будущем от Северуса — и от каждого слова в ней снова пробуждалось горе, как если бы она уложила его на ночь спать, но утром оно снова зашевелилось. Что только укрепило ее решимость: на этот раз все должно измениться — для всех. Но помочь им она могла только знаниями Сева — изложив их так, как если бы все это произошло с ней самой, потому что он убедил ее, что Ремус охотнее поверит ей, чем ему. А потом настало сегодняшнее утро, и она развернула очередной номер "Пророка" и увидела в нем заголовок, о котором всегда мечтала, а под ним был снимок Ордена — Дамблдор в центре, а вокруг него знакомые лица, люди, которые навсегда останутся в ее сердце, живые, смеющиеся, и их приветствовала радостная толпа... Лили ощутила сразу и горе, и радость — от одного взгляда на эту колдографию они потекли сквозь нее, как сверкающий ручеек.
В душе она молилась о том, чтобы их победа оказалась такой же истинной и долговечной, как ее.
Их пальцы сплелись — ее и Сева. Она помнила, какие маленькие были у Гарри кулачки, когда он хватал ее за палец. Сейчас у ее нерожденного малыша на ручках уже есть папиллярные линии.
Сердце сжалось от любви и щемящей нежности, и Лили сказала:
— Вот оно — то, что мне нужно.
— Уж не знаю, что у нас родится, — заметил Северус, — но хорошо бы не фанат квиддича.
Она улыбнулась — так широко, что заныли щеки. С упреком возразила:
— И никакое не "что", а "кто", — и высвободила руку, чтобы для пущей назидательности ткнуть его в плечо; правда, ее палец, должно быть, пострадал от этого куда больше, чем Северус, у которого выше локтей были сплошные жесткие мускулы.
Он ткнул ее пальцем в бедро — куда более мягкое и пышное.
— А "никакое", конечно же, звучит намного лучше.
— Привыкай говорить "он". Или "она", — добавила Лили.
— К какому варианту бы мы ни пришли, с вероятностью пятьдесят процентов ошибемся. А вдруг за следующие шесть недель мы привыкнем говорить "он", а это окажется девочка? Или наоборот — "она", а это будет мальчик? Как-то неловко получится.
— Не глупи. Как только ребенок родится, нам будет без разницы.
Не то чтобы она знала наверняка... они с Джеймсом с самого начала говорили "он", и в итоге у них родился мальчик. Но она знала, что Северус хочет девочку... почему — он так толком и не объяснил, сказал только: "Ты подашь куда лучший пример дочери, чем я сыну", — и больше ничего из него вытянуть не удалось.
Лили частенько задумывалась, не боится ли Северус, что она будет видеть в их мальчике отражение своего первенца — и, честно говоря, сама не была уверена, что справится с таким искушением. Когда соседи спрашивали, кого они хотят больше — сына или дочку, она всегда отвечала, что будет счастлива в любом случае, но втайне тоже хотела дочку.
— Мальчик оно или девочка, — сказал он, — главное, чтобы не унаследовало мой треклятый нос.
— А мне он нравится, — в ответ Северус только громко фыркнул, и она обняла его за шею и чмокнула в этот самый нос. От его кожи пахло потом, землей, травой и ветром; Лили поцеловала его в губы, и он ответил на поцелуй. Волосы его были мягкими — падали на щеки шелковистыми прядками, а прижавшееся к ней тело — жестким... плечи, талия, бедра — сплошные резкие линии.
— Странное ощущение, — Северус провел ладонями по ее бокам.
— Что именно?
— Все эти пинки.
Они сидели, развернувшись вполоборота, лицом друг к другу. В этой позе их ноги соприкасались, а выпирающий живот Лили тесно прижимался к его бедру.
Она улыбнулась:
— А мне, по-твоему, каково? Особенно хорошо я их чувствую, когда пытаюсь уснуть.
— По-моему, этот ребенок тренируется на водного акробата.
— Что явно лучше, чем игрок в квиддич, — рассмеялась она.
А потом ухватилась за цепь, оперлась на руку Северуса и кое-как слезла с качелей.
— Пошли, погуляем.
— Это в честь праздника? — уточнил он, не отнимая у нее руки.
— Вряд ли меня хватит на что-то большее — в моем-то положении.
— И кстати о нем: далеко мы не пойдем.
Сначала они вернулись к дому — из-за заведенного Северусом распорядка; он вечно норовил опутать их жилье сетью защитных чар, "просто так, на всякий случай". Тогда, в Шотландии, они инсценировали свою смерть и бесследно затерялись в маггловском мире; она даже покрасила волосы в темно-каштановый цвет, а Северус, как выяснилось, на диво легко загорал. Они изменились почти до неузнаваемости, но как только Лили начинала его в этом уверять, он отвечал ей таким взглядом, что она сразу же умолкала.
"Цена ошибки слишком велика", — при этом обычно говорил он, и обсуждение само по себе сходило на нет.
Он заглянул в дом, чтобы призвать с кухонной стойки термос с водой, а заодно и шляпу и солнечные очки для Лили. Загореть у нее никак не получалось — лицо только покрывалось веснушками, а от постоянного яркого света ей делалось дурно. Так что как бы она ни любила солнце, но тень для нее была полезней. Деревьев на острове росло мало — пришлось привыкать к солнечным очкам и широкополым шляпам; дополнительным плюсом стало то, что в таком виде ее никто бы не узнал.
— Если у тебя закружится голова, — сказал Северус, — немедленно скажи мне.
Улыбнувшись, она водрузила на нос очки.
— Мне порой кажется, что ты бы куда больше радовался, если бы я день-деньской валялась на диване и ныла, как плохо я себя чувствую.
— Ну, седых волос у меня бы точно убавилось.
— У тебя их и так нет.
Они взобрались на холм и двинулись по его гребню дальше, к невысоким береговым скалам; шаги их поднимали в воздух сухую летнюю пыль. Лили то хваталась за поясницу, то клала ладонь на живот, то тянулась к Северусу — держалась то за его плечо, то за руку, за что было удобнее. Иногда она даже подозревала, что то самое проклятие все еще как-то на нее действует — настолько она порой нуждалась в таких вот прикосновениях.
Они дошли до берега — до того места, где начинался склон, и скалы уходили вниз, к воде.
— Нам сюда, — Северус повернулся к ней лицом, чтобы его голос не заглушал ветер, и вытянул руку; Лили тут же в нее вцепилась, и они пошли налево, туда, где в земле, как казалось издалека, виднелся какой-то провал.
Северус подвел ее к самому краю, и она заглянула вниз. Как выяснилось, море выдолбило в камне что-то вроде грота — круглая выемка уходила к подножию скал, почти не меняясь в диаметре. Лили слышала шум воды в протоке; так гудит океан, когда прикладываешь ухо к раковине.
— Странно выглядит, — заметила Лили.
— Это колодец желаний.
— Не очень-то похоже на колодец.
— Фигурально выражаясь, — сказал он. — И разве не я тут главный зануда?
Она пихнула его локтем:
— И откуда ты все это знаешь, главный ты умник?
— Слышал от Мифии. Видимо, где-то здесь есть спуск, но вряд ли это целесообразно с учетом... этого, — он указал на ее живот — ребенок сонно лягнулся внутри.
— Не знала, что практически у нас во дворе есть колодец желаний.
Она снова глянула вниз — и улыбнулась, когда Северус крепко-накрепко стиснул ее ладонь. На дне сверкала вода, и солнце играло на пене.
— Ты загадал желание?
— Может, да, — сказал он. — А может, и нет.
— И когда ты о нем узнал?
— В точности не припомню, — отвечал он с деланой небрежностью, но Лили-то знала, что Северус никогда и ни о чем не забывает. Разве что под Обливиэйтом, но как они выяснили, он и в этом случае мог найти обходной путь. Мифия рассказала ему про этот колодец — или нет, скорее, он нашел его сам и спросил у нее, а потом держал язык за зубами — до теперешнего момента.
Северус был слишком умен, чтобы полагаться на волю случая — особенно когда мог этого избежать. Он не просто так молчал о том, что по соседству с ними есть таинственный колодец желаний; нарочно откладывал рассказ до этой годовщины — дня рождения сына, которого она никогда больше не увидит.
— Какое желание мне загадать? — спросила Лили, глядя на него сквозь темные стекла очков.
