Леонид Мацих - Скачущий на льве
Акива. Тогда давай сделаем так. Ты задавай мне вопросы, а я буду коротко на них отвечать. Если понадобится, буду указывать тебе нужные места в тексте. Это у нас называется «изучать, стоя на одной ноге». Этот способ придумал наш мудрец Гиллель.
Руф. Хорошо. Вопросы будет задавать также трибун Валерий Пизон.
Сдержанно кивают друг другу.
Начну я. В чем вера христиан?
Акива. В том, что бог может родиться от смертной женщины, может жить среди людей и готов умереть за них. Они верят, что люди могут убить бога, но он способен воскреснуть. Кто поверит в него, тот тоже сможет воскреснуть после смерти.
Руф. Понятно. Тогда объясни мне вот что…
Распахиваются двери, ревут трубы, входят солдаты и слуги. Один из них громовым голосом объявляет.
Слуга. Великий цезарь Публий Элий Траян Адриан, император Рима!
Входит Адриан.
Пизон и Руф. (Вскакивают и вытягиваются, застывают в приветственном жесте.) Императору здравия и радости!
Адриан. Приветствую вас, Руф и Пизон. Надеюсь, вы здоровы и благополучны.
Жестом отпускает слуг.
Кто этот человек?
Акива. (Вопросительно смотрит на Руфа, но тот пребывает в оцепенении.) Я — Акива, еврейский учитель и толкователь Писания, член Синедриона.
Адриан. (Приветливо) Мир тебе, почтенный Акива! Так ведь, кажется, принято здороваться у евреев?
Акива. Мир и тебе, о цезарь! Ты не ошибся, так мы приветствуем всех людей.
Адриан. Почему?
Акива. Наш народ много страдал от войны, и мир кажется ему величайшим благом.
Адриан. Разумно.
Обращаясь к Руфу и Пизону, наслаждаясь произведенным впечатлением.
Вы прекрасно смотритесь. Застывшие тела, неподвижные лица… Напоминаете скульптуры, изваянные Фидием. Вполне могли бы украсить собой форум в Риме. Приказываю стоять вольно! Пока вы приходите в себя, я побеседую с нашим гостем. Ты не против, Акива?
Акива. Я к твоим услугам, цезарь.
Адриан. (Садится) Ты — тот самый Акива, труды которого цитируют философы в Риме и Александрии?
Акива. Я давно не был в этих славных городах и не знаю, кого там сейчас цитируют.
Адриан. О тебе говорят как о еврейском Сократе.
Акива. Не дай Бог никому судьбы Сократа! Сварливая жена, ненависть соотечественников, чаша с цикутой…
Адриан. Ты бы предпочел, чтобы тебя сравнивали с Аристотелем?
Акива. Всякое сравнение кажется мне натянутым. Но я бы хотел походить на Аристотеля! Признание при жизни, множество учеников, среди которых сам Александр Великий… И славная смерть в вечном поиске истины!
Адриан. Ты — мудрец?
Акива. Так меня называют в моем народе.
Адриан. У эламитов есть титул «старейшина». Его присуждают независимо от возраста. Старейшиной может быть и седой старец, и цветущий юноша. У евреев «мудрец» — это звание?
Акива. Прежде всего, это должность. Она налагает на человека большие обязанности. Именоваться мудрецом можно в любом возрасте, но чаще это люди пожилые. Но мудрец — это и почетное звание. Чтобы заслужить его, нужно прославиться ученостью, ни за какие иные заслуги его не дают.
Адриан. И мудрецы у вас всем управляют?
Акива. Да. Есть совет мудрецов, именуемый Синедрионом, он выносит законы и следит за их исполнением.
Адриан. У него есть средства принуждения?
Акива. Только убеждение. Вся административная и военная власть в руках римлян.
Адриан. Разумеется… Руф, ты уже пришел в себя? Я понимаю, что ты, как проконсул провинции Римская Сирия, можешь с неудовольствием созерцать солнцеподобный лик цезаря, но неужели ты, Тиней, не рад видеть своего старого боевого друга?
Руф. Я… Я счастлив видеть тебя, цезарь…
Адриан. Прекрасно! Теперь скажи это своему лицу, и я смогу в этом убедиться.
Руф. Прости, цезарь, я до сих пор не могу поверить своим глазам. Как… Как ты попал в Кейсарию так быстро?
Адриан. Это было не так уж сложно. Я оставил весь обоз в Яффе и двинулся налегке, с одной манипулой. Это очень сокращает время в пути.
Руф. Ты ехал почти без охраны! Это очень опасно!
Адриан. Чего мне было бояться в усмиренной римской провинции, где, судя по донесениям проконсула, царит образцовый порядок?
Руф. Так было до недавнего времени, цезарь. В последние недели все изменилось. Среди евреев ходят слухи о приходе какого-то мессии, которого они считают посланником божьим. Они готовы видеть такого посланника в каждом крикуне. Появилось множество самозванцев, объявивших себя мессией. В Иудее очень неспокойно. Толпы сумасшедших паломников ходят по дорогам и сеют новые слухи.
Адриан. Я ничего такого не заметил. Правда, я ехал только по одной дороге. Я видел ненависть в глазах нищих у синагог, видел змеиные ухмылки на толстых губах погонщиков верблюдов. Но фанатичных толп во главе с безумными вожаками я не наблюдал. Ты думаешь, назревает бунт?
Руф. Многие признаки указывают на это.
Адриан. И кто подстрекатели? Христиане?
Руф. Скорее всего, да. Они всегда кричат о мессии громче всего.
Адриан. Что ты думаешь о христианстве, Руф?
Руф. Император, позволь мне ответить тебе с солдатской прямотой. Я гораздо увереннее чувствую себя в военном лагере, чем в торговой конторе, а тем более, в академии. Словесные игры не для меня. В религиозных спорах я разбираюсь очень мало. По мне, все проповедники говорят одно и тоже. Христиан я считаю оскорбителями величества, последователями запрещенной законом магии, исповедниками недозволенной религии, призывающей к бесчинствам и бунту. В тонкости их нелепого учения я вникнуть не успел.
Адриан. Пизон, не хочешь ли ты добавить что-либо к сказанному?
Пизон. Великий цезарь, я полностью согласен с проконсулом. Добавить могу лишь то, что считаю христиан врагами богов, людей, государства, врагами императора, законов, нравов и всей природы.
Адриан. Благодарю тебя, Руф, за прямоту, а тебя, Пизон, за усердие. То, что вы сказали, знает каждый разносчик на рынке, каждая стряпуха на кухне. Нечего и говорить, я ждал от вас совсем других суждений. Теперь мне ясно, что наш с вами разговор о христианстве меня новыми сведениями не обогатит. Что ж, поговорю об этом с тобой, Акива. Руф, проезжая по городу, я заметил на улицах какую-то судорожную деятельность. Ты пытаешься приукрасить Кейсарию для меня? Напрасно, ибо меня этот город не интересует. Отмени все распоряжения по этому поводу. Пусть обыватели вернутся к своей обычной жизни. Я не люблю театральных представлений вне сцены. Пошли Пизона с этим поручением.
Руф и Пизон вытягиваются. Пизон выходит.
Руф, скоро время обеда. Я бы хотел отобедать у тебя дома. Ты примешь старого боевого товарища?
Руф. Цезарь, это большая честь для меня. Но у меня же ничего нет… Мы ждали тебя только завтра.
Адриан. Да ничего и не надо. Хлеб и горшечный сыр у тебя есть? Оливковое масло? Немного вина. Ну, если ты хочешь роскошествовать — горшок чечевицы с салом.
Руф. Чечевица с салом? Ты шутишь, цезарь?
Адриан. Ничуть. Нам вполне хватит. Тиней, старый приятель, ты тоже стал чревоугодником? И тебя разъела эта азиатская ржа? Ты тоже, как наши восточные сатрапы, меняешь поваров, травишь себя соусами, пряностями и приправами? Я помню, как мы с тобой в Бельгии месяцами довольствовались ячменным хлебом, репой и чесноком! Да еще ходили к красоткам, и те не жаловались… Сейчас ты ешь только цесарок, паштет из соловьиных язычков и заливное из новорожденных антилоп?
Руф. Нет, цезарь, я ем обычную еду.
Адриан. Благодарение Аполлону! Я могу надеяться, что у тебя дома меня не отравят?
Руф. У меня?! Да ты ополоумел, Адриан?! Прошу простить, великий цезарь!
Адриан. Ну, наконец, ты сказал от души! Узнаю прежнего Руфа, прямодушного рубаку и храбреца. Вино и хлеб с сыром, Тиней? Ступай, скажи своей Руфине, что один старый философ привез ей из Египта подарки.
Жест рукой. Руф уходит.
Адриан. Садись, Акива. Я не предлагал тебе этого раньше, ибо это считалось бы оскорблением величества. Но сейчас нас никто не видит.
Акива. А слуги и рабы?
Адриан. Считай, что у них нет ни глаз, ни языка. Я имею в виду людей, а не говорящие орудия.
Акива садится.
