Кирилл Назаренко - Флот, революция и власть в России: 1917–1921
В действительности же офицеры флота поступали на советскую военную службу. Часть их в конечном итоге оказалась в эмиграции, но не была склонна афишировать этот «порочащий» эпизод своей биографии.
Весной – летом 1917 г. идет быстрый рост демократических выборных органов на флотах. Комитеты и съезды организовывали не только матросы, но и инженеры Морской строительной части и канцелярские служащие. Характерно, что матросы, подражая рабо чим, ставили в это время вопрос об улучшении их материального положения, хотя по сравнению с бытом солдат сухопутной армии, быт моряков был организован лучше. Центральные органы управления флотом в 1917 г. продолжали жить своей тихой канцелярской жизнью: самым «животрепещущим» вопросом, обсуждавшимся «под шпицем» стала проблема замены мужского канцелярского труда женским и реорганизация ГМШ.
Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде привело к власти в стране радикальную революционную силу – большевиков. Среди балтийских матросов они в то время пользовались широкой поддержкой. Казалось бы, предстояла кардинальная смена личного состава центральных учреждений, полная их ломка и создание на их месте чего-то принципиально нового. Однако в первые же дни после победы лидеры большевиков повели себя очень конструктивно. Начинаются переговоры с адмиралом Д. Н. Вердеревским о принятии им управления Морским министерством, только после его отказа фактическим наркомом по морским делам становиться П. Е. Дыбенко, но управляющим Морским министерством все равно назначается адмирал М. В. Иванов. Надо отметить, что никто из руководства морского ведомства не принял участия в первых попытках пассивного сопротивления советской власти (в саботаже чиновников), а морские учебные заведения не были замешаны в юнкерском мятеже 27–29 октября 1917 г. Это было своеобразное перемирие между революционными матросами и руководством ведомства. Самой острой формой протеста против революции становился уход в отставку.
Новые люди, пришедшие в руководство флотом, удивительно быстро перенимали традиции учреждений, в которые они пришли работать. Основой преемственности стал флотский патриотизм, присущий рядовым матросам не меньше, чем бывшим офицерам. Характерно, что один из первых приказов ВМК в январе 1918 г. Был посвящен организации архивного дела на флоте, а в марте того же года существенно расширяются штаты Центрального архива морского ведомства. Это происходит на фоне общего сокращения аппарата ведомства. Было бы формализмом считать, что после того, как постановлением СНК 22 февраля 1918 г. учреждается Народный комиссариат по морским делам, а Верховная морская коллегия становится его Коллегией, «была завершена ликвидация буржуазного аппарата и созданы прочные основы нового, советского военно-морского аппарата»[1187]. Невозможно провести четкую черту между «старым» и «новым» аппаратом в морском ведомстве. Своеобразным символом такой преемственности стало производство по постановлению Первого флотского съезда М. В. Иванова в контр-адмиралы, Ф. Ф. Раскольникова – в лейтенанты, И. И. Вахрамеева – в офицеры.
Революцией были выдвинуты неординарные личности. Из моряков отметим профессионального революционера Ф. Ф. Раскольникова, адмиралов В. М. Альтфатера, Е. А. Беренса, А. В. Немитца, А. М. Щастного, матросов И. И. Вахрамеева, П. Е. Дыбенко. Да и один из известнейших лидеров контрреволюции А. В. Колчак тоже носил морскую форму. Вооруженные силы стали настолько самостоятельны в своем политическом выборе, что попали под пристальное внимание гражданских властей. Гибель А. М. Щастного показала, что «революционные» вооруженные силы должны либо слепо подчиняться высшей власти, либо сами брать власть и ставить на высшие государственные посты своих людей. Никакого «третьего пути» у армии и флота «революционного» типа не могло быть.
Руководители Советской России пытались искать принципиально новые подходы к решению тех или иных проблем государственного строительства, но обращались к традиционным способам. Попытка построить вооруженные силы на основаниях чистой идейности и полной добровольности провалилась. Собственно, список видных большевиков, которые увлеклись этой красивой идеей, был не очень длинен: Н. И. Подвойский, Н. В. Крыленко, П. Е. Дыбенко. Уже в марте 1918 г. был взят курс на строительство регулярных вооруженных сил. Назначение Л. Д. Троцкого наркомом по военным и морским делам и устранение от руководства армией и флотом Н. В. Крыленко и П. Е. Дыбенко стало важной вехой на этом пути.
Ранней весной 1918 г. определилось и отношение высшего руководства Советской России к «старым специалистам», в нашем случае – к офицерам флота. Был взят курс на привлечение их на службу Республике рабочих и крестьян. От них требовали беспрекословной лояльности, а не публичных покаяний. Количественные данные показывают, что многие кадровые офицеры старого флота пошли во время Гражданской войны на службу в РККФ, при этом они руководствовались как патриотическими идеями, так и материальной заинтересованностью. В «верхах» мало кто сомневался в необходимости поставить «специалистов» в приемлемые материальные и моральные условия. Уже в декабре 1917 г. начинается пересмотр окладов содержания командного состава флота в сторону увеличения. Важно отметить, что советское правительство, вводя новые оклады денежного содержания в начале 1918 г., постаралось не ущемить флотских офицеров, и материальное положение подавляющего большинства из них не только не ухудшилось, но, по сравнению с началом осени 1917 г., даже улучшилось. Во время Гражданской войны материальное положение моряков (как офицеров, так и матросов) конечно, ухудшалось, но этот процесс шел параллельно с усилением хозяйственной разрухи и военных тягот для всего населения Советской России. Больнее всего по бывшим офицерам ударил отказ от привычного бытового обслуживания на кораблях, сопровождавшееся саркастическими высказываниями матросов по поводу неумения «господ» обслуживать себя. Постепенно командному составу РККФ были возвращены традиционные привилегии (освобождение от физических работ, особое питание, пользование кают-компанией), а в декабре 1921 г. и знаки различия. Этот процесс подталкивался самими бывшими офицерами, которые ставили перед командованием флота и политическим руководством страны вопрос о восстановлении авторитета командного состава.
«Старые специалисты» в основном стремились уклониться от активного участия в Гражданской войне. Они предпочитали оседать в штабах или на невоюющем Балтийском флоте, а не рвались на речные флотилии. О той роли, которую играли «старые специалисты» в высшем руководстве военно-морскими силами Советской республики, говорит состав совещаний, определявший канцелярскую политику ведомства осенью 1920–весной 1921 гг. Судя по тому, кто выступал на совещаниях, «выдвиженцы» практически не принимали участия в обсуждении и присоединялись к решению, которое вынашивалось «старыми военспецами». Бывшие офицеры выражали свое мнение вполне свободно. У руководства ведомством оказались не просто бывшие офицеры, а люди, пропитанные духом Морского Генерального штаба, независимо от того, служили они в нем до революции, как М. А. Петров, или не служили, как Б. Б. Жерве. Стремление установить главенствующее положение МГШ в системе управления морским ведомством – идея, которую отстаивали представители МГШ с момента основания штаба в 1906 г. Генштабисты постоянно искали образцы за границей. Если до Первой мировой войны эталоном для «младотурок Генерального штаба» был германский флот, не только количественно сильный, но и производящий впечатление хорошо организованного и технически оснащенного, то теперь эталонным стал английский, который победой в войне доказал свое превосходство над немецким. В данном случае речь идет не о действительно сильных и слабых сторонах военно-морской организации Германии и Великобритании, а о впечатлении, которое они производили на офицеров русского флота. Во взглядах этих людей революция ничего не изменила, и они продолжали отстаивать свои идеи в 1921 г. с тем же упорством, что и за пятнадцать лет до этого. Подобные настроения были свойственны не только морякам, но и руководителям авиации, которые также обращались к английскому опыту.
Рабочие и крестьяне в черных бушлатах и бескозырках с подозрением, а иногда и с ненавистью смотрели на специалистов, на синих кителях которых были слишком ясно видны следы от споротых погон. В этом чувстве слилась и память о прежних обидах, и разочарование от сознания того, что снова на командных и штабных должностях «сидят» вчерашние господа. Недоброжелательная атмосфера, а иногда и травля бывших офицеров в РККФ в годы Гражданской войны шла не сверху, а снизу. В то же время официально созданный институт политического контроля над командным составом – комиссары, не были поставлены в исключительное положение. Уровень их материального обеспечения и фактические полномочия были довольно скромными, а если вспыхивали конфликты между комиссаром и начальником учреждения, высшее руководство флота зачастую становилось на сторону начальника, а не комиссара. Как ни странно, новый удар по «красным командирам» нанесла демобилизация флота по окончании Гражданской войны. Документы показывают, что в ходе ее были уволены в запас или ушли сами практически все выдвинувшиеся на командные посты из матросов. Постепенное вытеснение бывших офицеров с командирских мостиков и из штабов началось позднее, с середины 20-х гг., когда подросли выпускники военно-учебных заведений Красного Флота.
