В. Воронов - Служба
Надо полагать, что помимо вышерассмотренных резонов спешного принятия нового «Положения» и общей тенденции к законодательному усилению роли органов госбезопасности в обществе вообще, у Путина существовала еще одна весомая причина. Какая? Простая: на наших глазах с весны прошлого года (примерно с момента начала военной операции НАТО против Югославии) произошло резкое усиление политического веса армии. Проще говоря, армия, генералитет предприняли очередную и небезуспешную попытку усилить свое влияние на принятие важнейших политических и экономических решений: генералитет стал мощной и далеко не всегда управляемой и подконтрольной силой. Особенно резко эти позиции усилились осенью 1999 года, когда военная кампания против Чечни, изначально планируемая как ограниченная, вдруг переросла в чисто реваншистскую войну на тотальное истребление: генералы позволяли себе открыто и в прямом эфире нести в адрес высшего государственного руководства такое, за что в любом ином государстве мигом попали бы в отставку — в лучшем случае. Путин, как представитель органов безопасности, не мог не видеть потенциальной опасности: если генералов не окоротить, они наломают дров. Но и прилюдно шуметь на «героев войны», не говоря уж о том, чтобы отставить их, было нельзя. Посему единственное, что можно было сделать — усилить традиционный чекистский контроль за армией изнутри. Что и сделано.
Никакого восторга по поводу тихого, но неуклонного повышения роли госбезопасности, в Минобороны не испытывают. Но молчат, хотя еще в 1991 году именно «Красная Звезда» достаточно четко и без экивоков выразила отношение военных к особистам: «Все прекрасно понимают, что собой представляли особые отделы — подслушивание, поднюхивание, наушничество». Так что не борьба с коррупцией и шпионажем были и будут главной задачей особистов, а надзор за политической и иной благонадежностью военачальников. В этом и главный смысл нового Указа и видоизмененного «Положения».
И дело вовсе не в том, что военные контрразведчики плохие, что нехороши особые отделы — такова заложенная в них функция, остающаяся неизменной как при Сталине или Брежневе, так и при Ельцине и Путине.
15. «Чекисты — все те же!»
Никита Петров — исследователь «Мемориала», соавтор работ о госбезопасности: «Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ, 1917–1960» и «Кто руководил НКВД, 1934–1941». Мало кто из независимых исследователей лучше него знает, как формировался, менялся и функционировал аппарат госбезопасности, какие кадры составили его костяк и чего нам от них ждать…
— Никита, засилье чекистов в нынешних властных структурах бросается в глаза. Одни по этому поводу негодуют, другие — радуются, а нам-то, обывателям, от этого как — хорошо или не очень?
— Что ж тут хорошего, если это чистой воды очередная попытка сооружения полицейского государства.
— Но для людей это значит порядок…
— Нет, это полное игнорирование воли населения и произвол в отношении простого человека. Единственная реакция полицейского государства на любую конфликтную ситуацию между обществом и властью — усиление репрессий и эскалация насилия до такой степени, когда права человека нарушают открыто. Логика же репрессий такова, что их невозможно остановить — они уже входят в плоть и кровь управления, это как наркотик, отказаться от которого органы госуправления уже не в состоянии. Хотя начинается обычно все с попытки создать управляемую оппозицию — т. е., с отрицания гражданской инициативы как таковой.
— Но это кажется таким далеким от жизни теоретизированием.
— Пессимизм-то черпается как раз из реалий. Когда видишь усиленное продвижение бывших кагебистов и их агентуры, возникает невольный вопрос: для чего они приходят в большую политику, в большой бизнес? Чтобы продолжать служение советским, имперским идеалам или обделывать свои личные делишки? Одно, впрочем, не исключает другого. Чекизация гражданского управления, по сути, абсолютизация тайных методов управления обществом, абсолютизация вообще тайных пружин истории. Они думают, что все не так просто, что нет никакого естественного хода развития событий. А они, чекисты, все понимают и все знают, мысля о себе как о касте, которая во всем может разобраться. Все чекисты взращены на идее своей собственной исключительности — исключительности именно за счет того, что они якобы обладают этими тайными знаниями, умением приводить в действие некие скрытые политические пружины. И лубянцы всерьез верят, что все эти пружины действительно двигают вперед мир. Отсюда и абсолютизация разделения мира на сферы влияния, убежденность, что обществом можно манипулировать как угодно…
— Но разве наше общества это не подтверждает?
— И да, и нет. Кроме нашего общества есть еще и другие, тот же Запад. А там манипулируют вовсе не с помощью чекистских методов.
И вот еще аргумент, опровергающий всю их конструкцию: если они такие умные, если они все знали, все понимали, все предвидели и обо всем докладывали — почему же они просрали СССР?! Почему они оказались бессильными в 1991-м? Напрашивается вывод: или на самом деле ничего не знали и слова о всезнании — миф, или знать-то знали, но тогда миф — уже их всемогущество. Но если КГБ оказался неспособен предотвратить крах могущественной империи, почему сейчас мы должны доверить бразды правления офицерам обанкротившейся тайной полиции? Что они такого выдающегося совершили за последние десять лет, чтобы доказать свою компетентность в сфере управления, экономики, наведения порядка? Ничего — тот же беспомощный эмоциональный лепет, адресованный к имперским инстинктам и заклинания типа «сделаем вас сильными». Не сделали тогда, сделают сейчас?!
Государство решило мобилизовать потенциал офицеров и агентов госбезопасности для решения задач гражданского управления, но насколько вообще пригоден для этого их профессиональный опыт?
Логика вроде бы есть: выходцы из военизированной системы дисциплинированны и привыкли беспрекословно подчиняться, выполнять любой приказ. Однако руководить страной куда сложнее, чем заниматься шпионажем или политическим сыском. А разве новые выдвиженцы обладают необходимыми для этого знаниями, навыками, разве они разбираются в экономике, социальных проблемах? Весь их прошлый опыт заключен исключительно лишь в исполнении отданных свыше приказов, они исполнители, но не созидатели, в их головы намертво вбиты служебные инструкции и наставления — по организации караульной службы, учету и хранению секретных документов, вербовке осведомителей, установке прослушивающей техники, наружному наблюдению, организации тайников, явок, конспиративных квартир, моментальных встреч с агентурой и т. д. Когда с романтическим придыханием в голосе говорят, ах, эти чекисты, ах разведчики, почему-то забывают, что суть их профессии — подслушивание, подглядывание, слежка, доносительство; воровство — идей, документов, технологий; вербовка — доносчиков и агентов. И еще их профессия — подозревать — всех и во всем, искать врагов. Проще говоря, эти люди управлять государством не умеют только по одной простой причине: их специальность — помогать управляющим государством, так их учили. И это вполне нормально, но помогать законными методами и для того, чтобы торжествовала законность! А вот это уже не по их части…
Есть, конечно, еще и моральный аспект. Тут достаточно просто процитировать экс-чекиста Михаила Любимова: «Занятие шпионством необыкновенно расширяет знание человеческой души, но губит нас, превращая в циников. Разве порядочный человек станет заглядывать в замочную скважину и собирать информацию, о которой сосед предпочитает умалчивать? Профессиональный шпионаж губит личность, и самое ужасное, что человек, созданный Богом, прекрасный и ничтожный человек, со своими радостями и горестями, в глазах разведчика предстает как «фигурант дела агентурной разработки»… homo sapiens и царь природы превращается в объект, который необходимо рассматривать со всех сторон, обнюхивать, облизывать, опутывать, охмурять, соблазнять, вербовать». Вот и другой полковник, Семенихин, о том же: «Было нечто сатанинское в способности вести охоту на человека, читая его письма, подслушивая телефонные и прочие разговоры, окружая его агентами, следя за его передвижениями, делая из всего этого какие-то выводы — ни разу не видев его, ни разу не поговорив с ним… Представьте себе тысячи оперов по всей стране, разрабатывающих многие тысячи объектов; ни те, ни другие никогда не видели друг друга, не разговаривали друг с другом».
И вот еще один показатель — как рвутся люди в Академию ФСБ, конкурс чуть не десять человек на место, в ту академию лишь однажды не было конкурса — в 1992-м, а потом вновь лом. Казалось бы, полностью дискредитировавшая себя организация, ан нет, народ рвется!
