Александр Лепехин - Туляки в боях за Отечество. Часть 1
Наши войска подошли к деревне вплотную. Немцы из нас сделали живой заслон, чтобы спокойно отступить к деревне Кураково. Когда нас загнали на эту высотку, немецкие пулеметчики расположились на соседней высотке, ниже нашей и оттуда начали стрелять по нам. Первые выстрелы никого не убили и не ранили. Деревенские мужики, которые уже побывали на фронте, быстро поняли, чего хотят немцы. Мужики крикнули всем залечь, спрятать головы за пни и закопаться в снег. Никому не вставать и голов не высовывать. Пули свистели над головами, впивались в пни. Бабе Кате пуля сбоку пробила шубу, но не задела тела, а только обожгла. Она начала кричать моей маме: «Поля, они мне новую шубу испортили». Мама ей отвечала: «Лежи тихо и не поднимай головы. Потом мне свою дырку покажешь». Наши солдаты все видели, но помочь ничем не могли. От нашего огня немцев прикрывала наша высотка. Но наши мужики повели в обход немцев большой отряд наших бойцов. Они спустились из леса по оврагу к Жабыньскому монастырю и с тыла ударили по немцам.
Когда нас немцы гнали на холм, я увидел, что горит наш дом, ведь наша деревня была перед нами как на ладони. Нас разделял только овраг, по которому протекала река Боровенка. Я начал сильно плакать, мама пыталась меня одергивать, что-то говорила мне, но я ревел все сильнее и сильнее. А когда раздались первые выстрелы, стал реветь еще пуще. Дело в том, что в горящем доме на дворе осталась наша корова «Машка», которую я очень любил. Когда я помогал пастуху пасти коров, она от меня никуда не отходила, а когда начинался дождь она приходила ко мне, чтобы я под ней спрятался от дождя. Я, конечно, делился с ней тем куском хлеба, который мне давала мама с собой на целый день.
Я просил дядю Сережу и дядю Тимошу, чтобы они пошли и выпустили нашу корову. Из-за них она осталась в коровнике, так как дядя Сережа оставил сани прямо у дверей и мама не смогла их оттянуть и выпустить корову. Мама все время прижимала мою голову к земле, а я продолжал реветь и все старался поднять голову и посмотреть в сторону нашего горящего дома. Дядя не выдержал моего рева, а может трезво оценив обстановку и поняв, что в деревне немцев нет и нужно спасать свои дома, разгребая глубокий снег, пополз к оврагу. Через некоторое время он уже был в деревне. Открыл хлев и выпустил корову, а потом начал тушить горящие сени. Сени уже пытался тушить наш председатель колхоза. Он каким – то образом спрятался от немцев, а потом бегал по деревне и пытался спасти некоторые дома.
Наши солдаты начали гнать немцев в сторону деревни Кураково. Немецкие пулеметчики, тоже начали отступать к Кураково, положив свои пулеметы в сани, и на ходу отстреливались из винтовок, увязая в глубоком снегу.
Когда мы увидели наших солдат, то все поднялись из снега. Мы очень обрадовались, но в деревне горели наши дома и все бросились к деревне. С высотки мы не спускались, а съезжали и скатывались по глубокому снегу к речке, а потом шли к деревне, чтобы успеть спасти хоть что-то. Но почти все дома уже сгорели. Хотя у многих оставались потолки, сгорела только кровля. Тушить пожары помогали и подоспевшие солдаты. Мужики возмущались, что наши солдаты так близко стояли от деревни, но ничего не сделали, чтобы спасти деревню и жителей, которых вывели на расстрел. Но из деревенских никого не убили, не было даже раненых. Офицеры что-то объясняли мужикам. Над моей бабушкой долго смеялись деревенские бабы, как ей немцы новую шубу испортили.
Когда сошел снег мы с ребятами ходили на ту высотку, чтобы посмотреть сколько пуль застряло в пнях. Пуль было много, много отлетевшей от пней щепы. Много жизней моих односельчан спасли те пни. Из Кураково, немцы ушли на оборону Белева.
В большинстве домов печи были взорваны, только в нашем доме все три печи остались целы. В тех домах, в которых сохранились потолки, стали налаживать печи и дымоходы и по возможности восстанавливать дома. В дома, где дымились трубы, солдаты забегали с котелками за кипятком. У нас беспрерывно горели печи, в чугунках варилась картошка и кипели котлы с водой.
Штабисты расположились в половине дяди Сережа. Там под домом был большой подвал с окном и дверью во двор. Из хаты спускалась лестница в подвал, тут же рядом был колодец. Очень удобное место для штаба. Со стороны города нашего дома не было видно, он был заслонен высокими ракитами, которые немного выступали на деревенскую улицу. Наша деревня прямая как линейка упиралась в протекающую рядом реку Оку. Поэтому с другого берега реки, со стороны города, хорошо просматривалось, что происходит в деревне. Виден был каждый дом.
Через пару дней после освобождения довольно теплым декабрьским вечером вся деревня была накрыта интенсивным арт-огнем с другого берега Оки со стороны деревни Жуково.
Так как в нашем доме было много народа, дома-то сгорели и все пришли к нам отогреваться, на улице был мороз 30 градусов. Когда первые снаряды или мины начали рваться у нашего дома, все спустились в подвал. Как потом узнали, часть жителей спряталась в своих подвалах. В подвале собралось много народа. Мы, дети, как обычно сидели и играли. Мать села за печку, на руках у нее была моя маленькая сестренка Мария. Мама все время просила меня, чтобы я был рядом, а то вдруг в окно попадет снаряд. Она думала, что за печкой не опасно. За секунду до взрыва Мария заплакала и мать ее прижала к груди. В это время раздался страшный взрыв во дворе, там стояли наша Машка и лошади наши и солдат. Туда одновременно угодило сразу два снаряда. Мама сидела за печкой у двери, что выходила во двор. Так эту дверь пробил и влетел в подвал длинный осколок, который пролетел буквально в 10 сантиметрах от моей маленькой сестры. Осколок к счастью никого не задел, а дверь влетела к нам в подвал. Все бросились к выходу из подвала, меня затолкали в моих больших валенках. Все выбежали в развороченный взрывами двор. Все животные погибли. Мы с мамой выбежали последними. Я в своих больших валенках не смог выбраться самостоятельно. Мне было трудно перелезть через разбросанные бревна и доски. Мы выскочили на улицу. Вокруг нас свистели пули, рвались снаряды. Я спотыкался, падал, вставал, оглядывался. Мама тащила меня куда-то вперед, плакала, просили быстрее бежать. На улице стояло много разбитой техники, в основном машины, валялись люди и лошади. Оказывается, мы бежали через улицу наискосок к колхозным подвалам. До них было метров 200–250. Как нас не убило мне до сих пор непонятно.
Мы добежали до подвалов, но они оказались забитыми солдатами и жителями. Мы стояли практически на улице. Нас старались пропустить, но ничего не получалось. Меня подняли на руки и над головами понесли в центр подвала. Бой еще продолжался. Вернее обстрел деревни. В каждый дом попало по одной, а то и две мины. Другими словами, мало того что дом сгорел, так его еще добили минами и снарядами. Из глубины подвала протискивался дядя Сережа. Он выводил из подвала свою семью. Он сказал маме, что будем уходить на деревню Хутора. Это нужно было идти 3 километра через густой лес. Он сказал, что если сюда угодит снаряд, то тут будет каша. К этому времени обстрел прекратился.
Огородами мы вышли к лесу. В лесу нас ждала другая трудность. Весь лес был забит войсками и техникой. Пройти по лесной дороге не представлялось возможным. Мы протискивались между солдатами и деревьями. К утру мы все же пришли на хутора. Первые встреченные нами жители сказали, что дом ее сестры тети Марфуши немцы сожгли. Это был единственный сожженный дом в деревне. Мы подошли к дому. От него остались только кирпичные стены. Из потолка торчала труба, и из нее шел дым. Вместо двери висела попона. Солдаты, то входили, то выходили из этой прикрытой дыры. Мы зашли в дом. Но там было столько стоящих солдат, что протолкнуться среди них было невозможно. Нас маленьких детей опять на руках через головы передали к печке. Чтобы мы быстрее отогрелись, нас посадили прямо на печку. Через некоторое время солдаты ушли. Мы остались одни. Над нами был потолок, но в одном углу он прогорел и дырку забили каким-то тряпьем.
Наша тетя с домочадцами был дома. Мы заночевали у нее. Утром она приготовила нам завтрак. И пока мы ели, она рассказала нам, что тут творилось при немцах.
Четвертый слева в темном пальто Ваня Иванов
Деревня Хутора небольшая, всего домов 20. Одним концом деревня упиралась в густой и дремучий лес, друга сторона выходила на бескрайние поля. Летом тут красота неописуемая и тишина. Немцы тут не стояли. Они опасались деревень, которые стояли на опушке леса. Поэтому и у нас их не было. Отступая, немцы заняли этот дом. В нем находилась моя тетя, еще одна женщина и шестеро детей. В сенях немцы установили пулемет. А всех детей и женщин загнали на печку и запретили открывать дверь в дом. Если бы наши решили подавить эту огневую точку, то все бы погибли. Они сидели на печке и слышали, как стреляет пулемет. Потом стрельба прекратилась, и начался шум в сенях. На дворе заревели коровы, там еще стояли теленок, овцы и другая живность. Но пройти на скотный двор можно было только через сени, а там немцы. Вторая женщина все пыталась выйти в сени, но тетя Марфуша ее удерживала, боялась немцев. Но немцы уже ушли и напоследок подожгли дом. Дом уже вовсю горел, но в хате этого не чувствовалось. Слышно только было скотина орет. Все же эта женщина открыла дверь в сени, а оттуда пламя. Она быстро захлопнула дверь, выбила окно и стала выбрасывать детей, одежду, одеяла. Огонь уже бушевал в хате, из окон валил густой дым, а она все выкидывала и выкидывала вещи из окна. Тетя Марфуша умоляла ее быстрее вылезать из дома. Наконец она выскочила через это маленькое окно и бросилась тушить пожар. Тут подоспели наши солдаты и соседи и стали ей помогать. Они укутали детей и унесли в соседние дома. Мы кое как позавтракали и решили возвращаться к себе в деревню. Придя домой, мы увидели, что вокруг нашего дома лежат убитые лошади и солдаты. Один солдат лежал в сенях с котелком в руках. Когда солдат с котелком выходил из нашего дома, через дверь в дом влетел большой осколок и попал в него. Зияющая дыра в двери оставалась еще несколько лет, как напоминание о войне. Я ее заделал, когда уже вырос и приехал с севера.
