Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение
В 1915 г. острота польского вопроса была несколько снята трагическим положением дел на фронте. Тем не менее министр иностранных дел был инициатором организации помощи местному населению в оккупированной русской Польше, которая осуществлялась через посредничество американского Красного Креста7. В апреле 1916 г. Сазонов опять возвращался к польскому вопросу, в частности предлагалось восстановление Польши под скипетром императора в этнических ее границах при передаче под юрисдикцию польских властей церкви, школ, местных экономических и юридических дел, предусматривалось создание при императорском наместнике совещательного выборного представительного органа. Вопросы, касающиеся престолонаследия и императорской фамилии, внешних сношений, обороны, православной церкви, денежного обращения, росписи доходов и расходов, отчета и контроля за ними, займов на общегосударственные нужды, государственного банка, таможни, косвенного обложения, почты, телефона, телеграфа, радиосвязи, воздухоплавания, железных дорог общегосударственного назначения – все это оставалось в ведении императорской власти. Сазонов апеллировал к традициям польской политики Александра I и Николая I до 1830 г. – он формулировал ее как независимое существование в единении с Россией8.
Документ был подготовлен крупным специалистом в области международного права – бароном Б. Э. Нольде. Прежде чем представить его императору, Сазонов познакомил с ним Алексеева: «Я (Сазонов. – А. О.) придавал большую цену его мнениям и считал полезным узнать его оценку моего проекта, стратегическое значение которого могло, при известных обстоятельствах, получить перевес над политическим. Заваленный спешной работой и уже тогда страдавший болезнью, которая свела его два года спустя в могилу, генерал Алексеев нашел время изучить проект и вызвался защитить его перед Государем»9. Генерал полностью поддержал мнение МИДа. Свое мнение по польскому вопросу сам Алексеев высказал довольно категорично в разговоре с Кудашевым 28 марта (10 апреля) 1916 г.: «В польском вопросе не может быть возврата, необходимо самим дать то, что мы все равно вынуждены будем уступить»10.
Заявления по польскому вопросу ожидали от России ее западные союзники. 26 мая 1916 г. Пуанкаре встретился с А. П. Извольским – русским послом во Франции – и «частным образом» заявил о желательности возобновления императором декларации Николая Николаевича (младшего). Пуанкаре при этом оговорился, что польский вопрос, во всяком случае в отношении русской Польши, он рассматривает исключительно как дело внутренней русской политики11. Сазонов в ответ решил активизировать действия в польском вопросе. Но именно обращение союзников вызвало подозрения Штюрмера, боявшегося перехода обсуждения вопроса в область международной политики. Осторожность Штюрмера получила полную поддержку императрицы12. Позицию Сазонова в этот период нельзя не назвать своевременной. На фоне действий противника необходимо было каким-либо образом отметить свою позицию.
Оккупированная территория Царства Польского была поделена на две части: германскую, около 74 647 км2 с Варшавой, Калишем, Лодзью, Плоцком и Седлице, и австро-венгерскую, примерно 52 303 км2 с Радомом, Люблиным и Холмом. Немецкие оккупационные власти уже в июне 1915 г., во время активного наступления своих войск, наметили свое отношение к проблеме с переименованием «Имперской Германской Гражданской администрации Русской Польши» в «Имперскую Германскую Гражданскую администрацию Польши на левом берегу Вислы»13. Это изменение не было случайным. Гинденбург отмечал: «У меня никогда не было ни малейшего сомнения в том, что мы не могли ожидать ни одного слова благодарности от Польши за то, что мы своим мечом и своей кровью освободили ее от русского ярма, так же как мы получили мало благодарности за экономическое и моральное развитие прусских поляков, живших среди нас. Чувство благодарности – настолько, насколько подобное явление существует в политике, – не удержало бы восстановленную, свободную Польшу от поиска ирриденты в наших пограничных провинциях»14. Все эти слова можно было бы повторить и русским военным, но только не в ситуации середины и конца 1916 г. На сложившееся в Польше положение вещей необходимо было каким-то образом реагировать. Кроме того, определенной поддержки заслуживала и та часть польского общества, которая сохраняла определенную лояльность России. Лояльность эта была относительной, большинство поляков были настроены в пользу России или Антанты всего лишь потому, что связывали с ними надежды на политическое возрождение своего Отечества.
Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов в июне 1916 г. в секретном письме Алексееву обратил внимание последнего на необходимость проявить интерес к польский вопрос: «Австрия предлагает полякам точно определенные права и государственность, мы же дальше неопределенных обещаний не идем. Очевидно – и в этом нет ничего удивительного – поляки выбирают то, что для них выгоднее»15. Позиция Австро-Венгрии в это время была отнюдь не однозначной – если Вена была и не против такого решения, то Будапешт в лице графа Тиссы категорически возражал против него, так как видел в польской унии угрозу превращения дуалистической империи в триалистическую. С венграми Вена не могла не считаться, а они были готовы согласиться только с вхождением польских областей на правах провинции Дунайской империи16. Очевидно, Брусилов ссылался на данные австро-венгерской пропаганды. Он просил немедленно перевести обещания полякам в плоскость программы, в размерах, не меньших, чем австрийские.
Эти предложения получили полную поддержку Алексеева, отославшего письмо Брусилова Штюрмеру со следующими словами: «С своей стороны, присоединяясь вполне к мнению генерал-адъютанта Брусилова, я считаю, что предложенное им решение польского вопроса является в настоящий момент единственно целесообразным, и потому было бы желательно осуществить его возможно незамедлительно»17. Сазонов, знавший о том, что начальник штаба Ставки считает реализацию его предложений в польском вопросе «действительно своевременной»18, испросил у императора разрешение привлечь генерала к докладу по польскому вопросу. Он состоялся 29 июня (12 июля). Доклад начал Сазонов, изложивший причины и необходимость немедленного дарования Польше конституции, после чего он зачитал ее проект постатейно. После него выступил Алексеев. Он разобрал предлагаемый проект с военной точки зрения и безоговорочно выступил в пользу его принятия19. В результате император одобрил предложения Сазонова и уполномочил его передать С. Е. Крыжановскому высочайшее повеление подготовить проект манифеста по Польше на основе предложений министра20.
Алексеев еще ранее проявил себя в этом сложном вопросе. При его покровительстве еще в декабре 1914 г. на Юго-Западном фронте был сформирован Польский легион, в январе 1915 г. переименованный по требованию МВД в 1-ю польскую (позже – 739-ю Ново-Александрийскую) дружину ополчения. Уже в сентябре 1915 г., то есть почти сразу же после своего назначения, Алексеев издает указ о создании на базе 104-й бригады Государственного ополчения, укомплектованной в основном поляками, польской стрелковой бригады в составе русской армии. Внутри бригады разрешалось делопроизводство на польском языке21. Это вполне соответствовало взглядам Алексеева. 12 (25) октября 1915 г. Лемке отмечает в своем дневнике: «Он (Алексеев. – А. О.) не раз высказывал, что манифест об устройстве самостоятельного Царства Польского должен был быть опубликован не тогда, когда вся Польша уже была отдана немцам, а в самом начале войны»22. Эти взгляды Алексеева на польский вопрос хорошо соотносятся с его позицией по отношению к другим славянам, в частности военнопленным. Весной 1916 г. он одобрил доклад генерала Шуваева о предоставлении им льгот, в июне 1916 г. санкционировал формирование чешской бригады из бывших военнослужащих австро-венгерской армии. Вслед за этим Николай II дал принципиальное согласие на формирование чехословацкой части23.
На формирование Сербской дивизии в Ставке пошли гораздо охотнее. Реальное формирование чехословацкой бригады было отложено из-за споров между либералами и консерваторами, в том числе чешскими. В начале сентября 1916 г. в нее записалось свыше 8 тыс. добровольцев24. Не все хотели присягать России, что было условием русской стороны, поставившей во главе бригады русского генерал-майора Ярослава Вячеславовича Червинку, чеха по происхождению. Он принимал участие в битве при Садовой и в качестве добровольца в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Червинка родился в 1848 г., почти 40 лет прожил в России, командовал пограничной бригадой на границе с Австро-Венгрией и в 1908 г. ушел в отставку. В 1914 г. он вернулся в армию, в которую добровольцами пошли и его сыновья. Старый генерал был абсолютно предан ей и пользовался доверием со стороны русского командования25. «Наш народ считал его (Алексеева. – А. О.) своим лучшим другом, – вспоминал Т. Масарик. – Он был им; но он не мог освободиться от своих устаревших русских взглядов»26. В результате бригада была создана только к лету 1917 г.
