Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья
Время от времени Филби передавал нам новости и об Энтони Бланте, с которым виделся всякий раз, когда приезжал домой в отпуск. По словам Филби Бланта все еще допрашивали агенты контрразведки. Без предварительного уведомления они вызывали его к себе и пытались поймать на противоречиях. Иногда они меняли тактику и оставляли его на некоторое время в покое. Также как и Филби, они задавали ему одни и те же вопросы по многу раз. Контрразведка была уверена, что Блант работал на КГБ, потому что находился в близких отношениях с Бёрджессом.
Филби считал — и я с ним согласен — что, имея дело с Блантом, контрразведка всегда заблуждалась по двум важным причинам. Первая заключалась в том, что Блант был не только другом Бёрджесса, но и его любовником. И даже если принять во внимание только эту причину, то ни один из них не мог предать другого. Второй фактор заключался в том, что Блант был человеком чести, который просто не хотел отказываться от идей своей молодости.
Раскаивался ли Блант в своей связи с нами? Ни Ким, ни я этого не знали. Каковы бы ни были его настроения, Филби сообщал нам, что Энтони Блант держится крепко.
Эйлин Филби и ее пятеро детей — Джон, Джозефин, Томми, Миранда и Гарри — остались в Англии главным образом потому, что жизнь в Бейруте могла оказаться для них слишком трудной. Вскоре после отъезда мужа здоровье Эйлин серьезно ухудшилось — возникло роковое сочетание респираторных расстройств, сердечного заболевания и начальных симптомов туберкулеза. Тем более, считал Филби, ей не стоило приезжать в Ливан.
И все же в Бейруте Ким не был одинок. Его отец Гарри Сен-Жан поссорился с саудовскими принцами, сменившими знаменитого Ибн Сауда, и вместе со своей саудовской женой Рози и двумя сыновьями Халидом и Фаридом, сводными братьями Кима, поселился невдалеке от Бейрута на горе Маронит в Аджалтоуне. Там же стал жить и Ким. Иногда он уезжал на работу в столицу, а остальное время проводил с отцом. Впервые в жизни он мог подолгу беседовать с этим старым эксцентричным джентльменом, но и ему Ким никогда не признавался, что работает на Советский Союз. В ноябре 1956 года Гарри Сен-Жан помирился с королевской семьей Ибн Сауда и возвратился с женой и сыновьями в Аравию.
Теперь Ким остался в одиночестве. В 1957 году он был потрясен смертью своей матери Доры, всю свою жизнь любившей его отца и не перестававшей надеяться, что он вернется к ней. После этого удара Ким начал много пить. Его не переставало заботить и положение семьи, которая поселилась в Кроуборо в восточной части графства Сасекс. Он мог посылать им деньги, которых хватало лишь для сносного существования.
Примерно в это же время Филби вновь подружился с Сэмом Поуп Бруером, корреспондентом американской газеты «Нью-Йорк Таймс» на Ближнем Востоке и его женой Элеонорой. Вскоре Ким соблазнил Элеонору, муж которой смотрел на этот роман сквозь пальцы. Элеонора уехала в Штаты погостить в своей семье, а в ее отсутствие Ким получил известие о смерти Эйлин. Это случилось 11 декабря 1957 года, ей исполнилось только сорок семь лет.
На следующий год в Бейрут вернулась Элеонора. Ким предложил ей развестись с мужем и стать его женой. Она согласилась, и 24 января
1959 года они обвенчались в Лондоне. На свадебной церемонии свидетелями со стороны Филби выступили двое его коллег из секретной службы. Через восемь лет после побега Бёрджесса и Маклина, МИ-5 как бы забыла о своих подозрениях. Неужели они и впрямь решили оставить его в покое? Однако вскоре Ким понял, что это далеко не так.
Он познакомил своих детей с мачехой, и все вместе они вернулись в Бейрут. 30 сентября
1960 года в возрасте семидесяти пяти лет скоропостижно скончался от сердечного приступа Гарри Сен-Жан на руках у сына. Это было вторым ударом для Кима. Он устроил отцу пышные похороны на мусульманском кладбище в Бейруте.
Теперь Филби запил всерьез, и жена от него не отставала. Через два года Кима трудно было узнать — так он изменился.
МИ-5 решила воспользоваться этим.
Сразу после нового 1963 года к Филби заявился с визитом Николас Эллиот, бывший резидент МИ-6 в Бейруте и старый его друг. Любопытно, что он приехал из Лондона специально, чтобы повидать Филби, хотя последний год не слышал от него ни слова. Но Ким настолько погряз в вине, что потерял бдительность и не придал значения этому факту.
Они допоздна засиделись за бутылкой, и, уже вставая из-за стола, Эллиот ни с того, ни с сего заявил:
— Теперь у нас есть неопровержимые доказательства, что ты — советский шпион.
Ким уверенно опроверг его слова, как он не разделал это и прежде. Но Эллиот рассказал ему о показаниях Флоры Соломон.
Филби с давних пор находился в близкой дружбе с Флорой, очень умной, увлекающейся политикой женщиной, родственницей банкиров Ротшильдов. По словам Эллиота Флора призналась, что Ким Филби не только говорил ей, что он советский агент, но и пытался завербовать для работы на МГБ.
И в этот момент человек, выдержавший столько допросов, ускользнувший от стольких ловушек, неожиданно сдался.
Потом, встречаясь в Москве, мы часто вспоминали об этом эпизоде, перевернувшим всю жизнь Филби, повергшем в прах весь его мир. Из его объяснений невозможно было понять реальную суть дела. Я до сих пор не знаю, действительно ли Флора Соломон выдала его тайну, сфабриковали ли ее откровения в М И-5, или же она действительно слышала от кого-нибудь нечто подобное. Не исключено, что ей проговорилась подруга — Эйлин Филби. Никто теперь не узнает правды.
После разговора в Бейруте Николас Эллиот предложил Филби сделать подробное признание в письменной форме через несколько дней. Эллиот ушел к себе в отель и, как ни странно, в течение сорока восьми часов никто его не видел и ничего не слышал о нем. У Филби хватило времени собраться с мыслями, понять, что произошло, связаться с нашими людьми и рассказать им, какую он допустил колоссальную ошибку. Когда наш бейрутский резидент спросил, что он собирается делать дальше, Ким Филби без колебаний ответил, что единственный его выход — это немедленное бегство в Советский Союз.
Вывезти Филби из Ливана оказалось проще простого. Ему надо было только сложить вещи и подняться на борт советского грузового судна «Долматов», стоявшего в порту Бейрута. 23 января корабль поднял якорь и вышел из Джунийе. Стоя на палубе, Филби наблюдал, как медленно пропадает за кормой залив, и думал о том, что его последняя связь с Англией оборвалась навсегда. Не считая детей, единственными узами, связывающими его с прошлым, отныне оставались только Дональд Маклин и Гай Бёрджесс, живущие в Москве вот уже двенадцать лет, к которым скоро должен был присоединиться и он.
А тем временем МГБ принимало срочные меры, чтобы замести его следы. Из столиц различных арабских стран Элеонора получила извещения, будто бы Ким уехал в командировку по репортерским делам. Но на этот раз английские газеты одурачить не удалось. Всем стало ясно, что Филби уехал в Советский Союз, как и Бёрджесс с Маклином до него. Элеонора Филби оставалась некоторое время в Бейруте, но когда стало ясно, что муж никогда не вернется, уехала домой в Соединенные Штаты. Там ей все стало ясно, так как она получила письмо Кима из Москвы. Элеонора ответила ему и обещала скоро приехать.
Роль Николаса Эллиота во всем этом деле всегда представляла для меня своего рода загадку. Сложилось впечатление, что контрразведка вовсе не собиралась арестовывать Филби — она хотела получить от него лишь устное признание, а потом представить все так, как будто они вмешались в дело, что и побудило его к побегу. Ей ничто не мешало арестовать его в Бейруте или даже взять под строгий надзор. Было бы очень просто вызвать его в Лондон под каким-нибудь семейным предлогом или арестовать во время отпуска, который он неизменно проводил в Англии.
По-моему, вся эта история имеет политическую подоплеку. Что могло выиграть правительство Англии от процесса над Филби? Открытый суд под неизбежный аккомпанемент сенсационных откровений и скандала потряс бы до основания весь британский истэблишмент; он обнаружил бы вопиющую некомпетентность сменявших, начиная с 1938 по 1963 годы, друг друга правительств, не говоря уже о том, что выявилась бы недопустимая халатность британской секретной службы.
После окончания моей первой продолжительной командировки в Англию в 1953 году, Центр послал меня обратно в Лондон со специальным заданием. Я благополучно приехал в Англию, так как английское посольство в Москве выдало мне визу без каких-либо возражений. На мой взгляд, это ясно указывало на то, что ни Кэрнкросс, ни Блант, ни кто-нибудь другой из моих агентов не называли моего имени. Признаюсь, что я порядком волновался, когда проходил иммиграционный контроль, но все обошлось благополучно, и я почувствовал себя в полной безопасности, вновь окунувшись в знакомую обстановку.
