Андрей Окулов - В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война
На следующий день к пансионату, где жила целая группа наших людей, подъехала правительственная машина. Флажок со свастикой. Шофер спросил меня, велел следовать за ним. Я на всякий случай попрощался со всеми. Мы ехали молча, куда меня везут, я понял, только когда машина остановилась возле центрального нацистского клуба Берлина. Меня провели к отдельному столику. Там сидел мой вчерашний знакомый, в нацистской форме, в окружении таких же «партайгеноссе». Он, посмеиваясь, сказал своим соседям по столику:
— Вот у этого господина — очень интересный взгляд на расовую теорию. Я хотел бы, чтоб он изложил нам его своими словами!
Отступать было некуда. Я сбивчиво, пытаясь, как можно, сгладить углы, изложил то, что рассказывал накануне. Нацисты посмеивались, задавали вопросы. Им было приятно видеть мой страх и чувствовать свое превосходство.
Потом меня отпустили восвояси. Они видели, что реальной опасности я для них не представляю. Все-таки нацистский режим просуществовал только 12 лет и не успел еще въесться во все поры общества. Не думаю, что после такой «дискуссии» в Москве я бы поехал домой.
* * *В конце войны гестапо начало массовые аресты среди членов НТС. Когда возле дома, где жил Борис Степанович, заметили слежку, решили уходить в разные стороны, врассыпную. Брюно повезло — гестаповцев было только двое, погнаться за всеми сразу они не могли.
Конец войны. Лагеря для перемещенных лиц — Ди-Пи. Бывшие советские граждане справляли себе новые документы. Понадобились новые документы и Евгению Романовичу Островскому. Борис Степанович предложил ему вариант: взять документы его брата, погибшего во французской армии в самом начале войны. Потом подвернулся другой вариант, но старик часто вспоминал, что чуть не стал официальным братом будущего главы НТС.
В одном из лагерей Борис Брюно заведовал культурной частью. Делал стенгазеты, организовывал концерты. Про этот период он рассказывал множество забавных историй.
— Один из эмигрантских поэтов часто писал мне в стенгазету удивительные стихи. Первая строчка — из русской классики, вторая — его собственные переживания, происходившие по причине глубокого алкоголизма. Например:
Тучки небесные,
Вечные странники…
Где-то намедни
Я пропил подштанники!
Другой «литератор» упорно не мог смириться с мыслью о собственном графоманстве. Он писал стихи на «просветительские» темы. Например:
Молочко ты, молочко,
Молочко коровье!
Поправляет молочко
Больное здоровье.
Утром к доктору иду
Шаткою походкою:
— Молочка у вас прошу!
Заболел чахоткою…
На концертах тоже случались забавные инциденты. У одного из пожилых обитателей лагеря была красавица-жена, которая отличалась красотой, но никак не целомудрием. И вот в какой-то из праздников выхожу я на сцену и пою под гитару куплеты, которые мне написал наш творческий коллектив. Текст я заранее не просмотрел и последствий не предвидел. Пою:
Потерял жену Аглаю,
Тридцать лет, гнедая масть.
Кто найдет, я обещаю
По закону — третью часть!
Зал покатился со смеху, а пожилой рогоносец зашипел и потребовал извинений. Пришлось принести…
* * *Из нищей Европы эмигранты после войны разъезжались кто куда: в США, Канаду, Австралию, Южную Америку. В рамках «плана Маршалла» американцы создавали для европейцев возможности обучиться востребованной профессии, поработать за границей. Такой возможностью воспользовался Борис Степанович и многие другие: они закончили курсы топографов и уехали в Африку, во французские колонии. Много лет он проработал в Марокко.
— Мы занимались съемкой местности. Для всего: дороги, мосты, плотины… Рабочих нанимали из местных, арабов. Иногда нанимались и берберы. Высокие, голубоглазые. Очень гордые. Я один раз назначил бербера бригадиром, он кивнул головой и сказал: «Я сразу понял, что ты назначишь главным меня. Ведь я — бербер!»
Некоторые историки считают берберов потомками атлантов.
В оазисах, что располагались в руслах высохших рек, стояли еврейские деревни. Здесь жизнь как будто не изменилась за последние столетия: те же одежды, те же обычаи. Съемочные группы приезжали сюда снимать фильмы на библейские сюжеты: обстановка была гораздо колоритнее, чем в самом Израиле.
Когда нужно было снести какое-нибудь здание, достаточно было сказать местным арабам, что работа — ломать, а не строить. Они приходили со своими кувалдами и начинали с упоением крушить здание, предназначенное на снос. Даже денег не просили. Зато они очень способны к языкам. Все руководство нашей фирмы были русскими, по-русски и между собой разговаривали. Так наши рабочие в кратчайший срок выучили русский язык! Акцент был — как у наших кавказцев. Странно, но когда в Марокко начались антиевропейские беспорядки, русских они практически не задели. Как-то раз мы ехали в машине и увидели впереди галдящую толпу местных. Я на всякий случай сунул руку в сумку, где у меня лежал пистолет. Сидевшие в машине рабочие покосились на меня, но ничего не сказали. Толпа на дороге, как оказалось, собралась из-за транспортного происшествия, и мы спокойно поехали своей дорогой. Через некоторое время рабочие спросили меня: зачем руку в сумку засунул? Я честно ответил. Они засмеялись:
— Месье Борис, ты всегда к нам хорошо относился. Поэтому, пока мы с тобой, тебе бояться нечего!
Но французов они резали нещадно. Потом в это место приходил Иностранный легион — истреблял местных. Как правило, тех, кто был к погромам не причастен. Но понять суть происходящего было несложно. Французы относились к местному населению как к людям второго сорта. Один раз два французских инженера пригласили меня с товарищем пообедать. Мы пошли в ближайший ресторан. Всех арабов, которые попадались на пути, они пинками отправляли в сторону! Нас это ужаснуло, а для них было нормально. Другой случай — один араб продавал французу земельный участок. Покупатель очень своеобразно подсчитал его размер: длину участка он не умножил на его ширину, а сложил! И заплатил за каждый квадратный метр. Неграмотный араб остался в дураках.
* * *Центральная Африка, где существовало несколько французских колоний, стала для Бориса Степановича новым местом работы. Джунгли, болота. Но здесь нужно было строить дороги и плотины, а для этого требовались топографы.
— Рабочих опять нужно было нанимать из местных. Отношение к работе у них было своеобразное. Один негр через две недели трудовой деятельности честно заявил мне, что больше работать не хочет. Он заработал на пробковый шлем и широкий кожаный пояс. Больше ему ничего не требовалось: фрукты росли повсюду, джунгли кишели дичью, одежда не нужна.
В другой раз я выдавал жалованье, все рабочие встали в очередь. Один из них потом долго смеялся. Я спросил у него, почему он так веселится. «Месье Брюно, я у вас вообще не работал, а жалованье получил!» Поди отличи их одного от другого…
Шоколадные девушки-негритянки были просто очаровательны. У них был очень простой способ показать мужчине, что он ей нравится. Она брала его руку и клала на свою вечно обнаженную грудь. Когда одна такая красотка проделала это со мной на глазах у коллег, я несколько засмущался.
В городок приехал фотограф, несет свою камеру с треногой. Ему навстречу — две негритянки в костюмах Евы, с узелками в руках. Они быстро договариваются о цене, разворачивают узелки, облачаются в яркие платья и позируют для снимка. Потом снова раздеваются и идут своей дорогой. Так они с помощью фотографий свою цивилизованность показывали.
Вблизи деревни, где мы работали, поселился удав и начал таскать домашний скот. После того как он украл очередного поросенка, местные жители его выследили. Наевшегося удава, пока он не переварил свою жертву, можно брать голыми руками. Но крестьяне убивать cm не стали: для них удав — священное животное. Они привязали его к длинной палке и отнесли к другой деревне: пусть разбойничает у соседей!
После событий в Индокитае и разгрома французов у Дьен Бьен Фу беспорядки начались в большинстве французских колоний. Стало понятно, что французы не так непобедимы, как это казалось раньше. Удерживать колонии силой Франция уже не могла и не хотела: это было невыгодно. Вместе с уходом французов уехала и топографическая фирма Бориса Степановича. Перед отъездом из независимого Марокко знакомый инженер устроил ему поездку по всем объектам, в строительстве которых Брюно принимал участие. Грустное было зрелище. За короткий срок, прошедший со времени ухода французов, почти все они пришли в запустение и потихоньку разваливались. Местные власти не знали, что со всем этим делать. Слезы наворачивались на таза, но таков был ход истории. От скромных русских топографов не зависело ничего.
