Александр Куланов - Шпионский Токио
Ощепков
Запись, вынесенная в эпиграф этой главы — то немногое, что нам известно о путешествиях Василия Ощепкова и других русских семинаристов, ставших разведчиками, по Японии. Есть еще рассказы его приемной дочери, вспоминавшей о том, как Василий добирался с Сахалина до Токио, приведенные в первой главе, упоминания о жизни семинаристов на летней даче в Тоносава неподалеку от подножия Фудзи, да вот, пожалуй, и всё. Но есть и еще одна «внетокийская» история, связанная с работой Ощепкова в Японии. 24 ноября 1924 года он с женой Марией прибыл в город Кобэ.
История этого замечательного, красивого и уютного города рассказана во многих книгах, и она того вполне достойна. Кобэ стал четвертым по счету портом Японии после Нагасаки, Иокогамы (Канагавы) и Хакодатэ, открытым специально для торговли с иностранцами. С Иокогамой его особенно роднит еще тот факт, что до принятия исторического решения этих городов попросту не существовало, — на их месте находились маленькие рыбацкие деревушки. Лишь в 1868 году началась плановая застройка новых портов. Их близость к крупнейшим мегаполисам страны (Иокогамы — к Токио, а Кобэ — к Осаке) и изначальная ориентация на западные диаспоры сделала оба города уникальными и в архитектурном отношении. При сохранении вокруг центра местной застройки, сердца новых портов выглядели совершенно европейскими кварталами, подавляющее большинство жителей которых составляли европейцы и американцы. В то же время в экономическом плане Иокогама и Токио не были друг другу конкурентами: первый порт специализировался на экспорте, второй — на импорте.
Оба пользовались правом экстерриториальности для иностранцев: Кобэ с 1868 по 1890 год управлялся муниципальным советом консулов, что вызвало сюда дополнительный приток гостей из-за рубежей Японии. Правда, по сравнению с местным населением их численность никогда не была высока. В 1918 году в городе проживало 2462 европейца и американца (в том числе 62 русских), и еще примерно столько же китайцев (Чайна-таун здесь тоже есть, как и в Иокогаме, хотя и совсем небольшой). Для довольно закрытой страны это был уникальный показатель. Русские здесь появились чуть позже остальных европейцев, но сразу полюбили этот город с домами в европейском стиле, живописной бухтой, окруженной высокими горами, и удобным сообщением с Иокогамой и Осакой.
Революция не дала Кобэ высокого прироста беженцев — люди приезжали сюда только для того, чтобы отправиться дальше — в Америку или Австралию, и лишь землетрясение 1923 года изменило ситуацию. Если до этого трагического события в Кобэ оседали в основном случайно попавшие на Дальний Восток, «на берег выброшенные грозою», сибирские крестьяне, ремесленники, мелкие чиновники, солдаты и офицеры колчаковской армии, то теперь резко увеличилась интенсивность их попыток уехать отсюда, не дожидаясь новых катаклизмов. К «местным» добавились многочисленные беженцы из Токио, где жила основная часть русской колонии в Японии, насчитывавшей к тому времени около 5–6 тысяч человек. Кто-то задерживался в Кобэ ненадолго, кто-то находил в жизни здесь новые перспективы. Известный русский поэт Давид Бурлюк, которого эмигрантская судьба относила от родины все дальше и дальше, оставил удивительный документ в стихах, очень точно передающий настроение русских, ненадолго задержавшихся в Кобэ:
При станции Санно-Номия
Железнодорожный ресторан.
Хотя теперь такая рань,
Но кофе пью я — Еремия.
Обыкновенный из людей,
Включенный в странствия кавычки,
Я красок скорых чудодей,
Пиита я душой привычный.
Я кофе пью; — Санно-Номия
Мной посещается всегда.
Ведь здесь проходят поезда,
С которыми, неровен час,
В нежданный мне, в неведомый для вас
Примчится вдруг моя Мария.
Те же, кто успел обзавестись в Токио каким-никаким бизнесом, накопить денег или, наоборот, не имели денег для дальнейшего бегства, а таких набралось несколько сотен человек, принялись осваивать Кобэ и в целом большой регион Кансай, к которому принадлежит этот город. Здесь появилось множество торговцев вразнос, мерявших шагами Японию с юга на север и с запада на восток с деревянными лотками на шее — совсем в стиле «эх, полным-полна моя коробочка…». Некоторые, сколотив начальный капитал, принялись открывать стационарные лавки, у иных появилось и собственное небольшое производство (так, Кобэ стал, например, центром японской кондитерской промышленности — благодаря русским эмигрантам Морозовым). Задержалась часть интеллигенции, сотворившая культурное явление под название «Хансинский модернизм» — по иероглифам, входящим в названия городов Осака и Кобэ. Здесь жили основоположники многих японских музыкальных школ: А. Могилевский, Э. Меггер, А. Рутин, О. Каросулова и некоторые другие бывшие музыканты, танцовщики, преподаватели изящных искусств, не нашедшие себе места в Советской России. Здесь же открывались во множестве синематографы — символы новой, заграничной жизни. Хотя и японцы любили ходить в кино, это стало основным развлечением и заработком для многих живущих тут иностранцев.
Очень быстро Кобэ начал становиться своеобразным «микро-Харбином», где на маленькой площади, зажатые горами и морем, смешались в одном городе люди с разными взглядами, социальным положением, образованием, но общей судьбой — русские эмигранты, или «белые русские». Для нормальной жизни им уже не хватало старого иностранного сеттльмента у порта (сейчас это самый центр города), и многочисленные иностранцы пошли осваивать горы, выстраивая кто недорогие дома, а кто и роскошные, по японским понятиям, оборудованные печами — неслыханное в Японии дело! — особняки в предгорном, а значит, по понятиям Кобэ, престижном районе, называемом Китано.
Между Китано и старым европейским кварталом как раз и располагалась станция Санномия (или Санно-Номия, как назвал ее дожидавшийся там поезда из Иокогамы Давид Бурлюк). Она стала центром эмигрантского Кобэ, куда в ноябре 1924 года прибыли супруги Ощепковы.
Известно, что первоначально они жили в некоем пансионате, но очень скоро Василий Сергеевич нашел отдельное жилье. Его адрес сохранился на импровизированной «визитной карточке» — листочке, вырванном из харбинского блокнотика: Kobe, 137, Nakayamate-dori-chome. Запись не вполне понятная, но все же попробуем разобраться.
Длинную и широкую Накаяматэ-дори справедливо будет назвать проспектом, отделяющим в центральной части Кобэ равнинную прибрежную часть (вместе с тем районом, где находился ранее иностранный сеттльмент) от резко забирающих вверх предгорий (с жилым иностранным кварталом Идзинкан в районе Китано). Кварталы Накаяматэ по японской традции имеют нумерацию: 1-й, 2-й, 3-й и так далее. Из «визитки» Ощепкова непонятно, о каком квартале идет речь. Думаю, со временем нам еще предстоит сделать это открытие. Можно считать, что речь идет о сравнительно небольшом участке города, в самом его центре и неподалеку от станции Санномия. Правда, тут есть одна тонкость. Нынешняя, хорошо известная жителям не только Кобэ, но и всего региона Кансай, большая и оживленная станция Санномия находится сегодня не совсем там, где она была сто лет назад. Во времена Василия Сергеевича вокзал располагался там, где сегодня находится его сосед — станция Мотомати.
На свое новое место станция Санномия переехала лишь в 1933 году, но это расстояние не настолько велико, чтобы в корне изменить топографию города. Кроме того, помимо станции Санномия, настоящий центр Кобэ в то время формировал древний синтоистский храм Икута-дзиндзя, мимо которого не раз проходили супруги Ощепковы — святилище расположено так, что, живя в этой части города, не пройти мимо просто невозможно. И вы, если будете в Кобэ, обязательно зайдите сюда!
Если верить преданиям, Икута-дзндзя — один из древнейших храмов Японии. Он посвящен духу Вакахирумэ — сестре великой богини Аматэрасу, к родству с которой японцы относят историю возникновения императорской династии. Странно, но святилище стоит на этом месте тоже не со дня основания — когда-то оно располагалось примерно в том районе, где сейчас находится станции Син-Кобэ. Правда, его перенесли не в прошлом веке, а значительно раньше — 1200 лет назад. Основательницей храма считается легендарная императрица Дзингу, в царствование которой Япония впервые попыталась подчинить себе Корею, но наибольшую известность Икута-дзиндзя принесло историческое событие, случившееся много позже. В 1184 году здесь произошло сражение при Итинотани, в ходе которого дружины самураев Минамото Ёсицунэ обрушились со склонов гор на войска клана Тайра, обратив их в бегство. Этому важному эпизоду войны Гэмпэй, в результате которой в Японии на тысячу лет установилось господство самураев, посвящены многочисленные литературные памятники и пьесы для традиционных театров, а сам храм почитается как одно из мест концентрации самурайского духа древней Японии — суровое и красивое место. В то же время — это Япония. Роща камфарных деревьев, лестницы, священные ворота тории в виде стилизованных петушиных насестов, много камня и истории — все это признаки обычного, в общем, для Японии синтоистского храма. Для нас же он выделяется только одним — зимой и весной 1925 года здесь стоял Василий Сергеевич Ощепков и так же, как мы, смотрел на эти каменные ступени, поднимался по ним, окидывал взглядом прекрасный, но не слишком дружелюбный по отношению к нему город Кобэ. Можно только еще раз представить, проходя по улочкам Китано, как здесь прогуливались в «ненавязчивом» сопровождении агентов полиции Мария и Василий Ощепковы. Здесь сохранились несколько домов — их современников, и, разглядывая их, картину тех дней не так уж сложно представить. Гулять по этому кварталу в хорошую погоду — истинное удовольствие, а навигаторами служат многочисленные карты Китано, расставленные на перекрестках.
