Эндрю Лоуни - Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды
Вернувшись на следующее утро, чтобы забрать свою машину, Манн обнаружил Бёрджесса и Филби «на двуспальной кровати. Они расположились на подушках, одетые в пижамы – кажется, один из них или оба были еще и в халатах. Они пили шампанское и предложили мне стаканчик – в качестве тонизирующего средства. …Мне показалось, что и Филби, и Бёрджесс наслаждались ситуацией»[683].
Лояльность Манна подвергалась большому сомнению. В книге Эндрю Бойла «Четвертый человек» (The Fourth Man), которая привела к разоблачению Бланта, Манн под псевдонимом Бэзил назван работающим на русских. Цитируя секретную информацию из источника в ЦРУ, Бойл утверждает, что израильтяне «передали Энглтону имя британского ядерного физика, которого они раскрыли как важного советского агента» сразу после Второй мировой войны, как «знак непрерывного, но неофициального сотрудничества с американской разведкой». Энглтон решил «пару лет держать операцию под личным контролем. …То, что Гувер знал об этом, – сомнительно. Можно утверждать, что ФБР в конце концов узнало о том, что Бэзил работал под контролем ЦРУ, как двойной агент. Более точно ничего сказать нельзя, поскольку полная хронологическая запись операция не велась. Бумаге не было доверено почти ничего»[684].
Согласно Бойлу, независимо от этого, в конце 1948 года, американский анализ зашифрованного текста выявил русский источник внутри британского посольства, передававший секретную информацию на последнем этапе Второй мировой войны. Бэзил был идентифицирован и «быстро и легко сломался, признавшись, что стал коммунистом в студенческие годы и вскоре после этого тайным агентом Советов». Ему был дан выбор – продолжать работу на русских под контролем ЦРУ или «принять наказание, предусмотренное американскими законами». В обмен на защиту и обещание американского гражданства Бэзил согласился начать работу против русских. Он также поведал, что русские проникли в британскую разведку, поэтому Энглтон не поделился своими планами с англичанами. Согласно Бойлу, «Энглтон намеревался использовать Бэзила, чтобы проверить свои подозрения насчет Филби»[685].
Карикатура Гая Бёрджесса на экземпляре подписанной Уилфрида Манна книги Георгия Гамова Atomic Energy, George Crannov, 25 ноября 1950 г. Элизабет была близким другом Бёрджесса
Манн яростно отрицал все обвинения и опубликовал книгу, в которой ставил под сомнение свидетельства, приведенные Бой-лом. Но вербовку и перевербовку Манна подтвердил Патрик Рейли, глава Объединенного разведывательного комитета, затем заместитель министра иностранных дел, ответственный за разведку, написавший в неопубликованных мемуарах: «То, что Бэзил, которого легко идентифицировать, фактически был советским шпионом, правда; также его без труда перевербовали»[686].
Тем временем активно шли работы по дешифровке[687]. За предшествующие восемь лет американские криптоаналитики перехватили тысячи советских зашифрованных телеграмм, но смогли частично расшифровать только небольшую их часть. Мередит Гарднер, благодаря ошибке русских, сумел расшифровать одно из посланий между США и Москвой. Операция, названная «Брайд», а потом «Венона», обнаружила, что более двух сотен американцев стали советскими агентами во время войны. Шпионы были в казначействе, Госдепартаменте, проекте «Манхэттен» и даже Управлении стратегических служб. Также был обнаружен неустановленный советский агент, прозвище Гомер, обосновавшийся в вашингтонском посольстве в 1945 году и передававший секреты. Информацию сразу сообщили главе отделения МИ-6 в Вашингтоне, Киму Филби, который, в свою очередь, передал ее Бёрджессу[688].
Несколькими неделями ранее дешифровальщикам удалось прочитать сообщение от июня 1944 года, сузившее количество возможных Гомеров. Расследование предположило, что Гомер – один из двух человек: Пол Гор-Бут или Дональд Маклин. Филби сразу проинформировал русских, и были приняты меры по предупреждению Маклина и выводу его из-под удара[689].
Хотя ни Бёрджесс, ни Филби пока не были заподозрены в шпионаже, странствия Бёрджесса по вашингтонским барам и общественным туалетам привлекли внимание инспектора Роя Блика из вашингтонской «полиции нравов», который взял его под наблюдение. Бёрджесс был замечен с потрясающей платиновой блондинкой и в компании русских, обедавших в вашингтонском ресторане «Старая балалайка». А в это время приехавший в Америку Валентин Вивиан, теперь инспектор по безопасности SIS, предупредил Филби, что его связь с Бёрджессом по меньшей мере неразумна[690].
Разочарование Бёрджесса политическими событиями быстро прогрессировало. В середине января он написал Питеру Поллоку, дав инструкции обналичить некоторые чеки, которые он ему послал: «Сейчас жизнь, конечно, не ад. Но она настолько убийственна в своих официальных аспектах, я имею в виду американскую политику, что привела бы в ужас даже тебя. …Выдержим ли мы? Или сойдем с ума?»[691]
Впоследствии, повествуя о своей жизни в Вашингтоне, Бёрджесс говорил об «ужасном опыте, который я получил в посольстве в Вашингтоне, отвратительном и невежественном раболепстве перед Госдепартаментом, о котором я уже рассказывал, и осознании того, что такой и будет жизнь в течение следующих двадцати лет. Я бы не возражал против работы все это время в Форин Офис. Но я знал, что это невозможно. Все должны послужить в разных заморских миссиях. Причем вашингтонское посольство считается одним из лучших. Тогда какими же можно представить себе все остальные?»[692]
Журналист, несколько раз встречавший его той весной, вспоминал, что Бёрджесс «очень много пил, но как-то умел держаться. Он мог выпить подряд шесть хайболов и не казаться пьяным». Он утверждал, что, хотя Бёрджесс употреблял необычно много крепкого алкоголя, на его поведении это не сказывалось. …Бёрджесс был «неугомонным и возбужденным», он чувствовал, что Соединенные Штаты обречены из-за неправильной политики в восточных делах… Бёрджесс имел свободные манеры и, казалось, отчаянно искал друзей. Журналист подчеркивал, что Бёрджесс выглядел непрезентабельно, отмечая, что он никогда не носил шляпу, его волосы были всегда спутанными, а ногти – грязными. …Бёрджесс любил водить свой автомобиль с откидным верхом, причем держал его открытым даже зимой, и создавать много шума. Он также упоминал, что Бёрджесс всегда мерил шагами комнату, когда говорил, и вообще был очень неудобной личностью. …Также он выразил мнение, что было бы интересно с психологической точки зрения определить причину экспансивности Бёрджесса и его открытого бунта против условностей[693].
Этот же журналист вспоминал, что «Бёрджесс посчитал факт инициированного конгрессом расследования против гомосексуалистов личным оскорблением». А его встречи с Бёрджессом были скучны, поскольку он мог говорить только о Китае, США и его автомобиле «линкольн-континенталь». Также он поведал, что, пригласив его на обед, Бёрджесс «оградил машину двумя знаками, обозначающими погрузочную зону и запрещающими парковку, сказав, что ему не следует беспокоиться из-за неправильной парковки, поскольку он дипломат»[694].
Бёрджесс приближался к сорокалетнему рубежу, оставаясь вторым секретарем посольства и понимая, что его карьера в Форин Офис остановилась. Он и посол ненавидели друг друга. Бёрджесса постоянно перебрасывали с одной работы, не представляющей никакого интереса, на другую, и в конце концов, к его огромному негодованию, ему было поручено курировать стипендию Джорджа Маршалла. Диабет вызывал потерю зрения, а зависимость от алкоголя постоянно усугублялась. Крестовый поход против коммунизма сенатора Джо Маккарти был в полном разгаре, и Бёрджесса доводила до истерики идентификация Макартуром коммунизма и гомосексуализма. Он также не признавал внешнюю политику Америки. Нарушения режима безопасности продолжались. Жалобы на его небрежность следовали друг за другом. Создавалось впечатление, что Бёрджесс стремился к увольнению.
Коллеги всячески старались его избегать. Пэтси Джеллико вспоминает, что он всегда был посыпан перхотью и «всеми силами стремился произвести впечатление. Он знал всех и постоянно об этом говорил. …Его не любили, потому что он старался быть великим. Он упоминал о высокопоставленных знакомых, чтобы придать себе важности. …Он всех раздражал… и всегда делал гнусные предложения»[695].
Алан Дэвидсон, личный секретарь посла Оливера Франка, впервые встретил Бёрджесса, когда он пришел в Форин Офис в 1948 году и служил в северном департаменте. Дэвидсон иногда встречался с Бёрджессом, чтобы выпить с Пэтом Грантом, личным помощником посла. Как-то раз весной 1951 года Дэвидсону позвонили и сообщили, что в кабинете Бёрджесса пожар. Охранники войти не могли, но из-под двери шел дым, и на стук никто не отвечал. Дэвидсон сказал охране ломать дверь. Дверь оказалась крепкой, и они пытались ее сломать довольно долго, прежде чем она неожиданно открылась изнутри. Появившийся на пороге Гай «выглядел слегка возбужденным и заявил, что жег некоторые бумаги. Ему казалось совершенно нормальным сжигать личную переписку. О, Гай всегда совершал безумные поступки. Такой у него был характер»[696].
