Артем Драбкин - Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»
Мне Ленька и говорит: «Слушай, снайпер стреляет по нашим». — «Где?» Бой идет, ни черта не слышно. «Да вот». И показывает: метрах в десяти в нашем тылу немец стреляет из винтовки в спину нашим пехотинцам. Видимо, когда немцев выбили, он остался. А у меня только нож, у Леньки тэтэшник. Я ему говорю: «Стреляй!» Он стрельнул, и гильза осталась в патроннике. Остались мы совсем без оружия. Я к солдатам в траншею: «Дайте мне гранату». Гранаты были немецкие, маленькие, как игрушки. Увидел у одного, схватил, а он плачет и не отдает. Отнял гранату, даю Леньке, говорю: «Бросай». Он бросил, а я за ней. Выждал, пока взорвалась, и бросился на немца. Руки за спину скрутил, ножиком в задницу, чтобы не дергался. Ленька ко мне подползает, смотрю, у него кровь изо рта идет от такого переживания. Немца спустили в траншею. Я нанял какого-то солдата помочь дотащить немца до штаба за сапоги — они же в обмотках. Сняли с немца один сапог, с солдата — ботинок, чтобы он не убежал. И так мы потащили этого немца.
Притащили немца. В штабе на столе лежит куча денег — зарплату офицерскому составу всегда во время боя почему-то давали. Командир полка говорит: «Дам тебе три дня отпуска в Ленинград». — «У меня денег нет». — «На, возьми». И так в пригоршню, не считая, сгреб и дает. «Я Ленинград не знаю». — «Возьми Кострикова — он ленинградец». Действительно, недели через две нас вывели с плацдарма, и мне дали три дня отпуска. Приехали в Ленинград. Я пошел на знаменитый Ситный рынок в Ленинграде. На нем все, что угодно, можно было продать и купить — хоть бриллианты… Ну мы бутылку на выданные деньги купили и пошли к родственнице этого Кострикова. За этого немца Леньке дали Красную Звезду, а мне медаль «За отвагу». Вторая награда тоже за пленного, и тоже медаль «За отвагу». Устроили засаду на просеке. Мы посчитали, что по ней ездят на санях, поскольку были следы полозьев. Сидели мы долго. Курить нельзя — запах махорки далеко разносится. Только под утро слышим, скрипит. На нашу беду, утех, кто ехал на санях, была маленькая собачка. Она бежала впереди, остановилась и начала тявкать в нашу сторону. Гусев Сашка выскочил и из автомата по лошади. Лошадь рванулась на дыбы! Мы давай стрелять. В общем, взяли одного пленного, но могло все кончиться гораздо хуже.
В январе нас ввели на Невский пятачок, и мы пошли в наступление.
— Какое у вас звание?
— Сначала краснофлотец, а потом рядовой. Почему-то в истории болезни перед демобилизацией написали старший сержант. Но это не мое дело.
Меня пытались отправить на курсы младших лейтенантов, но я не пошел. Мне же сразу генерала-то не дадут, а дадут младшего лейтенанта и взвод 18–20 человек солдат, да еще вдобавок узбеков или туркменов, и что с ними делать?! Зачем мне это нужно? Тут я сам себе хозяин. Я сам за себя отвечаю. К Таллину я во взводе уже был как все равно пахан, хозяин. Как хочу, так и ворочу. Я не только был старше всех во взводе, но у меня был авторитет — к этому времени у меня было 25 пленных. И к тому же мне сопутствовала удача. И вообще я был более развитый, чем остальные. Все же курсы прошел, а там и борьбу нам преподавал инструктор из института Лесгафта, и немецкое оружие изучали. Я, например, в синявинских болотах стрелял из немецкой зенитной пушки.
— Как вы относились к немцам?
— С ненавистью. Все читали заметки Ильи Эренбурга. Скажу тебе, что ни до, ни после ничего сильней не читал, не слышал и не видел. Мне кажется, эти статьи много злости вселили в наших. Он разжег огромную ненависть к немцам. А вот показывали нам в синявинских болотах фильм про Зою Космодемьянскую. Ей: «Хенде хох!» А она — ни рыба ни мясо. Сдалась без всякого сопротивления. Было полнейшее осуждение.
— Уголовники у вас были?
— Нет. После прорыва блокады в 1944 году из лагерей прибыли бывшие заключенные. Мы взяли Николая Евлентьева. Где-то под Нарвой он попал на мину и к нам больше не вернулся.
— Как организовывался «поиск»?
— Впереди идет группа разграждения. Там саперы. За ней группа захвата. В нее входили три человека. Вооружены пистолетами, ножами. За группой захвата идет группа прикрытия. Перед броском в траншею группа прикрытия делится на две. Одна слева от группы захвата, другая — справа.
— Чем вооружены были?
— Автоматы брали только немецкие — легкие, надежные, удобные. В наш чуть-чуть пыль или грязь попала — все, отказал. С нашего надо стрелять короткими очередями, чтобы не нагревался. Чуть нагрелся, и пули рядом начинают ложиться.
До лета 1944 года у нас были наши ножи, а уже из-под Выборга мы привезли финские, с красивыми ручечками, с лезвиями гравированными.
Гранаты группа захвата не брала. Все время в группе захвата — был крепким парнем. Коленкой в поясницу упрешься, голову назад — все хрустит. Мое дело, чтобы голова не оторвалась.
— Часто приходилось офицеров захватывать?
— Не то два, не то три раза. Не часто…
— Специально ставили задачу взять офицера?
— Нет, никогда не ставили… Мы всегда боялись, как бы нас не отправили брать контрольного пленного. Второй раз в одно и то же место не пойдешь…
— Кто назначался начальником «поиска»?
— Кто покрепче, поопытнее. Я был физически крепкий. Психика у меня была устойчивая. Я абсолютно реально на все смотрел. Все мы живые. Свинью выращивают, чтобы она пригодилась нам на мясо. Человек ничем не лучше.
— Разведвзвод как простую пехоту не использовали?
— Нет. И в разведку боем ни разу не ходили. Только один раз в районе Песочная на Карельском перешейке… Рота автоматчиков пошла. Я по своей воле к ним присоединился. Чуть приотстал, думаю, не буду рисковать, на всякий случай. Ну и удачно получилось — прихватил немца. Привел его не в штаб, а в землянку, в которой мы расположились. В землянке никого не было. Мы с немцем сидим. Помню, заходит Витька… и оторопел: немец сидит! Чуть ли не за автомат схватился. Но тут меня увидел.
Как-то приходит к нам замполит полка Штырев: «Ну, рассказывайте, как же это вы финна проворонили?!» — «Мы ничего не воронили». — «Финн-то ваш, у которого вы сапоги меняли, пришел и сдался»… А получилось вот что. Мы когда на Карельский перешеек пришли, там мирная жизнь была. Караульную службу несли девчата. На своей территории они играли в мячик, тишина была, спокойствие. Наши спрашивают: «Какие части против вас стоят, какая глубина обороны, огневые средства?» А они ничего не знают. Они жили спокойненько на протяжении всей блокады. Марингейм не проявлял ни инициативы, ни жестокости, как он дошел до реки, так и остановился. Все-таки он русский генерал.
Пришлось нам идти за «языком». Ходили, ходили. Вышли к какому-то дому. Дым из трубы идет, значит, кто-то есть. Сделали засаду у туалета. Пошел в уборную финн. Прихватили его и ушли. Витька Мучников говорит: «У финна хорошие сапоги, а у меня оторвалась подошва. Давай с него снимем». В лесу решили снять с него. Витька оба сапога снял. Финн — один. У финских и немецких сапог маленький подъем, поэтому русскому надевать немецкий сапог тяжело. Пока Витька пытался один сапог надеть, финн этот прыгнул и побежал. Мы вдогонку постреляли, но он убежал. Как потом выяснилось, задели его. Вернулись в полк, доложили, что ничего не получилось, и все. Так этот финн на четвертый или пятый день вышел к нашим позициям на запах кухни.
— Некоторые разведчики говорят, что выжить не надеялись. Как вы смотрели в будущее?
— У меня никогда не было такого настроя. Что такое «не надеялись»?! Ну не идите в этом месте, если чувствуете, что не получится. Пойдите в другом. Нужно искать, где можно пройти, оголенные фланги. Задача же не ставится «взять пленного к 17.00». Задача-то ставится «взять»! Конечно, желательно побыстрее, но это не значит, что ты ограничен временем. Поэтому такой безнадежности не было… Были срывы. Ленька ходил, докладывал, говорил: «Живые дороже».
— Страх перед «поиском» был?
— Когда ты идешь в группе брать пленного, то хоть стакан водки выпей, зубы стучать будут от страха. А как на нейтралку лег — все прошло, никакого волнения, все абсолютно четко, ясно. Все слышишь: как веточка треснула, птица вспорхнула, снег с ветки упал. Вот этот озноб, он тобой поборим.
— Насколько жесткой была дисциплина во взводе?
— Дисциплина была на высоком уровне. У нас никто не пил, никаких нарушений не было.
— Тренировались?
— Были занятия. Помню — в синявинских болотах отрабатывали захват «языка». Внезапно выскочить, повалить. Других занятий не помню.
— Какие-то трофеи были?
— Часы собирали. Бритва «Золлинген» у меня была трофейная… бумажник из настоящей кожи. Да и все, пожалуй.
